Олово между стеклом и серебром

      Бормотание.       Хьюи пытается написать официальный отчёт, куда они дели пятнадцать килограмм С4 (самое страшное, что в какой-то момент он на полном серьёзе хочет написать «В результате непредвиденных обстоятельств вещество было съедено», потому что даже это лучше, чем пытаться объяснить то, что делает Французик), когда это вновь происходит. Кимико всегда слышит первой, но никогда не оборачивается на звук. Она только тянет за локоть Французика, который всегда сидит прямо перед ней. Они встают, и это сигнал для всех.       ММ поднимает голову, видит их спины и тоже встаёт из-за стола. В отличие от них, он благодарно кивает в сторону Хьюи, хотя сам Хьюи никогда не смотрит прямо в глаза в такие моменты. Энни же виновато смотрит, останавливает себя от вздоха и тоже уходит.       Иногда Хьюи интересно, что именно бормочет Бутчер, чтобы Кимико решила уйти от греха подальше. Иногда он бормочет, и они все сидят на месте. Чаще нет.       В этом нет чувства предательства, потому что над ними никогда не горело огромной красной неоновой вывески «Семья» со стрелкой вниз. Над Бутчером горит.       Ему становится хуже в хорошие дни. Когда нет никого, кого можно избить, преследовать, из-за чего орать. Так что хорошие дни — это плохие дни для всех. Это заставляет быть Пацанов на взводе в любой день, толком никогда не отдыхая, что в итоге приводит к ссорам, взрывам и ухудшению настроения Бутчера, потому что они все его ненавидят, но он ненавидит ещё больше, когда они срутся между собой.       Хьюи ставит таблетки на стол.       Бутчер не замолкает, хотя, судя по напряжению мышц челюсти, пытается. Таблетки тоже не берёт.       — Я могу попробовать что-то другое, — слишком милостиво предлагает Хьюи и сам морщится. С Бучтером нельзя проявлять милость. Или жалость.       Билли ухмыляется и наклоняет голову чуть вбок, готовый уже обматерить, но ничего не выходит изо рта, кроме бормотания. Что-то про массовые убийства, кишки, галлоны крови и изнасилование Хоумлэндера.       Хьюи ударяет шприцом по открытой шее прежде, чем его успевают ударить в ответ. Если честно, ему хочется верить, что после всего Бутчер не ударит его. Он ударил однажды — это стало отправной точкой пиздеца, и хочет ударить сейчас, но невидимую стену между собственным лицом и кулаком словно можно пощупать.       Иногда его называют Ленни. Иногда Хьюи даже окликается на это имя, к собственному разочарованию.       — Что за пиздец! — Бутчер кричит, вытаскивает шприц и кидает прямо в открытое окно. Хьюи немного интересно, проткнёт ли мусор какого-то прохожего или нет.       — Просто адреналин.       Он не получает беззвучный взгляд уважение или хоть какое-то ободрение за помощь, потому что хрена с два этот мудак признает, что вообще нуждается в какой-либо помощи. Хьюи пришлось переделывать все документы за прошлую неделю, за которые ответственен Бутчер, потому что тот залил их кровью из носа, не пожелав спросить хоть у кого-то платок.       — Хватит строить такую рожу.       Хьюи моргает и смотрит на живой труп перед собой.       — Садись.       Хьюи садится.       — Я лучше в магазин…       — Голодный?       — Э, — он запинается на секунду и понимает, что врать уже бесполезно, — нет.       — Тогда заткнись и делай работу.       Бутчер протягивает документы. Свои документы.       Хьюи берёт их с опаской, но когда читает первые несколько абзацев, то понимает. Это не просто документы. Это разработка плана по поимке трёх суперов. Это все их следующие цели на оставшийся месяц, плюс реальный бюджет на всё, что даже включает наркоту для Французика, и куча вопросов в зарплате Энни, потому что пока не понятно, какую функцию она исполняет в команде.       Это не тупой оправдательный отчёт.       