— Хэршоу, а у тебя есть мечта?
Они сидели на сухих желтых листьях под голой яблоней, что скинула старые листья перед зимовкой. Уже зашло солнце, поэтому большая часть Алининой армии разбрелась по комнатам, чтобы отдохнуть перед завтрашним выступлением в Каньон. Сама Заклинательница словно сквозь землю провалилась, поэтому, решив оставить Зою наедине с Накошкой, что громко мурлыкала на ее коленях, словно повозка с провизией, Хэршоу и Эмили затерялись в тенях палисадника.
Их временное пристанище — старый фермерский дом, покинутый хозяевами — было окружено сухими яблонями, которые на всеобщее удивление еще были способны давать плоды, поэтому место, которое они выбрали, чтобы провести, возможно, последние совместные часы, было именно яблоней, что скрыла их густыми ветвями от посторонних глаз.
Хэршоу прижался спиной к шершавой коре дерева, делая зацепки на синем кафтане с красными узорами, а девушка в красном легла спиной на его грудь, слушая ритмичное сердцебиение инферна. Сердцебитка выучила каждое колебание его сердца, его изменения в моменты страха, волнения или радости, поэтому легко могла определить, что сейчас мужчина счастлив. Они разговаривали вот уже полчаса, слушая шелест травы, пение запозднившихся птиц и скрип ветвей над головой, смотрели на постепенно загорающиеся звезды на темно-синем небе, а когда одна из них дугообразно очертила небосвод, сгорая и исчезая из виду, Эмили задала другу вопрос.
— Мечта? — Хэршоу сонно отозвался, видимо, успев задремать, согретый сидевшей перед ним сердцебиткой, что способностью грела их в эту прохладную осеннюю ночь. Он зевнул, оглядев белую макушку Эмили, и положил на нее подбородок с небольшой рыжеватой щетиной на нем, задумавшись, — ну да, есть. Прямо сейчас я мечтаю о своей комнате в Малом дворце, о теплой ванной в ней и об огромном куске оленины в масле. –он улыбается, что прекрасно чувствуется, даже не глядя на инферна, и сжимает подругу в руках, обнимая.
— И все?
— Еще чесночный хлеб.
Эмили смеется, и ее смех, казалось, озарил все пространство вокруг них, осветил, словно это она избранная Солнцем, и согрел душу Хэршоу. По его рукам пробежали мурашки. Сначала приятные, вызванные одной из любимых вещей, но которые после заставили его поежится. То были нехорошие, словно предвещающие что-то страшное, скоропостижное и пугающее. Завтра состоится битва, которая должна определить судьбу их страны: останется ли она на порабощение амбициям Дарклинга, или же Алина найдет способ освободить страну от генеральской ошибки, дав ей шанс? Они не знали, что произойдет завтра, но все знали, что, определенно, ничего хорошего их не ожидало. Хэршоу старался отметать негативные мысли от себя, шутил, в попытках развеселить близкого человека, чтобы она не думала о дне, когда разрушится ее жизнь.
Он шепчет, что ему холодно, и сразу же по его телу разливается чудное тепло, до самых кончиков ног приятно тяжелеющее. Эмили кладет руки без перчаток на его руки, обнимающие ее, и вздыхает. Как бы сильно они не старались, неизбежное все равно произойдет, и они, простые Гриши, не способны повлиять на предрешенный исход Солнца и Тьмы. Это угнетало, заставляло забывать всё хорошее и думать лишь о том, какие последствия обрушатся на них, сколько работы нужно будет выполнить и скольких друзей они будут оплакивать.
Хэршоу боялся умирать.
— А вот у меня когда-то была мечта, — начала девушка, поудобней устраиваясь на груди инферна. Она немного легла, щекой прижавшись к его груди: Хэршоу знал — слушала его сердцебиение, –мы с Дарклингом часто разговаривали о будущем, ни о чем, считай, но мне было приятно думать, что он мечтает вместе со мной, — Хэршоу знал насколько тяжело Эмили было справляться со своими чувствами к генералу, как больно ей было вспоминать прошлое и понимать, что большинство сказанного и сделанного было манипуляцией с выгодой для Дарклинга. Инферн считал эту девушку потрясающе сильной, уважал, поэтому с готовностью слушал все откровения ее израненного сердца, — и однажды мы заговорили о смерти. Я знала, что он прожил сотни лет и проживет еще столько же, но все же задала вопрос. «Как бы ты хотел, чтобы тебя похоронили?» — как сейчас помню тот день. Он сказал, что никак, ведь бессмертен, а я ответила, что он скучный.
