***
Всю следующую неделю Юлар (тот что помладше, понаивнее и, как он сам считал, подефективнее) много думал и много наблюдал. Вот его брат из великого многообразия мест в столовой выбирает то, что рядом с Айком, с кислой миной пытающимся идеально разделить салат по ингредиентам, включая укроп, что существенно усложняет задачу. Вот он, вооружившись сразу двумя чистыми вилками, присоединяется к этой задаче, не переставая о чём-то болтать. Айк от этого веселее не выглядит, но и не прогоняет его. И зачем Юлару надо было влюбляться именно в него? Они же такие разные… И обсуждать им, наверное, почти нечего. Айк весь в своих инженерных чудесах, от которых воспитатели за прошедшие годы ускорили темп седения, а Юлар — подвижный, временами даже суетливый, постоянно в неприятности встревает (а нечего кому попало стрелки забивать за школой). Единственное — с головой проблемы у обоих. Только возиться с этим некому. Было бы кому — они бы уже давно в каком-нибудь интернате сидели. Но проблемы с головой у них тоже разные. Айк постоянно бормочет что-то, в глаза никому не смотрит, любой мусор подбирает. Если нервничает сильно, его и вовсе «закоротить» может: напевает один и тот же слог. А Юлар… Просто другой. С детства у него явно был какой-то сдвиг по фазе: игры и рисунки у него были завязаны на насилии, а драки были единственным занятием, способным развеять скуку мальчика. С возрастом это ушло в любовь к конфликтам с местными хулиганами и умение нагнать жути угрозами. Но Юлар-младший догадывался: все эти тёмные мысли вряд ли действительно совсем покинули голову его брата. Скорее, он научился их контролировать после того, как в детстве на эмоциях навредил единственному близкому человеку, столкнув его в канаву с острыми штырями, обломками бетона и стеклом. Возможно, именно их с Айком внутренние демоны знали ответ на вопрос о том, почему они так легко сошлись. Второй Юлар же об этом думать не особо хотел. Другая «парочка», привлекающая внимание в этой злой и голодной толпе, — Хейно и его дружок-верзила. Гуннар, кажется. О них давно ходили разного рода слухи, стекающиеся в один незамысловатый вывод. Юлар не особо понимал, зачем шептаться каждый день об одном и том же, если можно просто внутренне решить для себя «да педики они», если тебя это так сильно волнует, и забить. Разумеется, в лицо им никто своих домыслов не высказывал. Гуннар слишком жуткий и невозмутимый для этого: только тебя самого оборжёт так, что ты холодным потом будешь обливаться. Хейно — не менее жуткий. Во-первых, ни эмоциональной реакции, ни ответа на прямой вопрос от него ожидать не стоит. Посмотрит на тебя как на дурака и уйдёт. Во-вторых, избить его за такие «выкрутасы» тоже вряд ли получится: малявка ловкий и быстрый до невозможного. Ещё от Гуннара потом прилетит. Поэтому все только шептались. И осуждали. Гуннар и Хейно тоже были очень разными. И это тоже удивляло Юлара. Как проходят их совместные вечера или перемены в школе, если один рассказывает анекдоты про Штирлица, а другой только смотрит и молчит? Тут, наверное, нужна какая-то особая внутренняя связь, считал он. Какой-то ключик от сердца Хейно, который самому Юлару так и не удалось найти в попытках подружиться. Ну или им просто прикольно. Или Хейно нанял Гуннара в качестве телохранителя. А уж о том, что творилось в их головах, думать хотелось ещё меньше, чем о богатых внутренних мирах брата и Айка. Других потенциально влюблённых друг в друга людей Юлар не знал. Видел, конечно, как в школе кто-то у кого-то на коленках сидит, слышал, как здесь кто-то интрижки обсуждает, но это всё было как-то очень далеко. Знакомиться с людьми он не умел, да и они его не очень-то жаловали, а расспрашивать о таких деликатных темах незнакомцев — верх тупости. В конечном итоге, за целую неделю, что показалось ему внушительным сроком, Юлар так и не понял, как и почему люди влюбляются друг в друга.***
