Славная революция

Слава трясется в душном автобусе, зажатый между каким-то воняющим потным мужиком и маленькой бойкой старушкой. Он всегда залипает в телефон по дороге куда-то — это куда лучше, чем наблюдать реальный мир. Уведомление о прямой трансляции застает его, когда автобус резко тормозит и ему приходится очень постараться, чтобы не упасть. "Всем привет, это Оксимирон" Слава удивлённо выгибает бровь, кого-кого, а его он точно не ожидал увидеть. Хотя Оксимирон не мог не высказаться о происходящем в мире каким бы затворником он ни был. О да, это стоит посмотреть. "Уже неделю продолжается полный пиздец, я очень зол и мне очень больно." Это можно будет использовать, Слава делает мысленную пометку записать идею. А Окси как всегда на коне, и тут не подвёл. Он испытывает странную гордость, потому что сам ничего такого не сделал и вряд ли сделает. Куда ему до Оксимирона — легенды русского рэпа и иконы всех, кто ссыт, но делает. Мирон распинается дальше, проникновенно, с болью, и Слава не может оторваться. В кадре мелькают знакомые вывески — всего в пятнадцати минутах ходьбы от Маяковской есть не очень безопасный, зато непопулярный район. Там все они когда-то бывали — и выпить можно, и тусовка знакомая. Сейчас место выглядит чистым, несмотря на дневной свет мусора не видно, а проход между зданиями шириной почти с обычную улицу. Глаза у Мирона такие голубые-голубые, как льдинки, а брови сложены домиком. На подбородке трёхдневная щетина, видимо из-за стресса нет сил даже на простой уход за собой. Все черты такие выразительные, гротескные и Слава никак не перестанет его рассматривать. Он так давно его не видел. Внезапно Окси отрывает взгляд от камеры и смотрит куда-то в сторону. Он хмурится, становится раздраженным, звук почти пропадает — кто-то бубнит слишком далеко от микрофона. "Я никуда не пойду" - меж бровей появляется складка. В кадре мелькает мужчина в знакомой каждому гражданину тёмной форме, резко подходит почти вплотную к Мирону и останавливается всего в десятке сантиметров от него. Лицо у Окси становится очень печальное, как будто он маленький ребенок, потерявшийся в ТЦ. Такой усталый. Полицейский тычет пальцем в камеру, загораживает его и вскоре с ужасным грохотом трансляция заканчивается — видимо, телефон упал и разбился. — Молодой человек! — возмущается старушка, неодобрительно косясь на Славу, но ему плевать. Он расталкивает лениво растëкшуюся по салону толпу, пытаясь прорваться к дверям, но успевает только подставить ногу между закрывающимися створками, так что через секунду её больно сжимает. Водителю приходится повторно открыть двери, чтобы Слава наконец вылез. Стараясь не наступать на больную ногу он, неуклюже сутулясь, торопится к знакомому месту. Благо, идти всего несколько минут. Светофор горит зелёным, но до него ещё метров двадцать, приходится перейти на бег. Толпа на переходе исчезает, перетекая на другую сторону. По идиотски прихрамывая на больную ногу Слава преодолевает последние метры. Светофор пронзительно пищит, но ему всё равно. Остановиться на середине дороги уже нельзя, Слава слишком боится опоздать, он просто бежит, не задумываясь о последствиях. Водители громко сигналят, но он просто кидает фак и хромает быстрее. Какой-то мудак высунулся в окно и попытался обматерить его, но кому тягаться со Славой? Он мысленно пожалел беднягу, который ещё несколько лет будет ночами прокручивать эти гениальные оскорбления. К счастью дорога, наконец кончается, и теперь Слава может хромать без риска быть сбитым. Прямо, мимо грязной стены, которая вечно испачкана граффити, потом налево, обойти салон красоты и – — Эй! Чë за херня? Мирон стоял к нему спиной, с двух сторон его обступили полицейские. Они с неодобрением глянули на Славу, но Окси даже не заметил его, раздражённо что-то объясняя этим двоим. — Ребят, какие-то проблемы? – повторил вопрос Слава. Наконец Фëдоров обернулся на доставучего прохожего со смутно знакомым голосом. Секунда ушла на то, чтобы понять кто перед ним и ещë две на осознание самого факта их встречи. — Слава? А он уже и забыл, что с ним делает этот голос. Не на записи, не в треке, не на трансляции — а вот так, лицом к лицу, живой, когда произносит его имя. Ради одного этого стоило