Она приглушенно смеется, а сердце Хэршоу словно начинает петь вместе с этим звуком. Эмили слушает, как меняется темп его сердца, начинает биться сильнее, а кровь разгоняется по венам, согревая его и её. Хэршоу был влюблен в мелодию ее смеха, в ее улыбку, блеск глаз, в силу воли, в ее страсть и огонь в сердце, который так любил инферн, но не в нее саму. За это она любила его.
— А он что?
— Сказал, что я перечитала романов, которые он подарил. Тогда мне казалось, что между нами все хорошо настолько, что до конца дней можно жить только этими воспоминаниями. И, кажется, примерно тогда у меня появилась мечта.
— Когда я умру, похорони меня в розах.
— Ты ведь не любишь розы.
— В этом и состоит весь смысл, –Эмили смеется, смешно сморщив нос. Они сидели на поле, спрятавшись от людей за несколько километров от Малого дворца и мечтали, сидя друг на против друга, — похорони меня в розах, — повторила она, словно заклинание. Эта идея впилась ей в голову и не отпускала, не позволяя в данный момент думать ни о чём другом. Розы. Ужасно и гениально одновременно. Всё, что нас не убивает, делает нас сильнее.
— Розы значит, — Дарлинг осматривает ее кварцевыми глазами и вдруг улыбается. Эмили до дрожи в коленях любила его улыбку — ту улыбку, которую вызывали ее слова и действия, ту, когда он опускал голову, прикрыв глаза, ту, когда губы его были наиболее манящими, — звучит эстетично. Хорошо, тогда я бы хотел, чтобы и меня похоронили в розах. Белых.
Эмили хмурится, уставившись на генерала взглядом, который выражал непонимание и игру.
— Ты украл мою идею.
— Все твоё — моё.
— Странная мечта.
— Под стать владелице.
Они замолчали и продолжили разговор лишь через час, когда на рыжую голову Хэршоу приземлилась кучка сухих яблоневых листьев. Он долго чертыхался, приговаривая как сильно не любит яблоки и всë, что с ними связано. После этих слов ему на макушку с глухим стуком приземлилось небольшое дикое яблоко, от чего Эмили захохотала сильнее. На ее смех из дома прибежала Накошка, решившая оставить свою временную хозяйку в лице Назяленской, и улеглась Эмили на вытянутые ноги.
Накошка была их талисманом.
— Вот у меня на Блуждающем острове не растут яблоки, поэтому люди ходят с целыми головами, –Хэршоу гладит подружку по рыжей макушке, после возвращая руку к Эмили, — возле дома моих родителей был сад полный вишни. Вот это я понимаю полезное растение, а не эти кусты, которые хотят тебя убить.
— Ну, не знаю насчет полезности, но убить меня вишня определенно может. У меня на нее аллергия.
В следующие пять минут Эмили слушала возмущения Хэршоу о том, что она говорит глупости, и аллергии на такую чудесную ягоду просто не может существовать, отвергая все ее аргументы о том, как ей становится тяжело дышать даже от кусочкк вишневого пирога и как слезятся ее глаза во время цветения вишни.
— Тебе бы понравился тот сад, — он обнимает тёплое тело сердцебитки и покачивает ее в руках, словно баюкая.
Когда она подпустила его к себе настолько близко? Эмили не позволяла мужчинам касаться себя, ограничиваясь лишь рукопожатием, а теперь, привыкнув к тому, что не все желают причинять ей боль, позволяла Хэршоу свободно касаться ее, обнимать, поднимать на руки, щекотать и трогать лицо. Они провели вместе четыре месяца: подготавливались к атаке в Малом Дворце, отсиживались под землёй вместе с Апратом, ожидая, пока Заклинательница окрепнет для свершения возмездия, вместе сбегали из «Прялки» и шагали бок о бок в поисках Жар-птицы. Эмили говорила, а Хэршоу слушал — сердцебитка говорила много, но терпенее Хэршоу было велико настолько, чтобы выдержать поток её невысказанных за столько лет мыслей.
