Pride and Victory

Тьма – привлекательна и распутна и только она знает нас всех настоящими, потому что опускает на самое дно. – Я убью тебя ночью. Задушу собственными руками и скормлю рыбам по кусочкам, – сдержанный гнев низким тембром раздался по лицу Пита вместе с горячим дыханием. С каждой новой секундой пальцы сжимались сильнее и сильнее. Пит с нескрываемым вызовом смотрел в ответ, не произнося при этом ни слова, что ещё больнее кусало Вегаса в его уязвимые места. Вегаса злило то, каким бесстрашным Пит может быть, загнанный в угол. Будто бы для него угол – не угол, а дверь, выход через которую кажется реальнее, чем если бы прямо сейчас с него сняли наручники и без лишних слов позволили делать что угодно. Неужели такой слабак сильнее того, кто сжимает на его шее руку? Ведь если дожать в нужном месте, Пита больше никакой Порш не найдёт, вместе со своей собачонкой – Кинном, преклонившим колени перед точно таким же человеком, как он сам. – Ты – жалкий инструмент в моих владениях. Ещё один заменимый кусок пазла... Кажется, Вегас дрожит от гнева. Несомненно, это будет чувствоваться, если хват немного разожмется, но он только сильнее давит. – Я выпущу твои кишки наружу. Хватит так смотреть на меня. Его голос, в отличии от него самого, ни капельки не поддается изменениям. По-прежнему в каждом предложении сквозит ярость. Желание уничтожить цель на мгновение накрывает с головой до той степени, где не будет пути назад. Пит лишен голоса и силы, и едва ли сможет как-то возразить иначе, но он дырявит насквозь своим проницательным взглядом и это доводит до отчаянной злости. Хочется стереть с лица Земли и стереть с лица любое упоминание жизни в этом куске говна, не поддающемуся ему. Кем он себя возомнил? Как ты смеешь! – Хватит так смотреть! Пит же, несмотря на ускользающее сознание, даже не думает закрывать глаза. Он старается не закрывать глаза, хотя так хочется организму забыться в бездонной темноте, отпустив, наконец-то, испытание, выпавшее на его долю. Если есть всё же путь, по которому каждый должен пройти за каждую свою жизнь, в этой – определенно ему отведено что-то важное, связанное именно с Вегасом. Все внутренности и каждый возвышенный грамм души отзывается в нём именно данной истиной. Как дважды два четыре, как собственная подпись на бумаге с соглашением в покоях Будды. Пит держит в руках контракт и, в конце концов, понимает почему всё именно так. Кислород на нуле и выдержка Вегаса тоже. Хотя ты и питаешься собственной ненавистью, прикрываясь ненавистью ко всем остальным, в глубине души ты боишься, что кто-то узнает каким жалким может быть Вегас Корнвит Тирапаньякун. Каким слабым и беспомощным на самом деле есть мальчик, не знающий ничего, кроме насилия. – Хватит смотреть!!! – все-таки срывается на всю комнату криком отчаянная фраза. Вегас бьёт Пита затылком о стену. Когда больше ничего не действует: ни слова, ни физическое насилие… Всего на короткий миг ослабевают пальцы и на влажной от пота коже слышно жуткую дрожь переполненного до краёв, загнанного в клетку эмоций, человека. Потихоньку глаза закрываются сами по себе, словно на них возложили неподъемную гирю весом в его силу воли. Кажется, Питу ничего не страшно. И даже, когда тело сползает по стене вниз, не в силах выдержать нагрузку. Когда в мозг поступает недостаточно воздуха, а его ещё и трясут, Питу не страшно. Больше не страшно. Он обжирается собственной уверенностью, до последнего цепляясь за остатки сознания, прежде чем снова, надрывно, в его лёгкие первым жирным глотком врывается кислород. Это не так вкусно, как совершенное открытие, но жизненно необходимо, иначе труп не сможет сломать никого. – Давай, дыши, – ладонь с фирменным перстнем целует в щеку. От её поцелуя никакого толку, – Пит её просто не чувствует сейчас должным образом, – слишком сильный шок от удушья. Как один сплошной кукольный спектакль, тело бестолково обвисает, не падая только на пол из-за оков. Пока воспоминания как дышать возвращаются, Пит должным образом принимает боль на щеке, Вегас еще раз бьет туда же, тянет за волосы голову вверх, чтобы убедиться в том, что тот вдыхает, а затем одним движением отпускает механизм и натянутые цепи больше не держат. Разом с побитым бедром и плечом встречаются с полом и побитая голова едва ли не одновременно – настолько