Юлар-старший сидел у себя на кровати и, сосредоточенно нахмурив брови, вышивал крестиком. Юлар-младший сидел напротив, глядя на то, как с обратной стороны канвы постепенно вырисовывается неаппетитное месиво из чёрных ниток. — Ты влюбился в него потому, что вы оба психопаты? — без намёка на язвительность спросил он. — А? — Юлар отвлёкся, от неожиданности чуть не проколов себе палец иголкой, но даже не поморщившись. — Пхех. Нет. — То есть не было такого, что ты сидишь и думаешь, какие вы похожие в своём безумии, и влюбляешься? — продолжил допрос его брат. — Э-э. Нет. Если тебе интересно, как это происходит, то… — старший задумался, — я просто в какой-то момент задумался о том, что мне нравится слушать каждое слово в его занудных монологах о его гиковской ерунде. Что иногда я больше слушаю даже не сами слова, ибо не понимаю ничего в этих нулях да единицах, а его голос. Как мелодию. Ещё о том, что я бы любого порвал за него. Он же совсем хрупкий, — поняв, что немного ушёл в себя, Юлар встрепенулся, вновь уткнувшись в своё вышивание, чтобы не выдать смущения. — Так это ж просто интерес. А как же там… Понимать на всех уровнях и всё такое? — Да это и не обязательно. Важно, конечно, уметь как-то чувствовать друг друга, но главное, чтобы человек ощущался как… Как дом, наверное? — на губах Юлара заиграла редкая для него мечтательная улыбка. — Откуда мне знать, как ощущается дом, если у меня его никогда и не было, — младший мрачно обнял колени, из-под пушистых ресниц глядя на брата. — Не понимаю я. — Вырастешь — поймёшь, — пожал плечами старший. — У нас разница в несколько минут, — напомнил Юлар, но ответа так и не получил.***
По подсчётам Юлара-старшего, это было последнее тупое мероприятие в их детдомовской жизни (не считая надвигающегося выпускного), если только никому не придёт в голову напоследок задушить их высосанными из пальца поводами для праздников. Жалкое зрелище под названием «Весенний бал», на которое обязательно приедут поглазеть лицемерные волонтёры, после ухода которых ничего не меняется. Несколько дней можно пошиковать остатками вкусностей и порадоваться новой одежде и технике, а потом жизнь возвращается на круги своя. Приход волонтёров только повышал шансы того, что кого-то из мелких заберут погостить в человеческих хоромах, а то и вовсе возьмут к себе. Несколько лет назад Юлара пару раз брали в гости на выходные какие-то незнакомые люди. У них было чисто. Они хорошо кормили. Но с ними было неуютно. Сочувственные взгляды и угнетающее избегание «мрачных» тем раздражали. Единственный плюс — однажды Юлару удалось унести с собой в полиэтиленовом пакетике несколько вкусных котлет для брата. Этот опыт мало что дал ему. Разве что позволил убедиться в том, что милую мордашку он состроить умеет, а ещё ангельская внешность с яркой гетерохромией даёт какие-никакие преимущества. Пусть в семью его так и не взяли — возможно, как раз из-за груза в виде младшего брата. Того не приглашали в гости ни разу. Наверное, отсутствие глаза и шрамы отпугивали: понятное дело, что он травмирован даже больше, чем среднестатистический детдомовец, а значит, возни с ним больше. Зато к нему всегда хорошо относился школьный психолог. Здесь-то рассчитывать не на кого, а там к нему впервые отнеслись по-человечески. Юлар даже называл этого человека исключительно по имени — Оскар. Айк тоже жертвой гостевого режима так и не стал. Но он и не горел желанием. «Вырасту — найду себе заброшку поприличнее, — говорил он. — Мог бы и домой вернуться, но там, наверное, всё уже совсем снесло». Подробности Айк никогда не рассказывал. То ли чтобы тумана вокруг своей личности нагнать, то ли в этом был весь он. В целом, за какую-нибудь трещотку он и рассказал бы, но Юлар-старший спрашивать не хотел. Были сделки и попродуктивнее. Как бы то ни было, и без того сомнительные надежды на получение от жизни второго шанса к этой точке на линии времени уже давно растаяли. Дальше — только выпускной и попытки