Зачем разбил мое прекрасное лицо?

— За что? Блять, Рико, ебанутый ты садист, какого хуя? — Нил, нет, Натаниэль лежал в темном подвале, пытаясь выдавить из своего хриплого горла хоть какое-то подобие звука. Но выходил лишь рык, тихий, раздраженный, выходивший из самого нутра. Не будь этих чертовых веревок, больно врезающихся в кожу и оставляющих синяки и потертые ссадины, Веснински был уверен, что долго бы вгрызался зубами в шею напротив стоящего азиата, смотрящего на свою жертву с неясной гримасой, искаженной самыми разными эмоциями, которых в темноте было не разглядеть. Натаниэль даже не пытался разобраться в мыслях этого психопата, который просто тихо стоял в углу влажного подвала, пропахшего плесенью и сыростью. Молчание и отсутствие ответа выводили из себя до скрипа зубов и бесконечных попыток выбраться из тугих веревок, которые уже содрали часть кожи на запястьях и голени. Молчание пугало. — Че, наш бедный малыш Король не может найти, что сказать? Не успел написать пафосный сценарий, мелкий ты говнюк? — Натаниэль не мог сдерживаться, плюясь своей кровью и едкими словами, пытаясь хотя бы словесно разъебать Рико, все также стоявшего где-то в тени, не подавая признаков жизни. Тело уже нещадно болело, мир из бесконечной темноты казался головокружительным, а где-то ноющая боль нарастала, постепенно завлекая все внимание травмированного. Веснински не знал, сколько тут находился — но судя по сильному голоду и жажде, явно больше нескольких дней. Как долго здесь находился Рико он и подавно не знал — тот то исчезал, то точно также возникал, либо молча стоя в углу и наблюдая за униженным Натаниэлем, либо способствовал этому унижению самостоятельно. Последнее, что помнил перед отключкой Веснински — разбитый нос, из которого текла кровь, попадая в ссаднившее горло, заменяя воду. От бесконечной жажды и отсутствия воды пришлось охотно слизывать небольшую струйку крови, текшую из разбитого носа и старательно слизывать малейшие капли. К счастью, к вкусу крови Натаниэлю не привыкать, металлический привкус на языке был для него также хорошо знаком, как сладкая газировка. — Долго ты там еще невидимкой притворяться будешь, а, ублюдок конченный? Или ждешь пока твой хозяин подаст звук, чтобы ты как пес побежал исполнять поручения? Какой жалкий, бедный маленький Король, пожалейте эту суперзвезду, — Веснински пытался достучаться до Рико, доказать, что никогда не прогнется — даже связанный, с разбитым носом, переломанными костями и фиолетовыми гематомами по всему телу. Он будет гордо поднимать голову, даже если будет прижат к полу чужими ботинками. Натаниэль будет вгрызаться в свою гордость и достоинство так, как только он может — побитый ворон без крыльев, но с бесконечным желанием летать и обрести свободу. Несмотря на раздирающую боль во всех своих мышцах, он продолжал двигаться, пытался повыше вздернуть голову, увидеть в узких глазах раздражение, страх, агрессию — что угодно, он готов сделать все, чтобы еще сильнее насолить Рико. Ухмылка, пропитанная собственной кровью, взывала бы ужас в лица обычных людей, но Король стоял в дальнем углу комнаты, даже не шевельнувшись, — Ооо, хорошо, видимо песика научили молчать, где же твои клыки? Хозяин с основанием выдрал? Боже, какой ты жалкий, Рико, на тебя больно смотреть, — ухмылка медленно сползала с лица, Натаниэль смотрел с презрением и высокомерием в ледяных глазах, всем своим видом показывая, что, несмотря на искалеченное тело, его дух горел, готовясь обжигать любого, кто посмеет к нему прикоснуться. Рико медленно начал идти к другому концу комнаты — именно туда, где связанный барахтался Натаниэль, не переставая плеваться ядом. — Оо, неужели сам Король все же одарил нас своим присутствием? — Заткнись. Кожаный ботинок с громоздкой подошвой опустился на голову Натаниэля, вдавливая его в холодный пол. Сломанный нос катался по плитам, и, кажется, Веснински мог покляться, что слышал повторный хруст. — Что, думаешь заткнуть меня, как своих шавок? Кишка еще тонка, дерьмовый из тебя король, — несмотря на тяжелое положение, Натаниэль продолжал пытаться поднять голову, отодвинуть от своих волос тяжелый ботинок, посмотреть другому в глаза — показать, что сломать его далеко не так просто, как кажется Рико. Сколько бы раз тот не вдавливал рыжую макушку в грязь, он будет подниматься и подниматься. — Еще хоть слово, и я сломаю тебе ребра твоей любимой клюшкой. — Получается, я прав, — ехидство в тоне Веснински было невозможно не