Хокинский штурвал

Любовь — или, скорее, какая-то болезненная привязанность — к фриковатым мелким обязательно должна была свести Стива Харрингтона в могилу. Видимо, так ему было предначертано свыше. Кто-то должен был стать успешным бизнесменом, зашибать много денег и каждый вечер распивать коктейли с красотками с обложек, а он — до скончания веков (или нервных клеток) развозить детишек по домам и наблюдать, как они вырастают. Именно поэтому он вёл машину и слушал Мадонну по радио и разглагольствования Дастина на заднем сидении вместо того, чтобы быть на назначенной встрече, на которую опаздывал — Стив вскинул руку с часами — уже полтора часа как. — ...а вчера она мне звонит и говорит, что мы ошиблись в расчётах. Прикинь, Стив? Сьюзи ошиблась в расчётах! Стив кивнул невпопад, но Дастин и внимания не обратил — дальше чесал что-то на математическом языке, из которого Стив понимал только междометия и предлоги. Хокинс уже был скован сумерками и безмолвием тёмных улиц. Ни души — только рассекающий вечернюю хмарь БМВ да одиноко мигающие фонари вдоль дороги. Дастину, кажется, надоело говорить в пустоту: затих и уставился в окно. Стиву же это было на руку, можно было тихо подпевать a-ha и предвкушать грядущую ночь. — Тебя забрать завтра? Дастин что-то невнятно пробормотал. И правда обиделся, что ли? — Брось, Хендерсон, знаешь же, что я не секу в ваших умных штуках. Дастин махнул рукой — Стив взглянул на него в зеркало заднего вида. Да, да, безнадёжный идиот Стив Харрингтон, что с него взять. — Нет, мы на великах покатаемся, — Дастин дуться долго никогда не умел. Вот и сейчас уже смотрел лукаво и чуть улыбался, сверкая зубами. — А ты сейчас куда, домой? Дома было пусто и неприветливо: родители укатили в Индианаполис по делам. Стив побарабанил по рулю, потом покачал головой. — На свидание что ли? — Дастин всунул голову меж передних кресел, постучал Стива по плечу. — Всё ещё на коне, король Стив? Ну и дурацкое же прозвище. Надо держать Билли подальше от детей, они друг на друга плохо влияли. — Я тебя сейчас высажу прямо в лужу. Высадить Дастина и правда пришлось. Не в лужу, конечно, а на подъездную дорожку, и потом смотреть, как он машет на прощание и исчезает в хорошеньком одноэтажном коттедже. Стив посидел ещё минутку, вглядываясь в осенний вязкий мрак, а затем ввернул в поворот, выжав газ, и помчался в сторону трейлерного парка. Лететь по пустой дороге было сплошным удовольствием — БМВ шёл ровно и плавно, как хорошо объезженный скакун, слушался хозяйской руки и норов не показывал. Наконец показались фургончики, сбившиеся в одну большую стаю на краю Хокинса. Свет фар прорезал их сонное оцепенение, бликуя в окнах и лужах. Стив провернул ключ зажигания, вылез в прохладную темноту. Погладил машину по капоту, будто благодаря за поездку. И постучал в дверь трейлера, уже с улицы слыша раскатистый рёв метала. Дверь распахнулась; Эдди, показавшийся в проёме в жилете на голое тело, чуть не выпал вперёд, но вовремя был пойман. Стив придержал его за плечи, не дав уткнуться себе в шею. Эдди уставился куда-то сквозь и завис, словно ему требовалось время, чтобы сфокусироваться и понять, кто это заявился на его порог. — Кто бы там ни был, шли его нахуй, Мансон, — послышалось из трейлера. — Нам и самим недостаточно. Стив присвистнул. — Ну вы и мудилы, — но в его голосе было больше восхищения, чем негодования. — Уже успели ужраться. Он отодвинул Эдди, всё ещё пытающегося вывалиться наружу. В трейлере было темно и накурено. — Я думал, что ты уже не придёшь, принцесса. На видавшем