тело ослабло после всех пыток и издевательских разговоров, длящихся не первый день. Короткие передышки на сон, еду и душ, иногда, совсем редко, на свободные разговоры между ними, были недостаточными, чтобы восстановиться если не полностью, то хотя бы наполовину от первоначального запаса вечно энергичного Пита. Его поддерживала мысль о победе. Он лелеял ее в душе, день за днем выискивая слабые стороны Вегаса, чтобы однажды – их можно было использовать так, как потребуется. Когда ты понимаешь эмоции и их корень на интуитивном уровне, читать людей становится настолько просто, насколько вообще возможно понять другого человека. Кого-то больше, кого-то меньше, но сочувствие, наработанное также с годами, легко помогает налаживать контакт почти с кем угодно. И также разделять момент самого проживания эмоций, когда те вырываются наружу. Так вот, Пит разделяет эмоции гнева с Вегасом. Стоит ватным рукам и ногам вернуть себе ощущение причастности, он приподнимается и садится, подтягивая одну ногу поближе, чтобы можно было опереться на нее корпусом. И, когда дыхание становится чуть лучше, его взгляд вновь устремляется на, хоть и всё еще ужасно злого, но всё же потихоньку остывающего, человека. Вегас сам себя пытается успокоить непонятно зачем: расхаживая с безумным взглядом из стороны в сторону, глубоко и часто дыша и сжимая кулаки до бледного, нахмурив безупречный лоб в глубокие морщины, что придает ему несколько лет, а то и десятков лет, и общих черт с отцом. И это то, что лежало на поверхности с самого первого дня знакомства, но так и не было красиво подано. – Знаешь в чем твоя проблема? – наконец, Вегас останавливается около Пита. Расслабленно, казалось бы, устанавливает ту позу, в которой он смотрится максимально выгодно, только вот плечи напряжены и ссутулены вперёд и пальцы вцепляются в бёдра, с каждой секундой всё больше, как он недавно старался на чужой шее. – Ты будто не понимаешь своего положения. Вегас осуждает Пита не только сейчас, - всегда, но в действительности осуждает себя за слабость, проявленную к такому же человеку, как он сам, - то ли достаточно глуп, то ли умён, чтобы это понять. Его голова раскачивается из стороны в сторону в упрёке – не сулит ничего хорошего. В собственной клетке столько цепей, сколько не снилось этой комнате. Но Вегас был страшен в гневе, будто бы его создал сам Шива из своей самой жестокой мысли. Лишь только когда его так накрывает, Пит может бояться по-настоящему. У такого Вегаса нет принципов и сострадания. Всё, что им движет в моменте – это гнев. А тот, кем управляют негативные или какие-либо другие эмоции без семечка рационального мышления, становится жизненной угрозой на уровне инстинктов. – Теперь тебе страшно, верно? – гораздо тише проговаривает голос. Вегас перед ним, приседает на корточки: – Нравится, когда адреналин растекается по венам? Нравится бросать мне вызов. И нравится уступать, когда я беру верх. О, нельзя забыть то, что делали с Питом. Пит игнорирует эти моменты, как если бы их не было, но они ведь были. И очень даже незабываемые, по крайней мере для одного из участвующих. – Стонал ты вполне натурально. Я же знаю, что это не от мучений, – его ладонь мягко, тыльной стороной, ведёт по красной после пощёчины щеке. Останавливается на подбородке и держит его, заставляя поднять голову выше. В жестах подобие нежности, которую Вегас едва ли испытывает. Он знает, что Пит сейчас напуган, и ведёт себя так, чтобы ещё поглубже загнать чувство страха перед возможным. Оба прекрасно знают возможности демонов в голове. И эти демоны нашептывают не любезничать. – Храбришься? Думаешь, я не смогу выполнить обещанное? Пита же пугает мысль не выдержать унижения. Что его так просто можно использовать в данных обстоятельствах, а не то, что он стонал, в самом деле получая удовольствие от изнасилования. Будь это другое время и место, он уже принял в себе новую часть, отвечающую за мазохизм. В конце концов, фетиши могут быть какими угодно, главное, чтобы после них ты не чувствовал себя ничтожеством и не вредил другим. А здесь дела обстоят совсем по-другому. Будь это другое время и место, Пит отдавался бы партнёру целиком, с пониманием относясь к той части себя, принимая себя и партнёра, возможно, после бы даже поблагодарив за перенесенный опыт, а затем уходя