Папочкин принц

Весь следующий день Вадим был очень занят и даже обедал, не выходя из своего кабинета. Данька был рад этому и тоже старался лишний раз не попадаться ему на глаза, надеясь, что Папочка за делами и заботами забудет об обещанном наказании. День выдался дождливый и ветренный, и на прогулку Данечку не повели. Он скучал и пребывал в тягомотной неизвестности. Выгнав всех, мальчик улегся на пол в игровой, в самый угол, подперев щеки руками и вставил в уши наушники. Вдруг ему стало грустно: накрыло тоской по маме. Раньше он почти каждые выходные мотался домой, и мать всю неделю ждала приезда единственного сына. Отца Даня не помнил и рос типичным «маменькиным сынком», которого воспитывали обожающие мать и бабушка. Неудивительно, что несколько ленивому и балованному красивому мальчику, привыкшему к нежной опеке, так тяжко было в большом городе одному, а уж армия казалась филиалом ада на земле. Сейчас он для мамы был на стажировке за границей, чем она невероятно гордилась. Время от времени с позволения Вадима Даня звонил ей по скайпу, каждый раз боясь запутаться в собственной лжи. На глаза навернулись слезы и он уткнулся носом в пышный ковер, всхлипывая. Вдруг через пелену слез увидел нацарапанную чем-то острым еле заметную надпись внизу на стене, у самого плинтуса: «БЕГИ ОТСЮДА. ОН НЕ ТОТ ЗА КОГО СЕБЯ ВЫДАЕТ. АНДРЕЙ» Данька оторопел. Он сел, рукавом вытирая слезы и пытаясь вникнуть в написанное. Провел пальцем по нацарапанным буквам. Что все это значит? Кто этот Андрей? Он вдруг вспомнил, как на празднике ректор назвал его Андрюшей… и как смутился тогда Вадим. Неужели он не первый? Тогда куда делись остальные?… Ему стало страшно. Он же не мог убить их? Или мог? Но ведь Вадим такой… добрый.… И он говорил, что любит его. Тут, прервав размышления юноши, в комнату вошла Мария Васильевна и позвала Даньку на ужин, к которому папочка тоже не вышел. Сразу после ужина она взяла парня за руку и повела в комнаты Вадима Сергеевича. — Папочка велел привести тебя к восьми, солнышко, — сказала она и оставила того перед закрытой дверью. Данька робко постучал в тяжелую дубовую дверь. — Входи, Даня! — услышал он голос старшего. Несмотря на то, что жил Данька в этом доме около трех месяцев, он ни разу еще не переступал порога личных покоев Вадима Сергеевича. Войдя, Даня огляделся: несмотря на то, что деятельность Вадима была связана с новейшими технологиями, в интерьерах своего дома он, видимо, любил немного вычурную, но уютную роскошь. Данька ожидал увидеть спальню, но нет: комната была похожа на библиотеку. Тут стоял темно-коричневый кожаный диван и пара кресел, низкий столик, на котором лежали журналы и портсигар с сигарами и стояла бутылка и бокал с вином. Стеллажи красного дерева с книгами высились вдоль стен до самого потолка. В углу стоял огромный глобус из какого-то камня или дорогого дерева. На полу лежал пестрый шерстяной ковер. Потрескивая, горел камин, освещая комнату мягким светом. На каминной полке стояло несколько фотографий… вот молодой Вадим Сергеевич с какими-то друзьями, тут с деловыми партнерами, ого… даже несколько фоток его, Данькиной, счастливой физиономии… а это? Две фотографии были перевернуты стеклом вниз, очевидно, Вадим не хотел, чтобы Даня их видел. В нем тотчас же вспыхнуло любопытство… кто на них? Как бы они ни были близки, знал Даня о Вадиме крайне мало. Ему снова вспомнилась та странная надпись. В другой стене была еще дверь и, видимо, она и вела в хозяйскую спальню. Вадим Сергеевич сидел в одном из кресел с книгой в руках, которую он тут же отложил на стол, как только Даня вошел. Он успел краем глаза выхватить название: «Смерть в Венеции»*. «Детектив, наверное»,— подумал Данька. — Ну что, милый мой, я смотрю, ты уже здоров. — Вадим окинул юношу пытливым взглядом. — Не думай, что папочка забыл о наказании за твою безобразную истерику на празднике. Подойди ко мне! Данька покраснел, на глазах заблестели слезинки, и подбородок предательски задрожал. Но все это не могло поколебать решимость папочки. Даня сделал несмелый шаг вперед. — Ближе! Он сделал еще шаг. Вадим встал, взял юношу за подбородок и посмотрел ему в глаза: — Я не хочу обижать тебя, солнышко, но помни, что это воспитание для твоего же блага! — с этими словами Вадим расстегнул на нем боди, снял его через голову, расстегнул липучки подгузника и бросил все на пол. Данька стоял перед ним с несчастной мордашкой, совершенно обнаженный, если не считать высоких белых гольфов и сандаликов. Вадим Сергеевич опустился на диван и похлопал себя по коленям: — Ложись! — Ну папочкааааа! — захныкал принц, притопнув ножкой, все еще надеясь увильнуть от наказания. — Даня! Ложись! Понимая, что нет смысла оттягивать неизбежное, Данька покорно улегся мягким животиком на колени Вадиму Сергеевичу и зажмурился. Вадим размахнулся и звонко шлепнул по молочно-белым ягодицам парня, оставляя розоватые