лучшие годы диване развалился Билли Харгроув. Он помахал Стиву зажатой в пальцах сигаретой и снова откинулся на подлокотник. Золотые спутавшиеся кудри разметались по его голым плечам. Стив перешагнул кучу пустых пивных банок и опустился на продавленный диван. Билли тут же сполз ниже и закинул ноги ему на колени. — Мансон не захотел со мной драться, — капризно протянул Билли, перекатывая в пальцах сигарету. Его голос, и так низкий, теперь хрипел как старая, раздолбанная об сцену гитара. — и кассеты скорпов у него нет. Фаза агрессии у Билли уже прошла — и слава богу — и теперь он глядел расслабленно и игриво. Проехался ступней по бедру Стива, толкнул того в бок. — Тебе надо догнать нас, Харрингтон. А то испортишь весь кайф своей кислой рожей. Эдди наконец развис — упал в кресло и глухо рассмеялся, растирая ладонями лицо. Его кудри были закручены в пучок на затылке, и это было неожиданно горячо. Стиву захотелось вытянуть пару прядей, чтобы потом дёрнуть за них и посмотреть на реакцию Эдди. Между креслом и диваном стоял низкий столик с прожжёной клеенкой. Стив дотянулся до пепельницы, в которой тлел недокуренный кем-то косяк, и неловко затянулся, сдерживая кашель. Первые затяжки он ненавидел страшно: в груди свербело, будто чужой вылезти пытался, хотелось кашлять и вывернуться наизнанку. Эдди понимающе протянул банку пива, и по мозгам тут же шибануло. — Макс дома? — безразлично поинтересовался Билли, но его глаза блестели. — Ага, — Стив погладил его по коленке, — закинул её. Сьюзан пыталась накормить меня пирогом. Билли хмыкнул, задумчиво постучал пальцами по голой груди. — Ты смотри, трахнет тебя, окольцует, и будешь мне папочкой. — Ну и фантазии у тебя, Харгроув, — вставил Эдди, скручивающий новый джойнт. Видимо, это его недокуренный косяк увёл ранее Стив. — Хотя, признаться, родительские замашки Стиви не одного тебя возбуждают. Стив не ответил, лишь вновь затянулся и единым глотком прикончил банку пива. Опустевшая жестянка тут же отправилась к своим подругам на пол, а Стив откинул голову на спинку дивана, чувствуя, как внутри все органы превращаются в желе. В мозгах было чудесно пусто, дым, окутывающий комнату, приятно свербел в носу. Хокинс вместе с его проблемами: сдохшими и живыми монстрами, требовательными родителями, опостылевшей работой — расплылся в мареве травки, и теперь Стива ничего не тревожило. Он будто едва качался на волнах, пальцами загребал прохладную воду, пока его пыталось прибить к берегу. На берегу кто-то прыгал и отчаянно махал руками, пытаясь привлечь внимание. Может, Нэнс... Нет, нахуй Нэнси. Её точно стоило оставить в прошлом. Вручить Байерсу, перекрестить их на счастье и вытравить из своей жизни наглухо. Лучше до самой старости испытывать на себе сарказм Робин и развозить по домам детишек. Пусть и не своих. — Земля вызывает Стива Харрингтона, — перед лицом пощёлкали, и Стив прищурился, фокусируя взгляд. Эдди наклонился почти вплотную, смотрел пристально и внимательно, будто считывая степень снесённой стивовой крыши. Её, кажется, снесло уже напрочь. — Как ты, чувак? — Принцессе больше не наливать, — Билли свесился с дивана, чтобы нашарить в брошенной на пол куртке сигареты. Он траву не курил, растягивал свои Мальборо и глушил из горла принесённый с собой виски. — Детское время кончилось, пора в кроватку. — Только если в твою, Харгроув, — рассмеялся Эдди и ушёл в сторону кухни за парой банок. Билли тоже слез с дивана — на коленях Стива сразу стало пусто — и завозился с магнитофоном, в котором как раз кончилась кассета. Что играло до