откуда угодно, будь то даже зачахлый отель, удовлетворённым, потому что для него доминирование означает силу, а значит он сам себя может отпустить в тот момент, когда над ним берут верх и полностью отдаться, чётко определяя, что его не пытаются унизить. Своего рода, он разрешает доминировать над собой – значит доверяется быть защищённым. В этот момент можно забыть какие задания ожидают от старшей семьи, голоден ли его желудок, от какого нового-старого сериала нужно придумать отмазку, чтобы не застревать с Танкхуном в комнате на сутки. Но Вегас же всегда пытается унизить. И злится, что Пит не ломается, как остальные его игрушки. Как он сам когда-то надломился внутри. Вегасу требуется неотложная скорая помощь. Мальчик внутри него рыдает из последних сил. Появление Пита в его жизни заставляет детский голос кричать громче, чтобы быть услышанным. Отчаянный вой прямо в уши не даёт спать по ночам. И чем быстрее будет подана помощь, тем лучше, пока не стало совсем поздно. Невозможность ничего ответить обезоруживает. Горло, как в сказке, лишилось силы в обмен на момент с человеком. Ценой собственных жертв, он получает награду, вот только стоит ли она того… Но Пит всё ещё чувствует злость, даже если Вегас уже успокоился, может быть, затаил злобу. Кипит параллельно тому, как страх отходит назад. Это – короткая минута страха, за которую принимается решение. Пит протягивает скрепленные наручниками руки и безмолвно, не просит – требует расстегнуть их. Вегас усмехается. – Думаешь, я послушно исполню просьбу? Стереть с лица уничижительную ухмылку хочется так же сильно. Рассказать, какой Вегас слабый в этом. Пит ещё раз показывает отцепить его, дергая руками в разные стороны, что шрамы и натертости от них начинают болеть. Смотрит, смотрит, смотрит своими глазами Вегасу прямо в душу. – Ладно, – со снисхождением происходит первый излом, доставая из переднего кармана ключи. Маленькие механизмы в замке щёлкают и металл падает на пол, разрушая тишину. – Что теперь будешь делать? – затем игра бровями и снова присущая ухмылка на одну сторону, прежде чем выпрямиться. Как же пошло. Опираясь на одно колено и стену рядом с собой, низко опустив голову, подняться с пола кажется непосильным трудом. Влажные волосы закрывают лицо – не видно о чем задумался пленник, получив свободу. Вегас выжидающе ждет, скрестив руки на груди, будто бы не рассчитывает на что-то стоящее. А пленник встряхивает одной рукой, разминает запястье, аккуратно касаясь истерзанных ран. Встряхивает другой, проделывая то же самое. Медленно и осторожно ведёт поочерёдно плечами, замахивая руки назад. – Это всё? Слишком слабо. Ты так хотел свободы, а теперь ничего не делаешь. Или это и есть угроза? Сейчас вцепишься мне в глотку зубами, а, Пит? Некрасивый смешок со стороны Вегаса раздражает. Так низко рассыпаться уверенностью в собственной безнаказанности, тем самым вызывая собеседника на действия. Ты же на самом деле ждёшь чего-то феерического, провоцируя и унижая. Ждёшь, что кто-то рано или поздно сделает это: убьёт тебя, пока сам ночью будешь спать, а потом скормит по кусочкам рыбе. – Вегас… – голос хрипит. Угроза или же предупреждение, или же просьба заткнуться. Нет возможности пока нормально разговаривать. Всего лишь так просто приступить вперёд и кинуть незримую перчатку между ними, как символ дуэли, хотя до этого он даже не мог сказать что-то в ответ без последствий. В его власти действовать, поэтому Пит на полшага ступает вперёд, оказываясь лицом к лицу с персональной проблемой. А теперь, поглядите, говорить невозможно, но сколько можно сделать. Что ты мне сделаешь в ответ, Вегас, если… – Интересно… – выдыхает проблема. Да, двигаться ещё тяжело, контролировать каждую мышцу – того сложнее. Но через пересиливание, касаясь чужой щеки подушечками пальцев, воздушно, исследуя кожу на лице, добирается до подбородка, приподнимая и вытягивая собственный в жесте гордости. Следя за движениями, не поднимая глаз выше – чтобы в глаза, Пит смотрит из-под полуприкрытых ресниц, видя перед собой нос, скулы, губы… Вздох. Вегас чертовски красивый. В нём есть своя таинственная тёмная изюминка, которая так цепляет всех вокруг. Можно было бы сказать в иное время, – холодное спокойствие. Если бы он ещё не был столько жесток к каждому, кто подступает чуть ближе, ему