Это… их реальные документы. Заметки по стратегии, написанные от руки Бутчером. Это перечень приёмных семей, потому что у их второй цели есть два ребёнка с силами, которые не дышали воздухом вне подвала всю жизнь.       — Мы должны заниматься даже таким? — он спрашивает, рассматривая досье на женщину со средним уровнем заработной платы и опытом работы с детьми, у которых есть супер-способности.       — Нет.       Ой.       Вот оно как.       Ну ладно.       Он пробивает по базам все три семьи, находит привлечение одной женщины за домашнее насилие (просто выплата штрафа) и махинации с пособиями у первой семьи, за что у них уже отбирали право принимать детей, однако год назад вернули.       Он просматривает третьего супера (мудак превращается в дерево, отщепляет от себя куски и вставляет под ногти женщинам), с которым непонятно, что делать. Он зачёркивает «Поджог» как вариант, указывая на огромное содержание углерода в коже, что в целом делает его больше похожим на графит по составу, нежели на дерево.       Вместо этого он замечает пропуск в досье по графе здоровья, взламывает несколько баз больниц, принадлежащих Воуту, пока не найдёт нужную. И бинго. У мудака аллергия на морепродукты, пчёл, орехи, лактозу и ещё на дохера чего. Так что подсунуть ему рыбу, приправленную кунжутом, на очередной вечеринке, и дело сделано.       Бутчер не хвалит его. Бутчер просто молча кивает и ничего не переделывает в том, что сделал Хьюи.       Возможно, это самое большое проявление уважения, которое можно от него получить.       Хьюи не замечает, но уже вечер. ММ прощается возле выхода с Энни, которая ждёт его с сумкой и его собственной курткой в руках. Он подходит к ним, слегка контуженный, не понимая, что произошло в этот день.       — Чёрт, пацан, ты молодец. Не хочу знать, что понадобилось, чтобы успокоить его.       Они выходят на улицу, и Хьюи благодарно целует Энни в щёку, прежде чем накинуть куртку и пожать плечами.       — Просто вколол ему адреналин.       ММ фыркает и закатывает глаза.       — Если бы это сделали мы, он бы проломил нам череп.       Хьюи хочет уверенно заявить «Нет», потому что это ему тут врезал Бутчер, но даже открыть рта не смеет. Кто знает, как устроен этот больной мозг.       Следующий приступ происходит, когда никого нет. Проходит блаженные три недели, все расслабляются и почти ничего не ждут, что глупо. Хьюи знает, что это глупо.       В офисе никого нет. Энни в старбаксе стоит очередь за утренней дозой кофеина, ММ придёт только после обеда из-за встречи с дочерью, а Кимико и Французик никогда не приходят вовремя.       Поэтому Хьюи сталкивается один на один с разрушенным офисом, ветром из разбитого окна и едким запахом железа и желчи в воздухе.       Ладно, он не прямо сталкивается с этим. Бутчеру, очевидно, уже лучше: он просто стоит с окровавленными кулаками возле своего сломанного стола и рядом с блевотой, уставившись на сломанный телевизор. У них никак не получится убрать это до прибытия Энни. Чёрт возьми, потом она будет смотреть на него с жалостью и своим вселенским пониманием, будто он тут теряет…       — Что за хрень здесь произошла? — спрашивает он тихо. Его стол оказывается не сломанным, как и компьютер. Маленькие милости.       — Бля, Лен, не твоё собачье дело.       Поскольку пытаться убрать это бесполезно, он смотрит на телефоне все последние новости и находит видео с заголовком «Сын весь в отца: смерть за семью». Ему не надо смотреть видео, чтобы представить, что там.       Он не может сказать Бутчеру, что он не виноват, потому что именно его скотское поведение будет толчком. Он не может сказать, что он виноват, потому что, если ребёнок родился ебанутым, никто с этим ничего не сделает.       — У тебя на бороде… — Хьюи не договаривает, но ему и не надо.       Прежде, чем уйти в ванную, Бутчер кидает несколько папок на стол. На папках теперь кровавый след, но если это не приглашение прочесть, то Хьюи не знает, что это ещё.       Он не глядя забирает папки на стол. Потому что можно хотя бы попытаться скрыть этот бардак от остальных. Потому что их взгляды разъедают, и они на волоске от того, чтобы расползтись в разные стороны, как плохой шов из зубной нитки после ранения руками ММ.       Он вытирает рвоту тряпкой, задерживая дыхание. Рвота не ядерно-зелёная, как раньше, а коричнево-красная, с комками свернувшейся крови и вчерашним буррито. Хочется несколько раз самому блевануть, но запах хлорки в итоге всё перебивает.       Бутчер не возвращается. Он надевает пальто и уходит из здания вообще.       Энни застаёт его посреди последствия маленького шторма с запахом хлорки в воздухе и атмосферой безнадёги.       — У него опять был приступ?       Хьюи не совсем уверен, был ли это приступ вообще. Может, это был обычный, человеческий нервный срыв, из тех, когда узнаёшь, что твой пасынок убил человека посреди улицы за то, что тот оскорбил его биологического отца-психопата, и публике это нравится.       — Райан убил женщину, которая назвала Хоумлендера психопатом, — предлагает в оправдание Хьюи. Хотя бы потому, что оно звучит эмоционально весомым.       — Чёрт возьми, — говорит она и отпивает свой латте.       Хьюи читает, как Ленни убил себя в четырнадцать лет, застрелившись в голову под Рождество, без какой-либо записки. Он читает характеристику Бутчера, читает оценку психолога и может сопоставить, как восемнадцатилетний подросток сбежал из дома, где его избивают, оставив младшего брата с отцом-насильником.       Он видит фотографию Ленни: не совсем тощего, но с вытянутым лицом, почти такой же челюстью и кудрявыми волосами. Он видит, что путает Бутчера. Он понимает.       От этого не легче.       От этого только тошно.       Он здесь не за свои навыки — вполне честно, у него их особо и нет, — и даже не за тем, чтобы быть условным моральным компасом. Он здесь, потому что похож до чёртиков на младшего брата Мясника.       Он не Хьюи. Не канарейка. Не один из Пацанов.       Он призрак мёртвого младшего брата.       Иногда бывает так:       — Ленни, прости меня, Ленни, я должен был забрать тебя с собой, Ленни, выходи, он ушёл.       Иногда бывает так:       — Если ты не понял, почему я это делаю, то ты тупой пиздюк, не доросший до взрослых штанишек.       А ещё вот так:       — Блять, какого хуя отец показал тебе, где ствол. Почему ты ушла из-за этого монстра? Хьюи, с хера ли ты так пялишься на меня?       Хьюи — не Ленни.       Хьюи любит обманывать себя, повторяя каждый раз, делая упор на каждом слове, когда Бутчер называет его так. Он не младший брат-суицидник. Его отец не бил его, у него нет причин выстрелить себе в голову.       (Но его старший брат однажды ударил его, и это было больно и обидно, потому что… он не его старший брат, стоп, это сотрясение мозга.)       Разве что головная боль.       Хьюи находит супера с причудой исцеления. Он приводит его тайно в дом Бутчера, пока тот спит под дозой (возможно, морфия, а может, чего крепче) и не может схватить любой из пяти стволов в пределах досягаемости кровати.       — Его мозг как швейцарский сыр. Если бы я сейчас что-то сделал, но это всё просто ускорится, — супер качает головой, и на его лице видно отвращение. — С такой головой удивительно, как он вообще функционирует. Если только ему вколоть V, и то не факт.       Хьюи благодарит его, а на следующий день Пацаны берут его за торговлю органами. Возможно, Хьюи и намекал о договорённости, но, честно, будто они могут отпустить кого-то, кто торгует чёртовыми детскими органами.       