бежать сюда. — Что, не ждал? — Не лезь. Вот как, значит он, рискуя жизнью, бежит спасать его, а тот его просто игнорит. Сложно объяснить, почему Гнойный вообще оказался здесь, почему пытается помочь человеку, которому плевать на него. Наверно, просто потому что он был близко и, кажется, так поступил бы и сам Мирон — помог бы любому. Кроме Славы. Сейчас думать об этом уже поздно, как и жалеть о тупом порыве. Сейчас надо действовать. Слава спокойно подошёл ближе, стараясь не выдать хромоту — ему не хотелось потом объяснять, почему он сломя голову и повредив ногу кинулся Мирону на помощь. Тот всë так же бросал на него удивлëнные взгляды, но, кажется, был слишком раздражённым, злым и уставшим, чтобы разбираться ещё и с ним. — Парень, иди куда шёл, твоего друга мы забираем. Слава хотел возразить, но Мирон его опередил: — Гнойный, двести седьмая статья, не нарывайся хотя бы ты. Слава, конечно, не был юристом и Оксфорд не заканчивал, но статью знал. А ещë он знал, что не может просто оставить Мирона одного вариться в этом дерьме, поэтому тут же стал делать то, что умел лучше всего — хуйню. Представители исполнительной власти почему-то на его "Ну дядь" не реагировали, на околесицу про "Он же душевнобольной, на учёте у психиатра стоит, вы знали?" тоже, и спустя минуту один из них, тот, который был даже выше Славы с его то недюжинным ростом — Гнойный окрестил его "переростком с недержанием" за рост и нетерпение, — просто схватил Мирона за руку, слишком грубо для обычного задержания, и потянулся за наручниками. Этого уж точно никак нельзя было стерпеть — кажется, Мирон пробуждал в Славе странные чувства, одно из которых – обострëнное стремление к справедливости. Гнойный подорвался и схватил этого переростка за плечо. Тот с довольной ухмылкой приказал коллеге оформлять и Славу — за нападение. Он, естественно, предпринял попытку не даться — может, Мирону от такого и вставляет, но ему как-то не особо, — и тут же бонусом получил "сопротивление", бесплатно пробили ещё и "хулиганство" — для профилактики. Мирон что-то прорычал ему низким голосом, отчего волосы на затылке зашевелились, а шея покрылась мурашками, и Слава послушно замер. Это точно было что-то угрожающее, но на него произвело совершенно другой эффект. Они позволили увести себя и вскоре уже неслись по Лиговскому к ближайшему отделению ОВД. Слава осторожно скосил взгляд — Мирон отвернулся к окну и решил игнорировать его. Но так было неинтересно: Слава ради него, значит, и ногу повредил, и за компанию теперь в отделение едет, а ему как слону дробина. Наверняка за Мироном сразу приедет его Ваня или кто ещё из его окситабора. А к нему хорошо если Фаллен придёт, ну Гришка дома рад будет, если че пожрать принесут, да и всё. Денег сейчас на откуп у них точно нет — корма купили как раз вчера, а он дорогой зараза такая импортная. Но о здоровье кота заботиться же надо. И кто за ним присмотрит, когда они с Ваньком с голоду помрут? — Оксан, ну не будь ты жопой, хоть спасибо скажи. Мирон впрочем, ожидаемо продолжил смотреть в окно. Слава не мог этого видеть, но тот просто всë ещë был в ступоре и не мог понять, почему он находится сейчас там, где находится и в таком странном положении. Тяжелая новая реальность и новые законы выбивают землю из-под ног. Гнойный, который сидит рядом и ведёт себя как ни в чем не бывало — будто не было тех лет между ними, будто только недавно отгремела шумиха вокруг их конфликтов — и этот самый Гнойный из прошлого уверенности в будущем не прибавляет. Собственно, сам Слава разливался соловьëм о мировой несправедливости и неблагодарности своего "друга", причём довольно громко, чем скоро довёл Переростка и тот прикрикнул, чтобы они оба заткнулись. На удивление, это подействовало и воцарилась тишина. Это вывело Мирона из ступора, он наконец обернулся и взглянул на Славу. А глаза у него всё такие же голубые, грустные и серьезные. Он смотрел на него так, будто это не Слава, а древнее и ужасное божество — и интересно, и страшно, потому что никогда не думал, что встретишь такое. Слава послушно молчал — когда Мирон так смотрит, больше ничего делать и не хочется, только сидеть, глядеть на него и молчать. — За что спасибо-то, Слав? Голос у него какой тихий, как