подвластно было бы горы свернуть и завоевать весь мир. Харизма и тёмная аура – что может быть сексуальнее? Пытливый ум и сила и, что немаловажно, умение подчинять по-настоящему, стоит только немного поработать. И вот, соедини все эти качества, вместе возможно поработить себе кого угодно. Вздох, сорвавшийся неподвластно Вегасу – горячий во всех смыслах, – и вот тогда уже – глаза в глаза. – Я тебя уничтожу, – Вегас сопротивляется. Несмотря на это, не предпринимает попыток ни сбросить чужую руку с лица, ни напасть в ответ. Только заполняющее непонятное чувство, отдалённо похожее на то, в комнате, но всё же другое. Его голос тихий и уверенный. Он готов напасть и не готов струсить. Болтает только слишком много, но кому какая разница – Пит не слушает Вегаса. Удивительно, Пит и сам похож на Дьявола с милым лицом. Вегас впервые видит кого-то подобного и потому позволяет трогать себя, говорить с собой, спорить и спрашивать о чём-то. Соглашается в чём-то. Бить, разрушать и насиловать – отлично, но именно когда кто-то может погавкивать в ответ, становится интересно. В этом человеке есть что-то пугающее. Весь он – воплощение солнца. Жизнерадостный милый комок тепла, раздающий пилюли исцеления всем больным и нуждающимся. Принцесса Диана в мужском обличии. Всегда готов помочь и подсказать, даже если его не спрашивают, приправляя жизненные подсказки сарказмом, который цепляет окружение, как мазохистов боль. Таков уж Пит Понгсакорн Сэнгтам – милый мальчик, умеющий убивать. "Он любит бабулю, вкусную еду, а ещё бить людей." Странно, как с таким набором качеств можно было пойти работать телохранителем в мафию. И тем более странно, как с таким набором качеств можно было попасть в ловушку. Но, глядя сейчас на совсем новую, открывающуюся личность, вопросов становится меньше. – Пит… – вякает, было, предупреждающе, накрытый большим пальцем, рот, но ему дальше не позволяют разглагольствовать оскорбления, съедая фразу губами, чтобы Вегас, наконец, заткнулся. Тот, кажется, вовсе не удивлён. Сталкиваясь один на один, губы с первой секунды с напряжением борются за первенство. Сразу же подключаются зубы, кусая Вегаса до железа на площади языка. Сильно, чтобы потом зализывать рану с шумным выдохом, чтобы стало больно. Тот, кажется, даже не замечает боли, если она вообще есть. Делится кровью и глотает её же, вперемешку со своей и чужой слюной, упиваясь потоком охвативших эмоций, сорванных зарождающимся стоном в благодарность за лакомство. Сорванными болтами в такой жестокой реальности, которую построили за них. Или, быть может, они сами? Насколько вообще адекватно хотеть целовать того, кто над тобой издевается? Говорят психологи, стокгольмский синдром - равно защитная реакция на травму. Якобы психика цепляется за любую возможность спастись, даже если это соломенная палочка. В сложившейся ситуации, жертва видит в насильнике более сильного лидера и потому подчиняется ему, чтобы еще более сильные субъекты не добрались, тем самым игнорируя собственную личность как единицу и полностью превращаясь в ноль, даже если при этом тебе грозит смерть как раз от того, кому доверяешь. Больное стадное чувство хотеть быть подчиненным убивает индивидуальность и медленно превращает свободного человека в раба. Более того, подчиняющегося психика обводит вокруг пальца и выдает необходимое за желаемое. Так насколько же тогда честным можно назвать то, что происходит? Пит ощутимо вздрагивает, когда языки соприкасаются и язык Вегаса давит на чужой. Ещё пробивает током ладонь на затылке, направляющая голову, вплетенная в волосы и сжимающая их так, чтобы весь ток мигом уходил вниз живота. Вегас возбуждает Пита одним фактом своего существования. Больно сосёт под ложечкой осознание поцелуя с Вегасом. Невозможно и ослепительно ярко высвобождаются эмоции, сдержанные всё это время в плену ярости. Вегас – садист. Вегас – ужасный человек. Вегас пойдёт по головам ради достижения собственной цели. И как эта убийственная, ужасная, самоуверенная сторона привлекает заблудившихся мотыльков во тьме, не нашедших света, потому углубляющихся дальше, в бездну. Бёдрами, всем телом, Вегас наступает на Пита и вжимает мотылька в стену, в этот раз блокируя удар затылка рукой, которая обхватывает плечо и шею и убивает любые шансы сбежать. И это нравится до дрожи. Всё