Проблема с V вот в чём: Бутчер сначала убьёт их всех, а потом себя. Или нет. Сначала он попробует убить Хоумлендера, затем их, а потом себя. И это не главная проблема. Есть ещё соблазн. Потому что Хьюи знает, что сможет добраться до спины Бутчера без простреленной башки или оторванной руки и вколоть препарат.       Но он всё равно говорит об этом.       — Есть возможность… лечения. Если ты примешь постоянный V…       — Ха, — прерывает Бутчер с улыбкой, — пиздец как смешно.       На этом они обсуждение возможного лечения и заканчивают.       — Забудь, малыш Хьюи, — советует Французик, а Кимико рядом улыбается с сочувствием, — вы хотите… хм, разных вещей.       Хьюи хочет лечения.       Бутчер хочет наказания.       Это чертовски очевидно. Они говорили об этом. Они говорят об этом. Они смотрят на это каждый грёбанный день.       Но Хьюи всё равно спрашивает Энни однажды вечером, после ужина, когда они включают рандомный фильм на нетфликсе:       — Есть ли возможность достать ещё одну порцию V?       Энни напрягается, вздыхает и смотрит на него с осуждением и пониманием одновременно. Удивительный талант.       — Да, — говорит она.       — Это бесполезно, — не говорит она.       — Мясник никогда не примет это, — молчит она.       Ей не надо. Хьюи читает по глазам.       Следующий раз, когда ММ и Французик спорят о… непонятно о чём, потому что ММ вроде как против всего дыма от травки в офисе, а вроде как зол, что его заставляют сделать шаг в отношениях с вновь одинокой женой. А Французик хочет дымить как не в себя, потому что Марсель и Милан — то, что привидится ему в галлюцинациях. В общем, следующий раз, когда они орут, Бутчер не останавливает их.       Возможно, они так привыкли страдать от его руки, что забыли, каково сталкиваться друг с другом лбами.       Хьюи косо смотрит на Бутчера. Тот зло ухмыляется, достаёт наушники и втыкает в уши, продолжая играть в стрелялку на телефоне. Как будто ему в жизни стрельбы было мало.       Их нельзя успокоить тут же. Хьюи растаскивает их по разным углам и сажает на места, но конфликт не исчерпан. В итоге он находит простую миссию в Париже на неделе моды. Большую часть времени они проводят в обшарпанном подвале, которую посмели назвать гостиницей, и в фургоне за выслеживанием цели. Но они легко берут её (женщина копировала вещи и воссоздавала точные аналоги, продавая по той же стоимость, что и оригинал; ничего морально кричащего «Я монстр», но её небольшой бизнес разросся до целого завода) и остаются в Париже ещё на три дня. Кимико смотрит на Эйфелеву башню. ММ терпеливо смотрит на страшных девушек в странной одежде рядом с дочкой и Моникой.       Бутчер смотрит на него гордо, но Хьюи не видит.       После этого больше нет ссор.       Бутчеру просто становится хуже.       Ньюман получает больше власти, чем когда-либо, Хоумлендер убивает направо и налево, а Бутчеру хуже. Он больше не приходит в офис, не приходит на операции, даже когда заикается о том, что хотел бы пойти, а адреналин в венах больше не помогает.       Это так несправедливо.       — Блять, прости меня. Прости меня.       — Охуеть ты вырос.       — Где ты шлялся весь день?       — Положи оружие на место, ты…       Теперь большую часть времени Хьюи — Ленни. Когда приносит поесть, когда готовит, когда пытается прибраться в доме. В основном это печальная картина. Но ещё хуже, когда он внезапно становится Хьюи обратно и какого-то хера посреди дня торчит в доме Бутчера, когда должен быть не здесь.       Бутчер заставляет его стрелять по движущимся мишеням из всего оружия, которое есть у него в тайнике. Пистолеты, винтовки, автоматы. С прицелом, с глушителем, без всего, сразу со всем. Они подрывают вещи. Взрывают вещи. Улучшают его цель.       