Он слушал её монологи о Дарлинге. Тёмный генерал стал её первой любовью, но девушка с дрожью в голосе утверждала, что ничего хорошего эта любовь ей больше не даст, но как бы сильно она не хотела возненавидеть его, как, например, Зоя или Женя, она не может забыть всё то, что мужчина успел дать ей. Хэршоу не перебивал, когда Эмили, кусая губы и «выворачивая» пальцы, рассказывала ему о том, что Дарклинг натворил с её сердцем.
Инферн восхищался этой девушкой. А она любила его.
— Я хочу показать тебе свой дом, когда всё закончится. Хочу показать тот сад, в котором мы с братом любили играть. И хочу накормить тебя вишневым пирогом, который готовила моя мать.
Эмили молчала. Хэршоу даже ткнул девушку в бок, чтобы проверить, не спит ли она случаем, но, получив ответный толчок, понял, что сердцебитка не спит. Хэршоу пугали моменты, когда Эмили замолкала, ведь та могла закрыться в себе так далеко, что вытащить ее обратно будет крайне проблематично. Поэтому он разворачивает ее к себе, чтобы друзья оказались лицом к лицу, слушая возмущенный звук потревоженной Накошки.
Бледное лицо девушки выражало печаль и злость. Злость на то, как мало времени им дала жизнь, чтобы узнать друг друга. Ведь до поездки на Блуждающий остров они могли банально не дожить. Печаль из-за того, насколько Хэршоу был хорошим для неё.
— Как у тебя получается строить планы, когда вокруг рушится мир? — она поднимает на него грустные глаза, как всегда заостряя внимание на небольшом шраме на его щеке, который сама же и оставила четыре года назад — инферн решил взять «на слабо» молодую сердцебитку, за что в полной мере насладиться её умением держать в руках клинок. Смотря в её грустные большие глаза, Хэршоу знал, что готов сжечь мир, если это поможет ее золотым глазам вновь зажечься.
— Всё просто, — он берет ее руки в свои, поглаживая большими пальцами ее ладони, чтобы снять напряжение в мышцах, –я безнадежный оптимист.
— Мы скорей всего умрем завтра, а ты строишь планы на жизнь со мной. Я причинила людям столько боли, что за вечность не отмыть руки, — её голос дрожит, но девушка с неким вызовом глядит в зеленые глаза-фонарики Хэршоу, хоть и её брови сложились домиком, выражая печаль от своего положения, — я не умею жить по-другому. . .Я даже не знаю, хочу ли жить.
Хэршоу знал, что больше, чем вернуть миру мир, Эмили хотела жить. Хотела жить и строить мир вместе с Николаем, хотела показать Жене и Зое что такое любовь, хотела увидеть Равку свободной и счастливой, хотела сама стать счастливой. Об этом она навряд ли скажет вслух, но Хэршоу и так знал об этом.
Он знает ее. За это она любит его.
— Давай заключим пари, — предлагает ей парень, протягивая мизинец для скрепления спора, –раз ты настолько не уверена в своих желаниях, за нас решу я. Мы не умрем завтра. Слышишь? Не умрем. А если все же решишь стать одной из святых мучениц, то обречешь меня на то…чтобы съесть целый яблочный пирог.
— Что за глупости, Хэршоу? — её тонкая светлая бровь взлетает вверх, а сама она складывает руки на груди, — нашел что сравнить: жизнь и пирог.
— Ш-ш, –он машет перед ее лицом руками, не дав договорить, — я не закончил. А если завтра умру я, то ты должна будешь каждый мой день рождения съедать по куску вишневого пирога. Это моё условие, чтобы не умирать, а твое — не дать мне отравиться шарлоткой. Все честно. –заключает парень, подмигнув, и вновь машет перед ней мизинцем.
— Не уверена, что понимаю тебя.