настолько правильно. Не остаётся ничего другого, кроме как выдернуть полы рубашки из-под пояса джинс и завести ладони по гладкой коже на поясницу, ногтями оставляя после себя красные следы. Расстояние сокращается до невозможного. С поясницы вверх по сильной спине, наслаждаясь каждой выделяющейся мышцей. Больнее, захватывая кожу у лопаток: давить, сжимать, царапать. Кусать губы яростно и беспощадно. В самом деле, здесь никакого принуждения нет, Пит признается в том, что получает своё наслаждение. Когда Вегас накрывает его всем телом, не позволяя сбежать, Вегас знает его слабости, видит в момент близости, каков есть Пит. Даёт ему то, что он захочет. Они оба дают друг другу то, что желают. Поэтому, когда на спине командует чужая ладонь, Вегас глотает вздох, прерывая поцелуй, и гуляет на грани стона. Пит снова это делает – крадёт его, вытягивая шею вслед за исчезающими губами, не давая тоже и шанса сбежать. Не сейчас, ещё рано, никаких разговоров. Будь честным. На полпути, прислушиваясь к желаниям друг друга, они встречаются в поцелуе опять, только теперь Вегас меньше контролирует процесс, разрешая продолжать, отодвигается буквально ненадолго телом, а вместо этого свободной рукой, подцепляя резинку белья на бёдрах сначала с одной стороны, затем с другой, стягивает его вниз по ногам, задержавшись на возбуждённом члене, случайно зацепившимся за ткань. Тот дергается, – и враз напрягается пресс чуть повыше, – и бьет по животу влажной головкой, стоит одежде сделать то, чего не делает партнер – гладит чувствительный ствол, пропадая почти сразу за этим на щиколотках. Мало. Больше, пожалуйста, ближе, глубже. В ответ Пит от чего неожиданно, от того волнительно для самого Вегаса стонет прямо в рот коротким прерывистым: "Ха-ах", – зарождая в только вкусившем спокойствие сознании нового голодного монстра. Ради всего грешного, Пит ещё никогда так не стонал. Надо бы сказать какой он развратный, как быстро возбуждается от одного поцелуя, но он и сам возбудился так быстро, словно и не было момента "до" в его жизни. – Стони громче, – приказ – хлесткий – бьёт током новой волной в желудке, заставляя задыхаться и искать воздух выше головы Вегаса, пропавшей на шее. Шея вытягивается в этот раз вверх, а открытый доступ к пульсирующей вене с желанием забирают чужие зубы, впившиеся в и без того потемневшую синяками кожу, наверняка оставляя багровые следы один за другим, потому что места, где соприкасаются, пекут и горят, заставляют морщиться от ощущений, но ни единого стона не срывает даже опустившаяся на бедро и вдавливающая в другие бёдра, облаченные в жесткую ткань джинс, рука, накрепко лишившая Пита любого движения вверх-вниз, от или к объекту. – Стони! “Заткнись”, – рвётся наружу и, к сожалению или счастью, не доходит до адресата. За укусом укус под линией челюсти и на самой челюсти, под саундтрек задавленного мычания, но никаких стонов. Только потому что Вегас приказал стонать. Вегасу же от непослушания рвёт крышу, и гнев, раннее приказывающий задушить Пита, теперь превращается в бурю, приказывающую забрать откуда-то взявшуюся смелость у того же: – Блять, ты! Аж до играющих желваков, Вегас клянётся, Пит сам напрашивается на грубость. – Хочешь, чтобы я опять изнасиловал тебя? – горячее дыхание скользит возле покрасневшего уха, когда Пит, реагируя на сказанное, складывает сначала на груди зажатые в кулаках и в них смятые края рубашки, а затем тянет их по плечам, стараясь раздеть Вегаса до того, как ему снесёт башню молчанием в ответ. Иначе никак. Иначе не распробовать будет в шторме вкус победы. Пока голый всего один из двух – рано праздновать, дело ещё требует усилий. – Язык не болит так много угрожать? Кажется… Сколько там прошло времени? …голос Пита стал чуточку выходить на пути своя, но хрипотца никуда не пропала, как бы не старались разработать горло разными способами. Ткань рубашки мягкая, спадает по напряженным плечам без единой загвоздки. Помогать или нет, Вегас размышляет в процессе обдумывания как реагировать на дерзкую фразу, хотя первой реакцией было разозлиться. Затем замереть. Затем он выпрямляет руки и позволяет ткани упасть на пол бесполезной тряпкой, чтобы затем голую кожу стали оглаживать по тому же самому пути, который прошла рубашка. Вау, этот Пит действительно хорош. Не ответить на