Бутчер учит его рукопашному бою.       И только на этом моменте, когда почти мёртвый Мясник выбивает из него дерьмо, хотя сам хочет согнуться пополам от недавнего приступа, до Хьюи очень по-тупому доходит, что именно тут пытается провернуть этот маньяк.       И ему это не нравится.       На следующий день Бутчера нет дома. И через день. И через два.       — Мясник, он как кошка, малыш Хьюи. Понимаешь, кошки сбегают из дома на улицу, когда собираются подыхать.       Но Бутчер — это бешенная псина, а не умирающая кошка. И бешенные псины опасны, особенно перед смертью.       Поэтому Хьюи мчится на крышу здания по первому звонку спустя неделю, без подкрепления и как идиот, действительно ожидающий увидеть живого Бутчера, а не кого-то, кто взял телефон с трупа в тёмном переулке.       Там стоит Бутчер.       И кто-то ещё.       Кто-то чёрный, избитый и в тупой синей спортивной форме.       — Блять, Бутчер, — Хьюи стонет, почти желая драть собственные волосы от бессилия, — нахуя?       — Он, — он ухмыляется своей фирменной улыбкой и склоняет голову набок, будто это какое-то представление, — мой главный подарок.       У него в руках окровавленная монтировка. Если присмотреться, можно увидеть пару зубов с кусками десны на бетонном полу, куски мяса и кровь. Хьюи не хочет смотреть.       Вообще, Бутчер ни разу не дарил Хьюи подарки. Поэтому грёбанный супер не может быть главным подарком. Он скорее первый и единственный.       Хьюи не смеётся только благодаря усилию воли и запаху железа в воздухе.       Бутчер включает запись. Диалог. Как Экспресс хвастается, что пробежал сквозь Робин, как это было легко, насколько человеческое тело мягкое и какой ужасный был у неё вкус.       Экспресс молчит. Хьюи понимает только по одному взгляду, что тому особо жить и не хочется. Но здесь он облегчения не найдёт.       — У него уже нет брата, — констатирует Хьюи, пожимая плечами и мягко отбирая шприц с сине-зелёной смесью из рук Бутчера. — Всё самое ужасное, что могло случиться, с ним случилось. Я не собираюсь облегчать ему жизнь.       — Трус, — шепчет Экспресс.       — Выключи эту хрень, — просит Хьюи. Бутчер только ухмыляется, приподнимая бровь.       Запись всё продолжается. И продолжается. А потом он говорит про Энни. Как сдал её. Как они специально её выбрали, потому что с Мейв не получается устраивать оргии. Как хотел сразу после этого рыбоёба…       Щёлк.       Экспресс лежит мёртвый со шприцом в шее.       Хьюи знает, что остался в Пацанах почему-то. Что за что-то понравился Бутчеру, и даже не своей схожестью с Ленни. Он знает, что у него может перемкнуть в голове от ярости.       Впервые это настолько сильно.       В этот раз Хьюи не слышит даже звона в ушах. По его венам не течёт адреналин. Он чувствует простое ничего, а затем раздражение, глядя на труп перед собой.       А Бутчер.       Бутчер одобрительно смотрит. Гордо.       Гордо.       — Я лишь пытался закалить тебя, Лен. Мне невыносима сама мысль о том, что ты можешь пострадать. Потому что этот ёбанный мир сожрёт тебя с потрохами, если ты ему позволишь, — говорит Бутчер без иронии, кажется, даже искренне, и хлопает его по плечу.       Бутчер.       Искренне проявляет заботу. Словами.       Ха.       Смешно.       С другой стороны, возможно, постоянная, ежесекундная близость к смерти что-то делает с мозгом людей. (Что-то явно плохое.)       Он просит достать Энни V. Она опять говорит одним взглядом, что это плохая идея, но соглашается.       О том, насколько херовой эта идея была, Хьюи узнаёт, когда из каждой грёбанной щели орут о разрушении главного здания Воут и Семёрки. Что эта трагедия почти такая же ужасная, как разрушение башен-близнецов. Что никого из суперов, по странной случайности, не было в здании, кроме несчастного сына Хоумлендера, на которого было совершено нападение.       