заметить, особенно когда понял, что на самом деле Рико с каждым сказанным им словом раздражался все больше, — Король-Тиран, которого боится и ненавидит собственный народ, знаешь, в истории это плохо кончалось. — Хлебало завали, умник хренов, если не хочешь отправиться к мертвым правителям тиранам. — О нет, место с Гитлером я пожалуй тебе уступлю. Несмотря на обжигающую боль во всем теле, Натаниэль не мог отступить от колкостей в сторону Рико, даже понимая, что тот носит фамилию Морияма не только за азиатские глазки. Веснински уже чувствовал глухой удар по ребрам, выбивающий из него воздух. Особенно когда азиат возвращался с черной клюшкой, которая издавала знакомый до боли звук при соприкосновении с полом. — Сейчас я тебе покажу, с какой силой забивают Короли. Морияма поднял и отвел клюшку в сторону, разворачивая корпус, чтобы со всей силы и размаху ударить уже искалеченного Натаниэля по грудной клетке, разом выбивая весь воздух и отшвыривая того к стене. — Король забивает гол. Как тебе сила лучшего игрока Воронов? — Рико, довольный демонстрацией своих навыков, подходит к Веснински, который продолжал лежать у стены, пытаясь вобрать хотя б немного воздуха. Слюна смешивалась с кровью и против воли выплевывалась из рта чуть ли не в виде пены. Глаза застилала пелена слез, несколько из которых уже собрались в уголках глаз и потекли вниз — на холодный кафель. От удара спиной об стену Натаниэль не мог даже удержать собственное тело — при каждой попытке хотя бы сесть, тот со всего размаху чуть ли не падал обратно. В голове стоял неясный гул, настолько, что даже раздраженный и самодовольный голос Рико звучал где-то далеко, будто бы он не стоял сейчас в нескольких метрах. Боль, кажется заполнила каждую частичку тела, Натаниэль начал чувствовать, как ноги конечности немеют, а сухость продолжает раздирать горло — он хотел еще хоть что-то сказать Рико, убрать самодовольство с его лица, но не мог вымолвить и слова — мышцы вместе с костями будто отделились от мозга и нервной системы, не поддаваясь движениям. Веснински отбросил попытки и просто лежал, пытаясь втянуть воздух через раскрытый рот, пока холодный кислород обжигал засохшее горло и пытался дойти до скомканных легких. Натаниэль начал чувствовать, как теряет сознание, по его волосам кто-то едва заметно проводит рукой, а на щеках ощущаются неслабые пощечины, которые, на фоне общего состояния тела, кажутся укусом муравья, оттого и окнчательно впадает в неизвестное дремлющее состоянике под задумчивый взгляд азиатских глаз. Знал бы Веснински, что заснул он в руках своего заклятого врага, то даже с сильнейшим истощением не позволил бы себе так беззащитно закрыть глаза.

***

— Зачем? Натаниэль привык задавать этот вопрос машинально, каждый раз, когда открывает глаза и вдыхает новую порцию кислорода — осознание, что он еще не умер. Лишь спустя секунду до него доходит, что он лежит на мягкой кровати, а над головой белый потолок. Мягкие простыни и одеяло укутывают Веснински в своем тепле, и, несмотря на всю ту же ноющую боль по всему телу, он чувствует, что телу становиться легче. — Спроси самого себя — зачем и за что. Это впервые, когда Натаниэль услышал ответ на свой вопрос, который каждый раз он задавал словно бы в пустоту. Ему пришлось приложить немалые усилия, чтобы заставить шею повернуться, хотя он уже и так знал, кто будет сидеть на кровати напротив. — Больной ублюдок. — Именно за это. — За то, что ты таким родился? Вина тут не моя, иди к мамаше по поводу своего дерьмового характера плачься, — Натаниэль старался вырвать из своего больного горла хоть как-то слова, готовясь к очередному удару. — Больной здесь только ты. Че, не можешь просто слушать, что тебе говорят? Так тяжело это, а, Натаниэль-рот-не-закроет-Веснински? И этих синяков бы не было… Ты сам виноват, — под конец голос Рико слегка дрогнул. Натаниэль не мог поверить своим ушам. Он уже успел подумать, что при врезании в стену не хило так повредил голову, но неуверенный вид Рико доставал нехилое веселье. Веснински не скрывал своей потехи над ситуацией, он начал смеяться, разрывая глотку в безумном хохоте. — Я? Сам виноват? У тебя проснулась совесть и чувство вины, но ты решил отпихнуть это все подальше? Господи, Рико, ты еще более тупоголовный кретин, чем я мог даже представить на первый взгляд. Боже, какие слова? Не думал, что может следует самому следить за языком? Не привык, что тебе отвечают? Ну и — каково оно — общаться с живым человеком, который