дерзость сочтется сродни принятию поражения, которое сын мафии ненавидит всей душой. Уж лучше он сдохнет, чем проиграет. Уж лучше, даже если смерть будет от проигрыша, он никогда в жизни не будет ходить посмешищем, а червям в гробу не обязательно знать почему еда стала едой. – А твой не боится так со мной болтать? – в интонации угрозу не заметит только глухой. Вегас отодвигается и смотрит в глаза. Вегас не шутит. – Пит, я же могу его вырвать. Наверное, Пит действительно болен, потому что не чувствует ни испуга, ни желания сбежать. Вместо этого, приоткрыв губы, выдыхает тяжело и возбужденно и поднимает опущенный до этого подбородок вверх, не отводя взгляда с черных, как сама тьма, глаз. “Попробуй”, – во всех этих движениях. Сын мафии перед ним. Не в одном предложении грозится сделать что-то жестокое и всему есть основания верить, потому что Вегас может – он делал не раз вещи, которые Пит видел разве что в фильмах. Чего стоило только уничтожение собственного любовника, бывшего любовника Кинна, доверившегося и положившего всё на кон, а в итоге его убил тот, кто шептал о возвышенных чувствах. Верить ему в таких делах – легко, вот только Пит уверен, что никто не причинит ему вреда отныне. Здесь и сейчас, Вегас не сделает того, что произносит вслух. Слова – пустая болтовня, чтобы не сдаваться кому-то такому, как охранник основной семьи. По крайней мере, сразу. Вегас хочет стонов, желает, чтобы всё было по его правилам, но чем больше Пит будет ему поддаваться, тем грязнее станет игра, а этого не может допустить ни один из них и оба знают, понимают почему их так тянет друг к другу. Это задает только больше вопросов. Как раз потому же, почему Вегас из-за ответа не бьет его сразу в лицо, а ухмыляется, разрешая так отвечать. Только ему. Только Пит может дерзить не вызывая желания сразу убить. Отчего-то, в сознании Вегаса всё звучит без принижения – только сопротивление. В кои-то веке никто не хочет смешать с землëй первого сына побочной семьи: ни в шутке, ни в сарказме, ни полностью серьезным – нигде нет ни лицемерии, ни взгляда свысока. Словно кто-то шагает с ним вровень и даëт свою руку, чтобы крепко схватиться. И, быть может, если поменять способ получения ответов на вопросы, если перестать цепляться за прошлые связи… Даже если поцелуй не вписывается в сложившуюся обстановку и вовсе не должен был произойти ни тут, ни раньше, он всё же происходит. – Зачем лишать себя удовольствия? – последнее, что хочет сказать Пит, кривя душой из-за пафосности фразы, а затем отталкивается от стены вместе, держа Вегаса за шею одной рукой и второй упираясь в кровать, когда они оба валятся на нее. Седлая бедра повыше паха, всё еще схваченного джинсами, и сжимая пальцы всё крепче с новым отзывчивым движением навстречу... То, как язык чужой, влажный, скользит по собственному, как бедра поднимаются и трутся о голые бедра, как крепко обнимают руки его поперек поясницы и под лопатками. Вегас через одежду, будто неконтролируемо больше, сильными продолжительными толчками, каждый раз заставляя Пита приподниматься вместе с ним, направляет его тело навстречу, словно оно ничего не весит, и держит так крепко, словно желает впитать без остатка. В какой-то момент, когда именно – Пит вообще не может соображать, в него проникают сразу два пальца с холодной смазкой на них, что своим контрастом вызывает головокружение от переизбытка ощущений, и, прямо сопроводимо тому, как медленно проникают пальцы, Пит сначала шумно втягивает в себя воздух, а затем отдает Вегасу такой долгожданный стон, цепляясь за его плечи и весь вытягиваясь вверх, как натянутая струна. Кажется так, что он пытается соскочить и уйти от неприятного проникновения, но следом, наоборот, когда ведут их назад и снова проникают глубже, игнорируя сопротивление мышц, прекрасное напряженное тело заметно расслабляется и само подается навстречу, а о каком-то несогласии можно подумать, только если взглянуть на низко опущенную голову с прижатым к груди подбородком. – Больно? Если сейчас Пит не выдержит напора и попросит прекратить, как делал всегда раньше, сможет ли он? Сможет ли остановиться, как не мог сделать этого никогда? – Просто неожиданно. Можно видеть всю картину в её разнообразии: как дергается пульсирующий член, истекая смазкой, и как собственная рука, меняя положение