Несчастный мальчик оборонялся.       Как вы не понимаете?       Террористы погибли, и несчастный Райан еле выжил. Воут пожертвует много-много миллиардов долларов городу и всем жертвам происшествия, чтобы выразить своё сочувствие.       В их квартире сгорают все лампочки, телевизор и микроволновка.       — Он ёбнутый, Хьюи! Он продолжал стрелять, пока всё здание не рухнуло, просто потому что «я имею право защищаться, вдруг ты продашь меня в рабство». Город пострадал, Хьюи! И всё из-за такого же ёбнутого Мясника, который всё равно сдохнет, который не сдержал язык за зубами однажды, и всё это так бессмысленно!       Хьюи приходится заново ломать руку Энни, потому что та неправильно срослась. Хруст кости сопровождает его ночные кошмары, такой пустой и одновременной сочный, звонкий, бьющий по ушам. В его кошмарах запах горящего мяса от лазеров из глаз, хруст костей, бульканье крови и рвотные звуки.       Они сделали так много. Они рассказали правду о супергероях, о корпорации, о Хоумлендере и других.       Но они сделали так мало. Каждый их шаг кажется прорывом, но на самом деле — ничто. Корпорации существуют, фильмы про Семёрку выходят, а Воут ещё опаснее. Хьюи ждёт, когда неумение руководить бизнесом скажется на системе, и она развалится, как песчаный домик под ногой ребёнка. Как самолёт под взглядом Хоумлендера.       Но этого не происходит.       На смену одним героям приходят другие, и все они отвратительны.       На место Солдатика приходит Хоумлендер. На место Хоумлендера приходит… Райан.       У него появляется собственный маленький проект, который он скрывает от остальных. Когда он взламывает камеры наблюдения Воута, наблюдая за субъектом, он не чувствует себя плохо. Это скорее прощальный подарок для Бутчера. Он узнаёт всё: расписание, график тренировок, личные взаимоотношения, предел способностей и про проблемы с контролем. Он видит неподобающие улыбки, безнаказанность и вседозволенность.       Отчасти ему даже хочется посмотреть, как вся ситуация ударит Хоумлендера в спину. Даже не так: как это всё взорвётся ему в лицо. Потому что оно точно взорвётся. Но это любопытство болезненное и опасное.       С другой стороны, он составляет минимум пять тактик по устранению цели.       — Что ты делаешь?       Хьюи замирает на месте.       — Что ты блять делаешь?       — Это просто… — Хьюи вздыхает, не зная, как это можно понятно объяснить. — Ты умираешь. У нас остаётся на руках новый сверхсильный супер, медленно сходящий с ума. У нас нет рычагов давления, чтобы перевоспитать его…       — Он сын Бекки.       «Он мой сын».       Но он не его сын.       Аргумент не в том, что это ребёнок. Аргумент в том, чей это ребёнок. Чей мог бы быть.       — Это просто план к отступлению. Но… он же ещё хуже.       Хьюи немного тошно. Возможно, чуть больше, чем немного. Это всё ещё ребёнок, и он сам помогал ему снимать мультфильмы с лего несколько раз, потому что у Бутчера воображение направлено не на драматическую историю, а на «бум-бах-та-ра-рах».       Хьюи — не Ленни.       Он может защитить себя сам. Он может быть жестоким, когда это надо.       — Ты предлагаешь убить чёртового ребёнка?       — Или ты можешь попробовать принять V, выжить и воспитать его.       «Но ты этого не сделаешь».       Хьюи — не Бекка. Ему не надо никого защищать лично, его близкие либо уже лежат на смертном одре, либо могут защитить себя сами.       — Блять, Хьюи, — Бутчер хрипит и внезапно смеётся. — Я вырастил монстра.       Хьюи — не Ленни и не Бекка. Больше в нём от самого Бутчера.       Итак, если канарейка не сдыхает в пещере, а мутирует, чтобы свободно дышать газом.       Кто скажет, что шахтёры заходят слишком далеко?