этого, Стив понятия не имел — рычало и визжало, сам он такую музыку не особо понимал, но Эдди и Билли оба тащились. Придурки. Стив вдруг подумал о том, что надо бы всё-таки притащить Эдди кассету Scorpions, чтобы Билли не нудил больше. Пускай лучше тихо подпевает солисту, думая, что его никто не видит, и улыбается. Стиву нравилась его улыбка — не злая, робкая. И редкая, как спокойные деньки в Хокинсе. Из магнитофона теперь лилось что-то плавное, ненавязчивое, колыщущее остатки разума на волнах спокойствия. Билли ходил по комнате, мурлыча мотив себе под нос и скрывая красивое лицо в вихрях дыма. Стив, дотянувшись ступней, чуть толкнул его, обращая на себя внимание. Билли тут же потянулся, как сытый кошак, играя мускулами под бронзовой кожей. Хорош ведь, чёрт, и знал это. Вернувшийся Эдди поставил пиво на пол, выпрямился, обернул руки вокруг талии Билли. Тот в ответ растрепал пучок Эдди — скрученные локоны в миг рассыпались, резинка упала на пол. Они чуть покачнулись, будто в такт тягучей песне, пьяный смех рассыпался по комнате. Стив курил мелкими затяжками и смотрел, как смешиваются кудри: каштановые и золотые, мягкие и залитые лаком. У Нэнс тоже кудри. Блядь. Дерьмо прошлых сентиментальностей удалось смыть парой глотков из шипучей банки. После травы сушило адски. В целом всё хокинское дерьмо удавалось только заливать алкоголем и закуривать. На трезвую голову лезло слишком много всего: Макс, еле вышедшая из комы, теперь бледная и молчаливая, горящий, разваливающийся на куски город, ночные кошмары, в которых из него вновь и вновь вырывали куски огромные злоебучие изнаночные мыши. Под кайфом легко было притвориться, что всё как раньше. Но как раньше уже не было. Стив вполне мог остаться один, безликой тенью шататься от Робин к Нэнси с Джонатаном. Если бы Оди в восемьдесят шестом не достучалась до Билли вовремя. Если бы годом позже уже сам Билли не помог вытащить почти отбросившего копыта Эдди с Изнанки. Стив мог остаться один. Но не остался. — Блядь, Харрингтон, если ты пришёл только чтобы вечно проваливаться в себя, то можешь съебывать обратно. Билли всё ещё постоянно злился. Но теперь скорее по привычке, без реальной ярости, которую из него словно выжрал Истязатель Разума. Или забрал с собой смотавший из Хокинса Нил Харгроув, бросивший и сына, и жену с падчерицей. Билли год обходил по дуге их компанию — и сразу же взялся за дробовик, когда пришло время снова ввязаться в потустороннее дерьмо. Молчал, скалился, отстреливал тварей. Тащил на себе истекающего кровью Эдди. Выхаживал его наравне со Стивом все долгие дни, обернутые милями бинтов и крови. И приходил сюда, в трейлер, каждый вечер. Эдди же, официально помилованный — или, скорее, официально забивший хер на весь город, после выздоровления месяц баррикадировался в трейлере, прокурил его насквозь и только потом появился на пороге Стива, потерянный и одинокий. Иногда Стиву снилось, что он приходит к двум безликим надгробиям, затерянным среди кладбищенской зелени. С разницей смерти в год. С незнакомыми, непривычными именами. Уильям и Эдвард. На следующий год, видимо, он бы лёг там же. Может, и ляжет. Может, они все слягут. Кто знает, какая ещё херь вылезет с Изнанки. От этих мыслей моментально стало паршиво и закололо сердце. Стив медленно поднялся, упёршись ладонями в колени; диван печально скрипнул. — Закончил себя жалеть? — Билли хлопнул его по плечу и руку не убрал, словно заземляя Стива, не давая ему снова провалиться в уныние. Ладонь сжала шею, пальцы зарылись в волосы; Стив подался вперёд, прикрыв