и, сначала, совсем ненадолго, больше дразня, обхватывает ствол и сжимает, затем пропадает между чужих ног и снова проникает пальцами, заставляет Пита дрожать; как напрягаются мышцы на прессе и как соблазнительно выглядят рельефы ключиц, а под ними – соски, - возьми и потрогай. Но Вегас не может оторвать взгляда от опущенной головы. Вот-вот и она поднимется, и, ставшее каким-то неожиданным наркотиком, лицо, взглянет на него, чтобы Вегас окончательно понял чего же на самом деле желает. – А так? – третий палец входит уже с трудом, растягивая неподготовленное тело почти насильно. Но Пит не скулит и не просит прекратить, зато приподнимает голову и встречается с глазами именно тем выражением лица, которое хотел увидеть там Вегас: Которое смотрит на него с вызовом, обдувая своим горячим прерывистым дыханием. Которое направляет Вегаса быть тем, кто он есть. Которое говорит Вегасу: “Всё в порядке, ты можешь быть собой. Я тебя вижу и принимаю, но не подчиняюсь”. – Пит… – свободная ладонь заботливо стирает с чужого лба пот, мягко перемещаясь на щеку. А потом Пит наклоняется, чтобы украсть поцелуй, но уже с его щеки, весь поддаваясь назад и принимая в себя глубже, хотя такой поцелуй, отдающий чем-то тем, что было в комнате, пылает невинностью. “Та комната” – это магическое обозначение этой же комнаты, только она олицетворяет собой их личное, недоступное кому-либо еще, непонятное всему остальному миру. То же, что происходит сейчас снова, вне контроля их обоих. Так просто происходит, как данность. Кажется, что тонкая незримая нить протягивается от Пита к Вегасу и наоборот. Её бесконечно много, и что бы ни происходило дальше, они уже повязаны. И в “этой комнате”, прямо в эту секунду, понятия “будущее” или “прошлое” – существуют только в книжках, как описание явлений, которых в действительности нет. Забытые обиды больше не болят, чтобы оставить их в прошлом, а будущее кажется чересчур далёким, чтобы ждать его. А пока есть "здесь" и "сейчас", создавая настоящее. – Пит… – шепчет Вегас, пуская по телу Пита дрожь, – Пит… – притягивает его в объятия и меняется местами, накрывая своим. – Позволь мне войти. Они оба не хотят мириться со временем. Оба на грани того, чтобы через боль почувствовать удовольствие. Только мешается, ограничивая их, как клетка, физиология. Но вместе с тем, она позволяет прикоснуться друг к другу и по-настоящему привязаться к живому, будто бы через ограничения можно получить больше, и, имея малое, получить всё. Пит в ответ на просьбу соглашается двумя кивками, но для начала, тянет Вегаса ближе, со сдерживаемой жадностью обнимая лицо ладонями, лишь бы только Вегас не догадался о величине испытываемого, и сминает мягкие губы. Ему вдруг кажется, что, стоит ему отпустить Вегаса, тот уйдет, как делал это всегда после их сближения. Испугается того, что чувствует сейчас. Если сейчас разомкнуть руки, он посмеется, расскажет как Пит был одурачен и повелся на здорово сыгранную роль, а затем исчезнет за дверью, оставляя ждать нового появления, которое, в этот раз, Пит возненавидит. Вегас прислушивается к расставленным шире коленям, любовно оглаживает одно и отводит еще дальше, опуская почти на постель. Чувствует с какой жадностью Пит держит его, словно, может быть, возможно, боится отпустить. С трудом, от того, что волнение и желание бурлят в крови, расстёгивает сначала пуговицу, затем ширинку, только лишь приспуская джинсы с бельем. Откровение лежит на поверхности и только и ждет, чтобы его прочитали, чтобы поняли там всё, что хочется передать. И Вегас берет его в руки и прочитывает все сноски до последней точки, заглядывает между строк там, где автор специально спрятал истинный смысл. Пит слишком открыт сейчас, чтобы выдержать травму. В нём нет мотивации сопротивляться жестоким урокам, а любой подобный опыт скорее убьет его, чем сделает сильнее. Он открыт настолько, насколько за него могут взять ответственность, и дает её прямо животному в зубы, не думая, не желая думать о последствиях. Сожрать или защитить, решает теперь только охотник. И ему под силу сбежать с тушей в любой момент. Так что Пит цепляется крепко, сцеловывая надежду с податливых губ, и задыхается тогда, когда его медленно начинает заполнять. Тонким бережным движением переворачивается страница, открывая всё больше смысла