строить жизнь с нуля. Хочешь жить — умей вертеться? Что ж, так оно и есть. Один Юлар присмотрел себе приличный университет, в который смог бы поступить как по льготам, так и своими силами, сдал все экзамены на «отлично», нашёл варианты жилья на случай проблем с выплатами от государства или получением квартиры. Подработку найти не так сложно. Жить, в общем-то, тоже не так сложно. Другой Юлар не знал совсем ничего. Ни своих желаний, ни способов выжить. Амбиции колебались между «доказать всем, что чего-то достоин» и «сдохнуть в канаве». Одному Юлару праздничный (на деле — обыкновенная дешёвая серость) костюм был впору, другому великоват. На их различия опять решили все забить. — Возрадуйся, предпоследний день шумного ада, — Юлар подсел к Айку чуть ближе, чем когда-либо: всё равно скоро придётся покинуть почти-ставшую-домом комнату через каких-то пятнадцать минут. — Ошибаешься, — пробормотал тот, сделав характерную для себя паузу, по обыкновению длящуюся на секунду дольше, чем естественная. — В шумном аду мы ещё пол-месяца жить будем, это лишь немного другая его категория. — Ну да. Особо помпезный котёл. Со стразами снаружи и прованскими травами внутри, — Юлар ухмыльнулся, отчего-то слегка неловко поправляя непослушную чёлку небрежным движением руки. — Но ничего. Хочешь, прикрою, если захочешь уйти? — М. Не знаю, — кончики пальцев Айка неуверенно оглаживали ткань галстука, который ему совсем не шёл. — Меня хотят по телевизору показать. Вернее, самого простого и скучного из моих недо-роботов. Как один из примеров того, какие мы тут все невероятно живые и талантливые. — Покажут и пойдёшь, — Юлар шутливо толкнул Айка плечом. — Теперь-то нам уже ничего не сделают. Выпускной скоро. — Юлар. Он редко звал Юлара по имени. Иногда тому казалось, будто Айк забыл, как его зовут, но стесняется спросить, но за годы общения дошло, что подобного упущения ожидать от человека, который весь свой быт строит на сделках, не стоит. — Ась, моя музыкальная звезда? — почему-то казалось, что сейчас — самое время для того, чтобы позволить себе немного лишнего. — Когда выпустимся, слишком сильно не шифруйся, — глядя куда-то в пол, попросил Айк. — Я планирую вычислить тебя любым способом, если мне что-то от тебя будет нужно, так что не хочу тратить время на раздражающие операции. — Окей, — пожал плечами Юлар. — Это не ответ. — Обещаю, Айк.***
«Тупорылый день с тупорылыми волонтёрами», — злобно ворчал в своих мыслях Юлар-младший, без дела слоняясь по коридорам. Раздражало всё: и дурацкий костюм, и предпразднично-радостные рожи воспитателей, и унылые лица однокашников, и глупый декор, который потом им же всем и убирать, и перспектива быть магнитом для самых жалостливых взглядов, будто он — новорождённый котёнок, который не может ровно на лапках стоять. А он, между прочим, медбрата однажды укусил! И матом ругается! — Юлар, ну что это такое! — всплеснула руками педагог-организатор, истеричная озлобленная тётенька, шустро осматривая подростка с ног до головы. — Галстук повязан криво, пуговица расстёгнута, вот тут измазался уже! — запричитала она. — А ну живо приведи себя в порядок, а то они подумают, что мы над вами издеваемся! — Потому что вы над нами издеваетесь, — буркнул Юлар, выдёргивая край своего пиджака из чужих цепких рук, и разворачиваясь. В этот день хватало и попытки избиения со стороны пары отморозков, которым самый умный из них в последний момент напомнил, что сегодня будет много суеты, так что лучше не привлекать подобного нежелательного внимания: если кто-то спалит, будут проблемы. Волновала даже не реакция воспитателей и волонтёров, а угрожающая аура Юлара-старшего, которому, несмотря на «средненькое» телосложение и некоторую отчуждённость, удалось заработать неоспоримый авторитет среди сверстников. Вообще, Юлар-младший никогда не жаловался и даже не плакал: его, в основном, просто бесил тот факт, что никто не хочет оставить его в покое. Но