глаза. Хорошо было, правильно. И мысли тяжёлые растворялись под крепкой хваткой. Эдди всунул ему в пальцы свой косяк, посмотрел проницательно, как ебаный святоша на проповеди. Покайся, сын мой, в грехах своих: алкоголизме, наркоманстве и мужеложестве. Покайся и можешь отсосать святому отцу. Эдди бы пошла монашеская роба, под которой легко скрыть демоническое нутро. Стив вдохнул дым, чувствуя, как заволакивает лёгкие. Билли наклонил голову и скруглил губы — в глазах его, пронзительно-синих в дымной тьме, бушевал девятибалльный шторм. Это был вызов. Поэтому Стив прижался своим ртом к его — и выдохнул. Невинное касание губ, если бы не заклубившийся между дым. Билли сглотнул и дрогнул, потом весь напрягся, обхватил лицо Стива руками и поцеловал уже по-настоящему. Со стучащими зубами и блаженной пустотой в голове. Широкая ладонь проехалась с шеи на поясницу, прижала ближе, и Стив улыбнулся, чувствуя, как ответная улыбка кривит Билли рот. Потом отстранился, чтобы сделать последнюю затяжку от дотлевающего косяка. Чтобы отвернуться к стоящему рядом Эдди, притянуть к себе уже его. Сжать мягкие кудри в кулаке, оттянуть и припасть поцелуями к лебединой шее. Из магнитофона хрипел теперь Оззи Озборн — Билли, вскинув руки, танцевал, извивался подобно ядовитой, агрессивной змее, тянул к себе магнитом. Стив смотрел на него поверх плеча Эдди, которого развезло уже существенно — если б не цеплялся за плечи Стива, то уже сполз бы на пол. Билли водил ладонями по тренированному телу, качал бёдрами, как девчонка, а подведённые чёрным глаза держали крепко, привязав к себе на корабельный канат. Стив целовал Эдди шею — и смотрел, не отрываясь. Потом отошёл к дивану, нашарил слепо завалившуюся бутылку биллиного виски. Из редеющих запасов Нила, видимо, потому что виски был дорогой и мягкий — горло не драл, лишь обволакивал, отдавал горечью и терпкостью. Именно таким на вкус был и сам Билли. Когда повернулся снова, Эдди и Билли уже сползли на пол и вылизывали друг другу рты, яростно хватаясь за чужие плечи, шеи, руки. Стив смотрел на них задумчиво, философски даже, пока возбуждение стягивалось в тугой узел. Быть втроём он не привык, да и в целом быть с кем-то не привык. Ему, на годы запечатленному на Нэнси и дурацкой светлой мечте, странно было делить постель сразу с двумя, да ещё и парнями. С теми, у кого крыша отъехала давно и наглухо. Как и у него самого, впрочем. Да и разве в этом безумном мире хоть кого-то ещё ебали чужие предпочтения? Стив опустился в кресло, расставил широко ноги, качая на бедре бутылку с остатками виски. Стояк неприятно тёрся о шов плотных джинсов, но Стив терпел. Было в этом томительном, вязком ожидании что-то особенное, по-непривычному скручивающее внутренности. С девушками всё было не так. Проще, что ли, привычнее. Эдди, целуя Билли в резкую линию скул, насмешливо косил взглядом. Чуть ли не облизывал и явно обещал большее. Стив конкретно так залип на его унизанные кольцами пальцы, перебирающие светлые биллины локоны. Лучше эти самые пальцы смотрелись только на его собственном члене. Кое-чей рот там тоже смотрелся неплохо. Билли приземлился на подлокотник стивова кресла, безуспешно попытался забрать бутылку. Стив, воспользовавшись моментом, обхватил его за талию и стащил к себе на колени. Тяжёлый был, зараза. Накачал себе мышцы, ходил, выпендривался. — Если нам помешают и в этот раз, Мансон, — Билли, оставив попытки отвоевать свой виски, теперь старался стянуть со Стива рубашку, — то я твоему дяде вломлю и не посмотрю, что он тебе родственник. Ага. Неловко тогда