горячие следы. Рука у папочки оказалась неожиданно тяжелой и жесткой. Первые несколько ударов Данька перенес терпеливо, а после начал поднывать и поскуливать, болтая в воздухе ногами в белых гольфах. Но Вадим не собирался останавливаться: — Кто плохо себя вел? — Данечкааа, — хныкал юноша. — Кто раскапризничался? — Данечкаааа! — Данечка больше так не будет? — Нееет!!! Хныканье уже перешло в натуральные рыдания со слезами и соплями. Попа неженки горела огнем, хотя Вадим шлепал даже не в полсилы, а меньше. Данька елозил на животе по ногам папочки и старался увернуться, но Вадим держал крепко, зажимая его задницу и ноги. Вадим Сергеевич намеревался лишь легонько отшлепать мальчика в воспитательных целях и отправить восвояси, но теперь понимал, что не в силах его отпустить. Слишком хорош был обнаженный красавец с растрепанными золотыми локонами, такой трогательно-беззащитный в этих белых гольфах. Он просто сойдет с ума от похоти, если немедленно не овладеет мальчишкой, что хныкал и возился у него на коленях. Слишком долго Вадим ждал и отказывал себе, не желая торопить события, но сейчас ему было все равно, что было до и что будет после. Дыхание перехватывало от сводящего с ума желания, и по жилам будто текла не кровь, а расплавленый металл. Данька ощущал, что член в штанах папочки стоял как каменный. Он уже догадывался, что одной поркой не отделается, и ему стало страшно. Страшно и сладко. Он знал, что однажды это случится, боялся и желал этого. Вадим нежно подул на розовые пышущие жаром половинки и вдруг начал расцеловывать их. Прикосновение прохладных губ к разгоряченной коже было так приятно, что Даня прекратил возню и тяжело задышал. — Наказание еще не окончено, котенок! — с этими словами Вадим вставил в алевшую попку парня небольшую розовую анальную пробочку с сияющим камнем на конце, — трогать себя я тебе запрещаю! Данька застонал от удовольствия и еще сильнее заёрзал на коленях папочки, судорожно сжимая и разжимая бедра. Он ничего не говорил, только сладко постанывал. Вадим давно заметил, насколько Данька чувствителен и отзывчив на ласки. И сейчас папочка сходил с ума от зрелища возбужденного «малыша», в чьей нежной горящей попке, меж мягких ягодиц сиял и переливался драгоценный камешек. Уже плохо понимая, что делает, Вадим поднял Даньку и усадил на колени лицом к лицу. Властными руками нетерпеливо прижал к себе, оглаживая обнаженное тело, изнеженное как у девушки. Данька обвил его своими ногами, прижимаясь как можно ближе. Горячий язык Вадима прошелся по юношеской шее, отчего Даня вздрогнул и по телу у него пошли мурашки. Папочка начал страстно и глубоко целовать мальчишку, покусывая, посасывая, до онемения губ, не давая Дане даже вздохнуть. Дрожащими от нетерпения пальцами он ласкал соски парня, сжимая и слегка перекатывая их между пальцами. Даня коротко вскрикнул от удовольствия и прогнулся в талии, прижимаясь животиком к крепкому прессу Вадима. Руки старшего скользнули по теплым бокам юноши и остановились на мягких ягодицах, поглаживая, сжимая и тиская их, наслаждаясь их мягкостью и нежностью. — Кто самый избалованный мальчишка? — промурлыкал ему на ушко папочка, решив подразнить Даньку, — ай-ай-ай, мальчику 19 лет, а мы штанишки пачкаем! У Даньки перехватило дыхание от жгучего стыда и одновременно крышеносного возбуждения. Вадим перемежал свои слова поцелуями. — Мой сладкий капризный мальчик,— он облизнул ушко Дани, дрожащего от невыносимо приятного тянущего чувства в паху и от распирания попки пробочкой. — Никуда ты теперь не уйдешь от своего папочки, — горячо шептал Вадим. Даньку немного напугали эти слова, однако и безумно заводило, что все это правда так, что он стал абсолютно зависим от папочки, стал настоящим беспомощным и избалованным малышом. И сейчас он в полной мере осознал, как ему это нравилось и что именно о такой жизни он всегда и мечтал. «Даня, Данечка… ангел мой, только мой, навсегда мой, счастье мое, никому не отдам и никуда не отпущу» — проносилось в голове Вадима, пока его губы порхали по русалочьи-влажной коже. Он хищно и пристально посмотрел в прозрачные глаза Даньки, тот же скользнул по лицу Вадима затуманенным, невидящим взором. Голубые глаза парня быль чуть прикрыты в сладкой истоме, пшеничные кудри растрепались, губы алели от поцелуев. — Данечка, малыш мой, — шептал Вадим, перебирая Данькины волосы, — не бойся меня. Я тебя не обижу. Данька приоткрыл свои пухлые губы, вновь подставляясь под поцелуи, его длинные ресницы подрагивали. Дышал он хрипло, тяжело, судорожно сжимал бедра, впивался пальцами в плечи Вадима. Рука Даньки потянулась к стоящему члену, но Вадим мягко перехватил её: — Ты наказан. Терпи! — однако сам Вадим терпел уже из последних сил. Ему хотелось накинуться и растерзать мальчишку. Еле сдерживая дрожь в голосе, он подхватил Даньку на руки и сказал: — Пойдем в спальню, принц мой, там нам будет удобнее.