будто сорвал недавно. А действительно, за что? За то, что говном не поливает? Что в Твиттере тут же не принялся строчить? Что приперся и влез не в своё дело, не имея ни повода, ни права? — Да и не говори. Хочешь, напиши своим, — вспомнив, что миронов телефон разбит Слава порылся в карманах и вытащил свой. Тот неохотно принял его, потыкал и вернул обратно. — Аа, — до него дошло, — пароль Imagine. А ты что пробовал? Мирон его проигнорировал. — Ладно, понял, похоже, ты к такому не готов. Долой помощь ближнему своему и благородство души. Тебя, видимо, только грубость заводит, да? — заворчал Слава, возвращаясь в привычный образ, — Тогда сегодня только так, никаких человеческих отношений. — Никаких отношений, — поправляет его Мирон и тут же теряет интерес, снова отворачиваясь к окну. Вот же блять. Слава почти жалеет о том, что всё испортил — Мирон смотрел ему в глаза, он был удивлен и заинтересован, и вот пожалуйста, он снова всё проебал. Как и всегда. Потому что это его судьба. Машина резко останавливается, и Слава пребольно ударяется лбом о переднее сиденье. Тихо матерится себе под нос — с таким ростом привыкаешь к постоянным шишкам и синякам. Их довольно грубо выводят из машины — Мирон аж шипит, когда его снова хватают за плечи. У Славы зарождаются подозрения об ушибе. Он не знает в какой форме проводилось задержание Мирона, вдруг у него под курткой вообще всё в синяках. Стоит им зайти в участок, охранник уводит Мирона, который всё ещё морщится от боли в руке, в другую сторону, и Слава только беспомощно смотрит им вслед. Камера, в которую его заводят, не такая уж маленькая, вполне чистая, наверное, хорошо, что их задержали недалеко от центра. Он изучает пол, решетку, маленькое окошко, твердую узкую скамейку, лишь бы не думать о Мироне. Он же всегда непробиваемый, он даже после баттла уходил как победитель, и ведь смог это потом доказать, но сегодня он выглядел таким потерянным. Слава всегда на него равнялся, что ни говори, но это "равняться" вскоре обратилось в болезненную и заведомо проигранную борьбу с собственным эго. А сегодня Мирон, его всегда идеальный и несгибаемый Мирон, который даже будучи в дерьме находил в себе силы признать это и стать лучше, казался таким беззащитным перед миром. Наверное, поэтому его так торкнуло — да, обижать Мирона можно, но только Славе и по взаимному согласию. Куда его повели? И что с ним делают сейчас? Вся камера была измерена — восемь на десять маленьких шагов или пять на шесть, но больших. Слава попрыгал по плитке, стараясь не наступать на швы, поиграл в классики. Естественно, уже кучу раз набрал Ваню, благо телефон у него забрать забыли, но Ваня был чем-то занят и отвечал только его идиотский автоответчик. Он даже смог найти какие-то контакты Охры, самого номера не было, но он кинул ему пару сообщений, вряд ли, конечно, тот прочитает. Запостил несколько твитов. Пока, наконец, не посадил батарею, так что пришлось ломать голову в ожидании Мирона и пытаться не слишком о нём волноваться. По ощущениям прошли часы, но Слава знал, что время в ОВД тянется по-другому, а значит, не больше часа. Послышались шаги, и он подскочил к решетке, пытаясь разглядеть кого-нибудь. Через несколько секунд показались Переросток и Мирон — с трудом переставляющий ноги, покрасневший и с лихорадочно блестящими глазами. Полицейский открыл камеру, втолкнул его и с грохотом захлопнул дверь: — Развлекайтесь. Слава едва успел его подхватить, он был не уверен, что Мирон устоит на ногах без поддержки. Однако тот не собирался унижаться ещё больше перед старым соперником, и всё-таки нашёл в себе силы: отцепился от Славы и привалился к стене. — Что с тобой сделали? — Слава действительно переживал. — А тебя ебет? — Флегматично ответил Мирон. — Лечили, вопросы задавали, капали на мозги и угрожали судом – всего понемногу. — Очень даже ебет, не поверишь. Ты же такой у нас, с характером, выёбистый. Не умеешь держать язык за зубами. “Мне именно это и нравится в тебе” Слава подошел ближе, чтоб на всякий случай страховать Мирона и заодно получше его разглядеть — ну не выглядел он здоровым. — Чья бы корова, Слав. Ты мне всю плешь проел своим нытьём в Тви, хуже фанаток. — Ой, отсоси, дядь. Но ты всё таки читаешь меня! — Пару