вышло. Стив только и успел, что запустить руку Эдди в джинсы, как дверь распахнулась и в проём впал — по-другому и не скажешь — мансоновский дядя. Бухой был настолько, что не обратил внимания на лапающего его племянничка какого-то чувака. И другого чувака, лениво дрочащего в любимом кресле, не заметил. Проложив в туманной голове единственно верный маршрут, упал на диван и отрубился мгновенно, будто тумблер переключили. Но продолжать под храпящие сонеты никто не рискнул — у Стива тогда упало моментально. Даже при мысли о похоронах бабушки так не падало. А бабуля была горячо любимая и мысли отрезвляла быстро. — Что-то ты сегодня слишком часто отключаешься, Стиви, — Эдди сидел у его ног и смотрел даже как-то слишком обеспокоенно. — Всё в порядке? — Проспишь оргазм и не заметишь, красавчик, — Билли наконец победил все пуговицы рубашки и теперь путался пальцами в волосах на груди. Стив обхватил его за талию, лизнул длинно за ухом, вырывая громкий вздох. — Трава крепкая была, а я уставший с дороги. — Стареешь, чувак. Эдди потёрся щекой о его колено. Чёлка у него свилась крупными кольцами и прилипла ко лбу, карие телячьи глаза смотрели пристально и жарко — знали бы мелкие, чем предводитель их дндшного клуба занимается по вечерам... На кресле вдвоём было неудобно совсем, так что Билли поднялся и дёрнул Стива за ладонь, перетягивая на диван, чтобы самому можно было прилезть сбоку, а Эдди — устроиться меж разведённых ног. И тот времени не терял: щёлкнула пряжка, вжикнула молния. Тёплая ладонь легла на пах, чуть сжала, и Стив резко вдохнул. И ничего дальше, потому что Эдди отстранился, дьявольски сверкая глазами, и забрался на колени к Билли. Тот глядел так довольно, что разве что Стиву язык не показывал. Обидно даже как-то. Он ведь и уйти так может. — Чего смотришь, принцесса? Тебе сказку на ночь прочитать? — Или сыграть колыбельную? Спелись. Вот уж неожиданный дуэт: главный ловелас Хокинса (в прошлом) и отпетый фрик (навечно). Связала их ненависть к Изнанке, любовь к рок-музыке и странная привязанность к Стиву, рыцарю на бордовом БМВ и всеобщей няньке. Сидеть с расстёгнутой ширинкой было как-то глупо, а если застегнуть — то уже и сваливать можно. Так что он подлез поближе, навалился на Эдди, зажимая между собой и Билли. Последний лишь улыбнулся уголком рта, наблюдая за их вознёй. Волосы у него от пота потемнели и вились ещё сильнее, спадая на лоб и глаза. Стив повёл рукой, заправляя пряди за ухо, и Билли, ластясь, уткнулся в ладонь. А потом посмотрел хитро и языком коснулся запястья, где заполошно бился пульс. Чуть приоткрыл рот, позволяя оттянуть нижнюю губу и выдохнул так томно, что у Стива в глазах потемнело. Эдди, напоминая о себе, заёрзал у Билли на коленях, потом потянулся к Стиву — пришлось отстраниться от Билли, обхватить лицо Эдди руками и поцеловать его мягко, неспешно так, как самому Стиву очень нравилось. Потом перетянуть Эдди к себе на колени, стянуть волосы на затылке, вжать в себя крепко — как нравилось ему. И отпустить, смотреть, как они с Билли словно пытаются друг друга сожрать в странном противостоянии. Стив любил долгую прелюдию и нежность, Билли — чтобы всё было быстро и жёстко, Эдди же их уравновешивал, принимал правила игры и сам всё решал. Его трейлер и травка — его правила. Поэтому когда он кивнул Билли на Стива, тот спорить не стал. Вдвоём они вмиг стянули с него рубашку, в четыре ладони заскользили по груди. Стив откинул голову на спинку дивана, дышал тяжело и размеренно, пока сознание медленно плавилось под поцелуями в шею — от Эдди, и