— Поймешь, если проверишь, но делать я этого не советую, — Хэршоу не спрашивая берет ее руку и скрепляет их «договор» на мизинчиках.
— Тогда проще умереть нам обоим, чтобы не заставлять друг друга мучиться.
— Ты пессимистка, Лия.
— Я воспитана Дарклингом и привыкла жить реальностью.
— Ты скучная, — тянет Хэршоу и обнимает ее, положив подбородок девушке на плечо.
Он не знал, успокаивает он себя или её, но ему хотелось верить, что эта девушка выживет завтра. Станет наконец счастливой и обретет семью, которую так яростно отвергала когда-то и о которой так сладко мечтала сейчас. Хэршоу хотел считать себя ее будущей семьей, видеть как Эмили будет строить свой дивный новый мир, улыбаться. Хэршоу желал строить для нее фигуры зверей из огня, освещать ей коридоры по ночам, позировать для ее картин, читать для неё каэльские романы, но некое сомнение гадким червём поселилось у него в груди и не давало ему свободно мечтать об их совместном будущем.
— Ты знаешь, я так сильно люблю тебя, — шепчет ему девушка, обвивая руками шею. Хэршоу знал это, поэтому лишь кивнул, крепче сжимая ее.
Со стороны можно было подумать, что под яблоней расположились двое возлюбленных, проводящих последний вечер вместе, но Хэршоу и Эмили были теми, кого в последнюю очередь назовут возлюбленными их друзья. Он любил ее за то, что она разожгла его огонь еще сильнее, а она любила его за то, что он починил ее доверие. Это была не та любовь, о которой пишут в романах или поют в театрах. Они любили друг друга не за то, что были парнем и девушкой, узнавшие друг другу. Хэршоу и Эмили любили друг друга за то, что им было с кем попрощаться этой ночью.
***
Вокруг были лишь грязь, темнота и кровь. Крики людей и звон пуль в ушах заглушали собственное сердцебиение, но всё, на чем было сосредоточенно внимание Эмили был окровавленный синий кафтан с красными манжетами и рыжие волосы.
В романах, которые она читала, шок и горечь описывались как тяжесть в груди, головокружение и тяжелое дыхание. Паника, ужас и подкашивающиеся ноги. Эмили не знала, писали ли в них правду, ведь когда она на гнущихся конечностях подошла к лучшему человеку в ее жизни и упала на колени рядом с ним, все мысли были лишь о том, как
им больно.
— О, Хэршоу, — Эмили дрожащими руками пытается заткнуть рваную рану на его животе, складывая руки в определенный пас, чтобы свернуть кровь, тем самым начав останавливать ее. Первое, о чем подумает корпориал, когда увидит раненного солдата — начать оказывать ему первую помощь. Но Эмили не была целительницей. Даже ее сил с усилителем не хватит на то, чтобы залечить настолько серьезное повреждение, но она все равно пытается, боясь услышать, как оборвется сердце ее любви, — ты же обещал, что мы выживем, поэтому держись. Слышишь меня, Хэршоу?
Эмили давит на его живот, пачкая руки и рукава и без того красного кафтана густой кровью и песком, как тут её хватают за руку.
— Ты серьезно поверила тому, кто говорил всякие глупости по пути к Жар-птице лишь бы вы не вешали нос? — Хэршоу облокачивается о локоть, слегка приподнимаясь, чем вызывает новую волну крови, а на все причитания Эмили о том, что ему лишь нужно продержаться чуть дольше до прихода целителя и не шевелится, он отмахнулся.
Ужасно страшно, неприятно пахнет кровью и порохом, вокруг словно клубок из людей и черный теней, а в глазах плывут цветные круги, не позволяя сосредоточится на любимой сердцебитке, что так отчаянно спасает ему жизнь, не имея к этому предрасположенность. Поэтому он берет ее за руку, чувствуя, как скользит их кожа от вязкой крови, и падает на спину.