раз попадался в ленте, вот и всё. – отмахнулся Мирон от щенячьего восторга Гнойного. Пока тот несёт всякий бред, Мирон не заподозрит ничего серьезного и вести себя будет как обычно, то есть как мудак, но так даже привычнее. — Ты что у них там сожрал? Выглядишь как будто обдолбался. Или не доебался. Мирон коротко и часто дышал через приоткрытый рот, на щеках появился нездоровый румянец, и Слава не мог не подъебать. Нет, он мог бы, конечно, но лучше заменить то, что он хочет сделать с Мироном вполне невинным разговором. Тогда всё останется шуткой. — Завались, Слав. К тебе как к человеку, а тебе лишь бы обстебать. — Святое дело, вдруг там допрос с пристрастием проводили: “плётки, японки и тентакли”, а меня не позвали. — Христом богом прошу, закрой рот. – Он выставляет руки, чтобы Слава не смел приблизиться вплотную, но они дрожат, как у наркомана, а Гнойный делает ещё шаг, чтоб в случае чего успеть подхватить. Заметно, что Мирон еле стоит у холодной стены. — Что, Оксанка, вставляют грязные разговорчики? Интересно, как ты трахаешься, если у тебя ноги подкашиваются с пары слов. Ему очень сложно сдержаться — да, с Мироном не всё в порядке, ему бы врача, но когда он увидит его таким ещё — — А может, тебе и на баттле нашем вставляло, м? – Славу ведёт, он не может остановиться. — Блять, отъебись ты уже, иначе, я за последствия не отвечаю. — Мирон говорит хрипло, этим своим сорванным тихим голосом, и это ни черта не успокаивает. Он упирается спиной в стену, если дрогнет – сползёт на пол окончательно. — Не, ты скажи, неужели реально так заводит? — Да. Доволен? Но тебя в свою постель я приглашать не собираюсь. Ответ такой резкий, что Слава на секунду возвращается в реальность, где подъебывать Мирона с таким откровенным контекстом уже нельзя — всё стало слишком очевидно. Но смысл сказанных слов снова утягивает его в пучину всего того, что в нём пробуждает само присутствие Мирона. — Что? Почему? — спрашивает он с наигранным удивлением, — Ебаться с мужиками – зашквар? Мирон окидывает его помутневшим взглядом, будто оценивает их шансы на совместную ночь. — Не привык быть снизу. К тому же с твоим длинным языком нам понадобится кляп. И ещё неизвестно кому из нас. — Мирон абсолютно честен и, наверное, поэтому говорит так спокойно, будто это список продуктов, а не грязные фантазии. И эта честность — точно не то, чего ждал Слава. Он к этому не готов и продолжать игру становится невозможно. Что же ему вкололи, раз барьер между мозгом и языком напрочь отключился? — Если ты сейчас стебёшься, то нихуя не смешно. — Что, Сонечка испугалась? Уже сдаёшь назад? — Мирон такой жаркий, Слава чувствует это тепло, когда тот наклоняется ближе, усмешка на губах совсем не вяжется с жалким состоянием его тела — Надолго же тебя хватило. — Влажное дыхание опаляет шею и это придает Славе решимости, возможно, это просто смелость Мирона, которой он снова делится с ним. — Надолго. С тобой хоть всю ночь. — Не бросайся пустыми обещаниями. — На хую я вертел обещания, я человек дела. — Хочешь доказать? А не сольëшься, Сонь? — он выделяет прозвище, смакуя звук собственного голоса, а Славу всего передёргивает от этого откровенного взгляда и блядского тона. — Мне-то не зашквар, хоть сразу как выйдем. — Зачем же ждать, давай сейчас. Мирон хватает его за рубашку и резко дергает на себя. Несмотря на свое болезненное состояние, он всё ещё сильный. Или просто наглый, а может, это его ведет от Мирона так, что он сразу слабеет. Славе приходится упереться руками в холодную стену, тем самым отрезав Мирону пути отступления. Всё зашло очень, очень далеко. Он ловит мутный взгляд и наваждение спадает, сейчас он снова мыслит трезво — Мирон не в себе и, видимо, сегодня среди них двоих ответственный и здравомыслящий — Слава. — Мирон, ещё не поздно остановиться, — шепчет он, потому что дыхание слишком сбитое, чтобы говорить нормально. "Слава, Слава, ты бойкий и ласковый" — А может, я не хочу. К тому же, ты первый начал этот разговор. — Мирон пожал плечами, припоминая его “отсоси, дядь”. Слава касается его лица, осторожно проводит пальцами по горячей коже, будто не может поверить в реальность происходящего. Они так и стоят в десяти сантиметрах друг от друга. Может показаться, что