прикосновениями руки, гладящей шрамы на боках — это Билли как в первый раз изучал последствия борьбы с изнаночными летучими мышами-переростками. Их всех сильно шрамировало — и не только внешне. Билли больше не водил машину, Эдди мучался от кошмаров и не мог заснуть один. Снова уплыть в тоскливые мысли ему не дала ладонь Билли, сползшая совсем вниз, крепко прижавшаяся. Стив чуть приподнялся, чтобы с него стянули джинсы с бельём. Он не думал о том, почему сегодня у него полный карт-бланш и оба его горячих любовника пляшут вокруг. Он вообще не особо часто думал о том, почему так всё сложилось. Не умерли — и ладно. Дают — бери, схорони в подвале и никому не показывай. Себя они тоже никому не показывали, вне трейлера и продавленного дивана строили видимость дружеских отношений. Но Робин знала. Разумеется, она знала, ёбаный Шерлок Холмс хокинского разлива, как её называл Билли. Каждое утро ехидно интересовалась кто кого и сколько раз. Стив был непроницаем и невозмутим как могильный камень. Вот же блядь, все мысли к кладбищу. Так и до импотенции недалеко. — Ну ты и бревно сегодня, Харрингтон. В отместку Стив укусил Билли за выпирающую кость ключицы, но тут же укус зализал и языком прошёлся по бьющейся быстрым пульсом жилке. Пот и бронза загара осели солью. Жарко было и душно. В голове все плыло; Билли, наконец, закончил дразниться, лишь кончиками пальцев водя по животу. Стив еле удержался, чтобы от единого касания тут же двинуть бёдрами навстречу теплу ладони. Эдди, успокаивая, целовал его в висок и сплёл пальцы Стива со своими — кольца его приятно давили и чувствовались. Пристраиваясь, Билли вёл рукой по члену медленно и неторопливо, но Стив знал, что если его вовремя не тормознуть, то сорвётся на свой любимый сверхзвуковой темп и доведёт до оргазма за считанные минуты. Стив так не любил совершенно. Эдди перегнулся к столику, а когда вернулся, отстранил Билли — под его рукой захлюпало, и кольцо пальцев по члену заскользило легче. Стив подавился вдохом. Первый раз он помнил — по пьяни и по слюне, быстро и без особого удовольствия. Это потом Эдди притащил смазку и все встало на свои места. За столько раз они его уже напрочь выяснили, насквозь. Сжимать крепко и вести по всей длине, но медленно, растягивая обычную дрочку, как пытку. Целовать с языком, отсасывать — со всем усердием. Эдди, например, любил сидеть на чьих-нибудь коленях и когда его тянули за волосы, Билли — укусы и болтать во время секса. Но сегодня был молчалив. Смотрел на Стива странно, как побитый пёс, море в его глазах уже не штормило, лишь тихо волновалось. Смотрел, целовал без обычного напора, без затаённой ярости, позволял Эдди задавать темп, лишь положив свою ладонь на его. Стива же вело конкретно: слова сказать не мог, так хорошо было. Сознание мутилось от смеси травы и алкоголя, шею ему вылизывали два охуенных парня, а пальцы их, переплятясь, двигались по его члену с идеальной скоростью, так, что яйца звенели. Эдди стёр каплю пота, катящуюся у него по лицу, посмотрел ласково и с нежностью. — Давай, красавчик. Стив, конечно, по команде кончать не умел, но пальцы у него на ногах и правда подгибались, а внутри всё скручивалось. Он по очереди притянул к себе Билли и Эдди, поцеловал, вскинул бёдра, толкаясь в кольцо рук резче и жёстче, бессистемно. Как же, блядь, хорошо было. Узел наконец развязался, и в глазах потемнело. Выстраданное удовольствие накрыло Стива с головой, как волна цунами, и он тяжело выдохнул, утыкаясь Эдди в плечо. Билли целовал ему шею и успокаивающе гладил по боку, цепляя рваные