жаждущему знаний. – Как ты прекрасен сейчас… – шепчут губы Откровения, – …Вегас… – подталкивая глубже обхватившими стан ногами. В этот раз на постели происходит что-то действительно похожее на любовь. Кто она и откуда взялась в травмированных людях, если для неё нет ни грамма обоснования? Тот, кто ищет защиты и тот, кто являет собою опасность – несовместимые значения. Создавая идеальный баланс, сейчас они меняются местами. – Останься со мной, – трепетом и страхом пропитано каждое слово, пока Вегас замирает, войдя до конца. Желанное тело принимает его и тесно сжимает, пульсируя вокруг возбуждённой до предела плоти. Нужно немного успокоиться, подождать, зажмуривая глаза в накрывших ощущениях, и не хочется заканчивать так скоро, потому что всё только начинается. Ни сейчас, ни потом, не хочется отпускать единственно важный и едва ли не первый подарок за всю его жизнь. Пит творит в нём что-то невозможное – наполняет жизнь смыслом, как бы это не звучало. Если раньше это выражалось только в защите Макао, то теперь он сам будто бы стал значимым и имеет право на существование. Будто бы, как бы раньше Вегас ни ранил его, Пит всё прощает. И это сводит с ума противоречиями. Пит слишком добрый, но умный, чтобы, несмотря на прощение, в какой-то момент исчезнуть, уничтожая при этом самого Вегаса как единицу. Теперь Вегас вкладывает зверю свою тушу в зубы и ждёт, что он с ней сделает. Пит смотрит на подношение всего пару секунд: – Я никуда не уйду, – и заводит сердце в грудной клетке стучать с новой силой. Даже сейчас кажется, что настоящее лопнет, как пузырь, если отчаянно не поверить. – Пит… – доносится до ушей Пита где-то совсем рядом. В затуманенном сознании собственное имя ничего не значит, но, стоит почувствовать пустоту, а затем сильный толчок, от чего спина проезжается по покрывалу, сминая его, затем ещё один и ещё один, более сильный, Пит воспринимает произнесённое, как что-то очень важное, но без чёткого деления на каждую букву. Это почти что признание, которое Пит и сам чувствует в ответ. Никто из них не говорит, но оба разделяют: нежность, обожание, страсть, зависимость, привязанность, голод. Снаружи каждый толчок отзывается задушенным стоном. Только им обоим понятен ритм, постепенно выходящий жёстким и резким, вбивая тело в постель. Из-за него приходится вытянуть израненные руки вверх, чтобы упереться в спинку над головой. Вегас крепко держит бедро, а другой рукой опирается рядом с лицом, смотрящим на него, как смотрят матери на своих детей – взглядом, полным бескорыстной любви. Мог ли он заслуживать такой взгляд… Как по приказу, манит принесённая им рана взглянуть на себя и убедиться, что нет, не заслуживает, ты сделал слишком много плохого для этого человека, это твоё дело. Стон в его запястье, стоит Питу зажмуриться и, ища поддержки в ближайшем, поддаться порыву повернуть голову и вжаться в чужую руку лицом, разрывает этот длительный контакт, и тогда всеми силами хочется вернуться к тому, что было, лишь бы получить ещё хоть каплю подтверждения. – На меня… Смотри на меня, – осторожно касается лоб чужой щеки, привлекая внимание, и взгляд возвращается. У Пита трясутся ноги, в пояснице и ниже боль отдаётся по позвоночнику, но, черт возьми, разве он может перечить… Даже несмотря на неё, то, что происходит – нравится. Как нравится и ритм, и даже пронизывающая та же боль, и этот зверь – совсем незнакомый, но отчего-то ему хочется отдать всё, лишь бы только, израненный и уставший сражаться, он мог, наконец-то, почувствовать себя спокойно. Именно в этом Пит чувствует своё предназначение, а Вегас для него станет тем, кто, сейчас и отныне, защитит доброе и отзывчивое сердце от всего мира. Как бы это не было абсурдно, Пит уверен, Вегас держится за него так же отчаянно, как он сам. Неожиданно странно они встретились в самый тяжёлый период и смогли найти в друг друге давно разыскиваемое, пусть и не понятое ранее, желание позволять себе быть теми, кто они есть. И, может быть, завтра пока что всё вернётся на круги своя, по крайней мере оба будут делать вид, что всё вернулось на круги своя, но как раньше уже не будет, а будет по-настоящему, постепенно вовлекая их дальше во тьму, ставшую почти что комфортным домом. Познав то, насколько глубоко можно упасть, ты осознаешь свое человеческое(истинное) лицо.