это ничего им не стоило — они же каждый день вот так прижимаются друг к другу в ледяной камере, впервые говоря только правду. Они оба знают, что это не так. — Тогда я не думал, что через минуту Оксимирон признается, что хочет вставить мне. — Славе нужно что-то говорить, иначе ситуация перестанет быть идиотской шуткой, а ему нужно, чтобы всё оставалось ей. Иначе, он просто умрет от разрыва сердца в тридцать два года, и это будет очень, очень тупо. Мирон смеётся своим глуховатым бархатным смехом. Его всего потряхивает, может, от холодной стены или от того, что там ему вкололи. В очередной раз сильно дёрнувшись, Мирон прижимается к нему очень близко, льнёт, так доверчиво, что Слава не может найти сил отстраниться. "Горячий, как печка" — Мирон трется щекой, и у Славы по спине бегут мурашки. — Ещë с баттла на самом деле. Слава уже почти забыл, о чем идет речь, но ему нужно поддерживать эту чертову беседу, чтоб не дать сойти им обоим с ума. — Охуеть, так понравился мой язык? — как только он перестанет отшучиваться, всё станет правдой, и он хочет этого больше всего на свете, но слишком хорошо знает, что на самом деле этому не бывать. — Мог бы и раньше позвонить, у тебя был мой номер. — Я не собирался ещё больше ублажать твоё самолюбие. Оцепенев, Слава просто наблюдает за сходящим с ума его личным наваждением. Видимо, Мирону действительно херово после допроса или что там ему устроили. Слава осторожно касается губами горячего влажного лба — "нужно проверить температуру". Жар, но он без понятия, что делать с ним. К тому же зрачки расширены, а глаза у Мирона и без того огромные. Слава всё ещё не знает, чем ему помочь. Одно дело над душевнобольным издеваться, другое, когда ясно видно, что ему плохо, с чего бы еще Мирону так себя вести? Тот пытается стать выше, встает на носочки, чтобы быть с ним одного роста, - "ты заебал своими нежностями, мог бы и наклониться" - и прижимается к нему губами. Они сухие, потрескавшиеся, кажется, что вот-вот поцарапаешься, если будешь недостаточно осторожным. Мирон весь горячий-горячий, что наверное придаёт ему сил, потому что Слава слишком слаб, чтобы сопротивляться, а Мирон распоряжается им так, как хочет. Он терзает его губы, а кожа такая тонкая, как старая сухая бумага — вот-вот разорвет. Трудно собраться, очень трудно, но Слава слишком дорожит Мироном. Он никогда не простит себя, похуй, Фёдоров его не возненавидит — уже презирает. Но он сделает всё ради Мирона. Сделает разумный, верный выбор. Потому что один из них обязан сохранять ясность рассудка, один из них должен нести ответственность за эти прикосновения. И это точно не Мирон, с его безумным взглядом, кипящей кровью и горящим разумом. Славе так хочется поверить и принять его признание, но его здравая часть кричит, что сейчас Мирон не отвечает за сказанное и сделанное. Они поговорят об этом потом, а может и нет, может, это их последний шанс. Похуй, сейчас Слава принимает решение за двоих, и он не знает точно поцеловал бы его Мирон снова будучи в трезвом уме. Слава не настолько ублюдок, чтоб воспользоваться беззащитным человеком. Осторожно, чтобы не повредить, он берет Мирона за плечи. Вкладывает в этот жест всю свою нежность — кто знает, когда еще он сможет к нему прикоснуться. С легкостью отрывает его от себя  это не так сложно. Мирон не цепляется, кажется, он уже начал что-то понимать. Внутри так больно, как будто изнутри его пронзило чем-то острым и тонким, такая щемящая нежность. Так сложно оторваться, но он уже это сделал. Легкий запах Мирона, его нельзя описать — и горький, и терпкий, но все эти слова не подходят, он просто сводящий с ума. Этот аромат все время был рядом, единственное, что остается и Слава улыбается. Мирон смотрит с болью и непониманием — наверное, пришел в себя от такой встряски. Славе кажется, что он снова тянется к нему, но это никак не может быть правдой, Слава просто видит то, что хочет видеть. Он с болью и нежностью глядит на Мирона и удерживает его на месте, не позволяя упасть. — Если захочешь повторить, у тебя есть мой номер. Мирон хмурится и отворачивается, наверное, он больше не хочет видеть. Ну и пусть. Лишь бы с ним все было хорошо, не навредить, не причинить боль. А остальное Слава переживет.