иногда его брат сам замечал синяки, ссадины или чуть больший уровень зашуганности, что служило отличным поводом дать себе наконец волю. Этим можно было бы успешно прикрываться, но сама мысль о том, чтобы прятаться за чужой спиной, казалась позорной — хуже, чем убегать. Надо и гордость иметь, в конце концов. В любом случае, сегодня обошлось без происшествий, но завтра Юлара, кажется, ждала взбучка. Потому что он слабый. Потому что он не может дать сдачи. Потому что они так могут «отрефлексировать и компенсировать», как об этом сказали бы местные психологи, если бы видели дальше собственных носов, все «конфликтные ситуации» с Юларом-старшим. — Он ещё и хамит! Да мы тут в жизни на вас руки не поднимали! — переходя на визгливые нотки, продолжала женщина, не унимаясь. — Ну хорошо, что нам вас меньше месяца терпеть осталось. А что, ты думаешь, что выпустишься, и тебя там с распростёртыми объятьями примут? Ничего подобного, никому вы там не нужны. Каждая брошенная в лицо реплика растекалась жаром стыда по шрамам Юлара, заползая в глазницу, проникая в мозг неоспоримой истиной. — Привыкли тут жить на всём готовом… — презрительно хмыкнув, она развернулась и пошла прочь, не обращая внимания на последний гневный взгляд побледневшего Юлара. — Вот скажет он что-то подобное им, столько разбирательств будет… А ведь мы столько сил, столько нервов!.. Раздалось тихое щёлканье ногтей, ломающихся под прессом зубов. — И чего я такого сказал?.. Настроение было испорчено вконец. В самом деле, в чём-то она была права. Он, Юлар, и здесь никому не нужен, а после выпуска — хоть вешайся. Таким, как его брат, всё по плечу, а он… ничего не умеет и ничему не способен научиться. И экзамены-то сдал со скрипом. Он — ошибка. Обуза. Брат со всем разберётся и освоится с его-то смесью холодного рассудка и контролируемой злобы. Айк приспособится даже в самой убогой яме. Хейно прорвётся стрелой, летящей к цели и никуда не сворачивающей. Гуннар будет идти сквозь все препятствия, словно они — не более, чем карточные домики на его пути. Брат защитит Айка, а тот обязательно даст что-то взамен. Гуннар и Хейно испепелят кого угодно друг за друга. А он, Юлар… Ни на что не способен. Никому ничего не может дать. Никогда не найдёт себе дом. Неуклюже сорвав с себя галстук, Юлар бросил его на пол коридора и побежал во двор, раз уж сейчас все и так снуют туда-сюда. Приходилось прилагать унизительно много усилий для того, чтобы не разреветься. Состояние было температурное, а на улице довольно прохладно, но всё, что Юлар мог сделать — застегнуть эту проклятую пуговицу, слишком тугую для того, чтобы было комфортно. «Если задохнусь, это будет достаточно жалкая кончина для достаточно жалкого существа», — мрачно усмехнулся он. Кажется, слишком много всего накопилось. Начало прорезаться сквозь пелену депрессивных мыслей импульсивное желание сбежать — или чтобы обрести свободу, или чтобы не пытаться отсрочить неизбежную агонию, но Юлар, утрамбовав его ко всем другим импульсивным желаниям, просто помчался на задний двор детдома, где было не так людно, и в тот самый момент, когда он уже собирался остановиться, перевести дух и направиться к своей цели пешком, вся масса его тела налетела на что-то высокое и мягкое. Он даже не сразу понял, что это человек. — Привет, хороший мой, — судя по голосу, это был парень. Вместо того, чтобы отшатнуться или оттолкнуть Юлара, он мягко прижал его голову к своей груди, зарываясь длинными пальцами в пушистые волосы. Первым порывом Юлара было грубо оттолкнуть этого дылду и стремительно уйти куда-нибудь в другое место, но его хватка, несмотря на мягкость, была довольно крепкой, так что вырваться не удалось. — Лучше переведи дыхание, — посоветовал незнакомец. — Медленный вдох и медленный выдох. В удобном для тебя темпе. И ни о чём не думай. Как ни странно, это не ощущалось как что-то некомфортное. Это… Помогло немного успокоиться и осмыслить абсурдность