Он не видит эмоции Эмили, но ее рука в его дрожит так сильно, словно перед ней самое страшное, что она могла вообразить. Он не видел, как она молча рыдала от отчаяния, бессилия и злости, как пыталась заткнуть рану хотя бы руками, попутно пробуя свести друг с другом кожу, но и так было понятно, что даже опытный целитель не смог бы спасти ему жизнь, так бессовестно отнятую ничегоей Дарклинга. Хэршоу не видел, как она сжимала его кафтан, цвета, который ей так не нравился, как прижималась к нему. Но он чувствовал. Чувствовал рыдания, что застряли в ее горле, ощущая, как ему и самому тяжело сделать вдох. А, может, это была просто кровь, застрявшая в глотке.
Эмили будет винить себя, что подпустила Хэршоу к себе так близко и дала Дарклингу повод сломать себя еще больше. Будет винить за то, что не боится умереть сегодня, из-за чего генерал выбирает именно такой способ наказать её за «предательство» — убить не её саму, а того, кого она любит.
Хэршоу поднимает руку, не понимая почему она такая тяжелая и почти не слушается его, но касается ее лица, склоненного над собой. Оставляет кровавый след на неестественно бледной щеке и удивляется этому. Он умирает. . ?
Он умирает! Эмили слышит, как замедляется его сердце и отчаянно старается сделать его быстрее, вернуть в обычное состояние, но у неё ничего не получается — она слышит как кровь летает по венам, как падает давление инферна и как снижается температура его тела. Хватается за его одежду, сжимая грубую синюю ткань в руке. Ей ничего не кажется, но сердце ее вот-вот словно сломается.
— Мне было весело с тобой, — шепот Хэршоу походит на усмешку, и Эмили выдает слабый смешокв ответ, словно они Дома и он не умирает у неё на руках. Этот мерзавец смеет шутить даже в такой момент. По ее щекам вдруг начинает что-то стекать, и испугаашись этого, она отпускает чужой кафтан. Эмили касается грязными руками влажный щек, но замирает, когда в голове, словно молотком, пробивает громогласный стук и вдруг всё затихает. Девушкк опускает глаза на место, где в груди должно биться чужое сердце, но ничего не слышит, словно резко лишилась слуха.
— Хэршоу, — Эмили шепчет его имя, касаясь щек инферна, пытаясь тем самым разбудить его, но его кожа перестала походить на что-то живое, словно она коснулась мягкого фарфора. Ей так больно в груди, словно сердце грубо вырвали. Глаза девушки бегают по его лицу, а отныне дрожащие руки хаотично глядят рыжие запачканные волосы, и собственный голос, зовущий заклинателя по имени, доносится до неё откуда-то издалека.
Глаза Хэршоу были закрыты, а на губах застыла умиротворенная улыбка, какой он улыбался только когда смотрел на огонь. Последнее, что видел Хэршоу перед тем, как из его сердца навсегда ушел страх, была Эмили.
***
— Ты знаешь, я так сильно люблю тебя. –шепчет Эмили, прижимая к себе рыжую кошку. Накошка пахнет яблоками и Хэршоу, мурчит намного тише, чем год назад, и не шевелится в чужих руках, замерев в девичьих объятиях, позволяя ей чувствовать его присутсвие рядом.
Накошка была их талисманом.
У ее ног вьется белый лисенок, уже заметно выросший за прошедшую осень, трется о грубую ткань черно-красного кафтана генерала, тихонько скуля. Эмили отпускает кошку на землю, и та убегает в сторону дверей приюта, в котором теперь живет с Алиной и Малом. Девушка присаживается гладит лиса за ушами.
— Пойдем, Хэршоу, — Эмили зовет лиса, встает с корточек и, оставляя следы на снегу, идет к саням, что пристроились неподалеку от ворот сиротского приюта. Зоя прощалась с девушкой, укутанной в шаль, а Эмили, которая так и не смогла посмотреть Алине в глаза после убийства Александра, спряталась в санях с новой любовью на коленях.
У них с Хэршоу была мечта: отправится на Блуждающий остров в их вишневый сад. Через месяц Эмили сядет на корабль с Хэршоу и отправится в страну, в которой говорят на отныне ее любимом языке, в которой каждый второй похож на солнце из-за горящих рыжих волос, и в которой на долгий год затеряется её Нина.
В это же время год назад Он мечтал, что Эмили понравится его сад.