тебе не кукла и не марионетка, поддакивающая каждому твоему слову? — Натаниэль уже не мог остановить поток ядовитых слов, льющийся из его рта — такое поведение Мориямы не просто бесило, как обычно, а вымораживало до состояния ледяных костей. Веснински привык к ненормальности и вечной агрессии капитана воронов на площадке, да даже в самом Эверморе, но попытки Рико заставить Натаниэля поверить в собственную вину в своих же бедах было фатальной ошибкой, — Ты у кого гипнозу научился, у старика своего? Хуево получается, попробуй убедить меня в том, что я сам виноват сильнее. Возвращайся в следующий раз и говори более убедительным тоном, на тебя смотреть тошно. — Это было недоразумение. — Блять, ты решил так приколоться надо мной? Недоразумение? Какое блять, мать его, недоразумение? Может ты еще Кевину руку случайно сломал? А может он правда упал на лыжах и сломал именно левую руку, а то, что почти вся команда видела, как после вашей потасовки с Кевином у него рука хрустнула — тоже случайность? Как ты пускал Жана по кругу — тоже недоразумение? А может быть все твои телесные и ножевые делал не ты, а твой брат близнец? Ты ему имя уже успел придумать, могу помочь. Как насчет Окир? Рико наоборот, сразу понятно. Желание Натаниэля встать и врезать этому ублюдку как следует, а еще лучше — прирезать его, как свинью на досточке, разрасталось, как пламя. Но тот даже не мог пошевелиться. Веснински готов был упасть в обморок от яркой вспышки боли, когда он импульсивно двинул плечом. — Я не это имел ввиду. Не искажай мои слова. — Искажаю? Я? Ты думаешь, что раз один раз врезал меня в стену — то мне напрочь отбило мозги и я теперь овощ? — Твой язык раздражает, прирежь уже его. — Пошел ты нахуй, Рико, — Натаниэлю хватило сил лишь на то, чтобы поднять средний палец и с дрожью показать его Морияме, ногти которого вцеились в мятые простыни. Веснински получал откровенное наслаждение, видя, как вздулись вены на лбу своего капитана. — Хорошо, Натаниэль. Видимо, добро ты не понимаешь, тогда больше не пытайся строить из себя жертву. Я уже извинился, попытался объяснить, но раз до твоего отбитого мозга это не доходит, продолжай гнить снаружи, ведь когда-нибудь я доберусь до твоего сердца и разорву его в клочья, а останки скормлю собакам, — Морияма приблизился на опасно близкое расстояние к Натаниэлю, их носы касались друг друга, а немигающие черные радужки смотрели на дрожащий океановый блеск, в котором бушевал огонь. Их дыхание смешивалось, пока Рико опасным шепотом произносил очередную угрозу. — Извинения? Какие, блять, извинения? Ой, это было недоразумние? Здесь слишком мало сходства с «Я прошу прощения». Помимо этого, о каких извинениях речь? Сколько жизней ты погубил, бесчувственный мудак? Думаешь, несколько волшебных слов исправят все то, что ты натворил в своей жизни? Не бери на себя слишком многого, ублюдок. Продолжай избивать и оскорблять всех, кто тебе не нравится, а потом говорить, что это недоразумение и случайность. А что ты еще можешь? Кинуть пачку денег? Вау, Рико, это ведь так поможет утонувшим в собственном отчаянии людям. Твой идиотизм раздражает меня до кончиков пальец, ты не представляешь, насколько я хочу тебе врезать и стереть это уверенное в своей правоте выражение. Я скажу это еще раз — пошел нахуй, Рико, — Натаниэль собрал все силы, чтобы плюнуть в лицо Морияме, который стоял настолько близко. Слюна красного цвета попала на татуировку «1». — Нил, порой ты бываешь чересчур жесток к людям, которые… Для Натаниэля это было последней каплей. Называть его этим именем Рико не имел никакого права, на фоне огромной ярости, которая, словно топливо, подгоняла тело и заставила двигаться. Веснински выпрыгнул из мягких одеял и накинулся на Морияму, словно озверевший лис. Желание выцарапать эти отвратительные узкие глаза, которые вечно смотрят на всех как на мусор, сломать руки, которыми тот погубил жизнь Кевина Дэя, отрезать ноги, чтобы он больше никогда не вышел на поле. Все эти кровавые картинки проносились в голове друг за другом, Натаниэль против воли вспоминал своего отца, его мерзкий хохот и извечный топор в руках. Веснински схватил Рико за шею, сжимая бледную кожу практически до хруста — собственного или чужого он не знал. В голове крутился самоуверенный хохот отца и вечные тревоги матери, глаза постепенно затуманивались, он уже не видел практически потерявшего сознание и посиневшего Рико, который одними губами промолвил последние слова. «Тебя любят».