ситуации. Без стыда и боязни осуждения. — Они все ошибаются на мой счёт, — невнятно пробубнил Юлар. — Конечно, — спокойно, без фальши и сюсюканья. — Я им всем ещё покажу. — Ну разумеется. Надо просто встать на ноги, — чужой нос уткнулся в макушку Юлара. — Все эти годы тебе было больно, но это почти позади. Человек был тёплым. Откуда-то он точно знал, что и как нужно говорить. От него вкусно пахло чем-то сладким, но несъедобным. Подушечки нескольких его пальцев слабо поглаживали кожу головы за спутанной копной светлых волос. Спокойно и тепло. «Думаю, уже достаточно, — нервно подумал Юлар, будто пытаясь стряхнуть с себя нахлынувшее умиротворение. — Я уже успокоился и вовсе не хочу весь вечер вот так стоять с каким-то подозрительным типом». В этот же момент «подозрительный тип» ослабил хватку, несколько отстраняясь. — Куда так сильно торопишься? — было неясно, относился этот вопрос к импульсивному побегу Юлара от собственных мыслей, или он каким-то неведомым образом подслушал чуть наигранное желание личного пространства. Юлар поднял взгляд подслеповатого глаза, чтобы разглядеть чужое лицо, в свете уличного фонаря выглядящее несколько жутковато. Человек был бледен как смерть, а глаза, хоть и выражали крайнюю степень дружелюбия, всё же казались распахнутыми немного неестественно. Словно застывшая маска, слишком гладкая и ровная, чтобы быть чем-то нерукотворным. И всё же, дискомфорта это не вызывало. — Я даже не знаю, как тебя зовут, — нахмурился Юлар, в панике выдумывая оправдание своему поведению. — И правда что! — произнёс незнакомец таким тоном, будто представляться и не входило в его планы. — Я Рене, — назвался он. — А вот ты — Юлар, наверное? На вид Рене было не больше двадцати. «Наверное, один из волонтёров», — подумал Юлар, но мысленно огрызнуться не получилось. Не чувствовалось от этого человека привычной фальши добреньких спонсоров. — Я погулять вышел, — соврал подросток, шмыгнув покрасневшим носом. — Погулять — это дело хорошее! — кивнул Рене. — Только вот одет ты больно легко для вечерне-весенних прогулок. За этим вообще кто-то следит? — в его улыбке промелькнуло что-то немного зловещее, как будто его слово здесь имело какой-то вес. — Там сейчас все праздником заняты, — пояснил Юлар. Одна его часть очень не хотела быть в центре каких-то разборок взрослых, другая была бы не прочь позлорадствовать, если бы кто-нибудь в детдоме всё же получил по заслугам. Хулиганы, например, или особо истеричные воспитатели… Или повариха, наоравшая на него за попытку стащить булочку… Но не вторая, которая лишние порции ему скармливала! В общем, хорошо было бы. — Точно. Праздником, — вспомнил Рене, смешно приподняв брови и поднеся руку ко рту в неопределённом жесте. — Слушай, солнышко. Так вышло, что у меня есть в вашем… «…гадюшнике», — мысленно вставил в образовавшуюся краткую паузу Юлар. — …заведении, — Рене улыбнулся так, будто угадать подобный аналог было слишком легко, — некоторые дела, так что я предлагаю вот что: сходим на это бессмысленное мероприятие, а завтра с утра я заберу тебя на выходные в гости! — Это ещё зачем? — недоверчиво спросил Юлар, шагнув назад. — У меня дома целая половина тортика, а съесть не с кем, потому что живу я один, — звучало слишком идеально. Как будто Рене (если его правда так зовут) или маньяк, или ангел. — Идёт, — быстро согласился подросток, пока его новый знакомый не передумал. По первому впечатлению, Рене был странным. Чудак какой-то. Может, психбольной. Может быть даже, если отбросить его причудливые манеры, на самом деле он был точно таким же, как и вся остальная масса безликих волонтёров, приезжающих в детдом как на выставку. «О чём мне вообще говорить с таким, как он?» — с тревогой подумал Юлар, уже представляя, как неловко будет запихивать в себя как можно больше торта, лишь бы успевать ответить на меньшее количество реплик. Тем не менее, по какой-то непонятной причине… Рене ощущался как «дом».