края шрамов. Мучительный, но сладостный оргазм так выбил Стива из колеи, что он потерялся в ощущениях и себе. Не заметил, как с него слезли, вытерли с груди следы спермы, оставили в покое. Когда уже оклемался, на диване было пусто. Эдди сидел в кресле и раскуривал новый косяк. Голова Билли ритмично ходила вверх-вниз у него меж ног. Эдди молчал — Билли стонал за двоих, будто вторя всё ещё работающему магнитофону. Что за странный фетиш у этих двоих был трахаться под музыку. Не то чтобы музыка мешала Стиву — прикольно даже. Просто странно. Ещё и под тяжёлый метал какой-нибудь. На второй заход он готов не был явно: сказывалась усталость и скопившееся напряжение. Но смотреть на Эдди и Билли, сплетающихся в один клубок, всё равно было приятно, волнующе так. Как в первый раз. Поэтому нашарил на полу пачку биллиных сигарет, вылущил одну, долго вертел в пальцах, засмотревшись на дергающийся кадык Эдди. В мареве сигаретного дыма картинка становилась интереснее, пусть и не такой чёткой. Билли утирал рот; Эдди, разморённый оргазмом, делился с ним косяком. Потом и сам сполз на колени. Дальше Стива всё же утащило в дрёму — хоть сигарету докурить успел, пожар им явно не сдался. Плыло. Было тихо — музыки нет. И мягко стало почти сразу. Даже не тошнило. И ничего не снилось. Ни плохого, ни хорошего. А потом пришла жажда. Такую испытывают, наверное, умирающие в пустыне. Стив пока умирать не собирался, пусть жарко было тоже как в пустыне. Глаза он открыл, но темнота почти не изменилась — редкие проблески света. Потом вдруг сообразил: волосы, спутанные кудри Билли, заслонившие ему лицо. И сам он, навалившийся сверху бетонной раскаленной плитой, сопящий мирно куда-то в шею. Стив сдул назойливые пряди, прислушался и присмотрелся. Эдди сидел в изножье кровати и что-то тихо бренчал на гитаре. Голый абсолютно, с чувственным изгибом красивой спины. Стиву захотелось прижаться к этой самой спине, потереться носом о напряжённую шею. Билли всегда говорил, что нежности в Стиве как в девчонке. Но всё равно не отстранялся, терпел, а может и наслаждался. Кто его знает. А теперь и сам обплёл Стива конечностями, уткнулся ему под подбородок — тяжёлый, жаркий, как калифорнийское солнце. Жажда отступила на второй план, потому что сердце у Стива сжималось от нахлынувших непонятных чувств. Это был первый такой раз — Билли обычно уходил ещё ночью в свой трейлер, к Сьюзан и Макс, а Стив спал на диване, к Эдди в кровать не лез. Что-то изменилось. Эдди обернулся, отложил гитару. Улыбнулся мягко, щуря глаза. Билли тут же завозился, но со Стива не слез. — Принеси воды, Мансон, и сыграй что-нибудь посложнее «дыма над водой», — хрипом куда-то Стиву в шею, выдавая, что всё это время не спал. — Сам бы сыграл, придурок. Ты даже аккорд не возьмёшь. Подняться Билли пришлось. Сел, подтянув колени к груди, и Стив залип на нём, обласканном солнцем и генетикой. Юноша с внешностью Аполлона и темпераментом Ареса. Он и Эдди — Эдди, рок-звезда и дикий, свободный, притягательный зверь — принадлежали ему, Стиву Харрингтону, обычному хокинскому парню. И это было чертовски здорово. Эдди принёс им воды и нагнулся, чтобы поцеловать. Раньше они по утрам не целовались. И Стив понял, что, возможно, влип. И что все остальные это тоже поняли — скорее всего, даже раньше него. И что Робин будет потешаться над ним до самой смерти. До трёх стоящих рядом могильных камней. Сука. Опять о смерти. Потому Стив обхватил Эдди за плечи и потянул на себя, заставив упасть на кровать. Рано ещё о смерти думать. Есть и куда более приятные вещи.