Шум стоял дикий. Я очнулась лишь потому, что Стиви Морко пробежался по моим рёбрам, в попытке скрыться. Я не злилась на него. Я ничего не могла чувствовать, кроме пульсирующей в ушах крови. Да и смысл? Злость и мертвецы хорошо сочетаются только в фильмах о зомби. В этой истории никто не воскреснет. В этой истории никто больше не будет ковыряться в чужих мозгах. Я этого не допущу.
Тело не слушалось. Я, конечно, хотела подняться, но сил не было. И вот опять. Меня поднимают, как тряпичную куклу набитую чугунной ватой. Набитую… как дуру…
— Играешь со мной? — выплюнула я, видя как ноги отрываются от земли.
Генри молчал. Его напряжённое лицо выражало ожесточённую обиду. Ему не понравилось, что я выбралась из его ловушки. Конечно, он был не в восторге, что его гениальный злобный план провалился. Хотя… Оглядываясь, видя трупы детей, окружающие меня, тела сотрудников, разваленные части комплекса… Кажется, он всё же победил. Он добился того, чего хотел.
— Не этого я хотел, Лия… — наконец говорит он, и я со всей силы дёргаю ногой.
Нервно. Озлобленно. Хватит ковыряться в моей голове, ублюдок. Не могу поверить, что я дала себя так провести… Что я повелась на весь этот бред. Четыре года он истязал моё сознание…
— Я был твоим другом от начала и до конца. — ещё больше недовольства в его голосе, словно он в это действительно верит.
Я издаю нервный смешок.
— Не смейся надо мной. Не делай меня своим врагом. — Генри максимально серьёзен.
— Ты всегда был моим врагом. Лишь притворялся другом! — выпаливаю я, ведь злоба вперемешку с грустью давят меня сильнее телекинеза, которым Крилл держит меня в воздухе.
— Нет же… — в его голосе слышно надрыв, он что плачет?
Крилл сцепил челюсти и пошёл в мою сторону, перешагивая наших мёртвых одноклассников. Да, наших… Это долгая история, длящаяся четыре года. Бесконечная история, которая не оставит меня никогда. История, пропитанная детской кровью.
— Ты попала сюда совсем юной. Тебе было 12! Ты была одинока!
Я попала сюда совсем юной. Мне было 12. Я была одинока. Это правда.
Из приюта надежды, после пожара, я оказалась в Кустоди. Единственный выживший ребёнок. 18 трупов. Причина возгорания неизвестна. И посреди разрухи я. Без единой ссадины или ожога. Разумеется я стала подозреваемой. Но, что ещё очевиднее, я была «особенной».
Кустоди кишел особенными детьми. Я на их фоне должна была раствориться. Потеряться. И я пыталась. Но издёвки одна за одной летели в меня, словно были иголками, а я магнитом.
Смеялись над всем. Над акцентом, над моей родной страной, над тем, что произошло в приюте. Они спровоцировали меня на ответный удар. И тогда я достала меч… Чтобы просто показать, что я могу обороняться. Что я могу себя защитить. И меня бросили в карцер.
— Твои мысли… я воспринял, как крик о помощи… ты же раз за разом повторяла…
Убить. Убить. Убить их всех. Я хотела, чтобы они оказались правы на мой счёт. Я страшная русская маленькая террористка. Я стану причиной вашей гибели, можете не сомневаться…
Я всегда была импульсивной. И подобные мысли не могли не заполнить мою голову. И обычно они ушли бы, как любые навязчивые идеи, к которым никто не относится серьёзно, но в тот раз…
— Ты правда этого хочешь?
Его голос… Я подумала, что сошла с ума. Затем, что сплю. Спустя пару дружественных реплик, я убедилась, что это кто-то из детей запертых в карцере. Что это кто-то, похожий на меня. И мы ежедневно обсуждали, как бы мы разнесли Кустоди в щепки. А потом меня выпустили из карцера. И когда я спросила, как зовут мальчика, отбывающего здесь срок параллельно со мной, профессор посмотрела на меня, как на чокнутую. «
Здесь никого нет». Убедила она меня. Так я и поверила, что Генри плод моего воображения. Воображаемый…
— Друг. Я всегда был твоим другом.
— Замолчи! — утомлённо простонала я.
Стоило мне выбраться из карцера, как я обросла новой порцией издевательств. Никто, абсолютно никто не поддерживал меня… Разве что… Не хочу. Не хочу думать об этом. Были только я, Локхид и голос в голове. Его голос в голове. Его проклятый голос в моей несчастной голове.
— Лия, пожалуйста…
— Ильяна! Моё имя Ильяна! — вырвалось у меня прямо в лицо подошедшего Генри.
Вернее, в лицо Питера Балларда. Которым Генри притворялся, после того как предпринял попытку сбежать.
Это произошло через полгода, после нашего знакомства. Ситуация, со стороны, точь-в-точь с Надеждой. Пожар. Поломанные здания. Покалеченные ученики и персонал. И я посреди разрухи нетронутая.
Генри Крилл был в карцере. Он почти всегда там был. Карцер построили вокруг него. Он провёл там с девяти до шестнадцати лет, не выбираясь. Не видя как растут его одноклассники. Не ведая, что творят работники комплекса.
Единственное, о чём Крилл знал наверняка — он больше не позволит этому продолжаться.
В течение года, Генри отыгрывал послушного заключённого, чтобы к нему пустили Доктора Бреннера. Крилл прошёл все возможные тесты и был допущен до инъекции. То, к чему стремятся все студенты Кустоди.
«Расширение своих возможностей».
Укол был сделан. Генри получил то, что хотел. Возможность для саботажа.
Никто не знал, как на него подействует мутанционый допинг. В подавляющем большинстве случаев, подопечные сваливались в «семидесяти часовой сон». Иными словами, кому. Хотя, бывали и те, кто уходил бодро, как после прививки. И, как это обычно бывает, мудакам везёт.
Крилл быстро адаптировался под влияние инъекции. Вскочил с кресла, разнёс карцер, оставив персонал под обломками и пустился в бегство. Сметая всё на своём пути, он словил несколько нейтрализующих силы пуль и рухнул недалеко от защитного купола. Ему удалось найти лазейку. Он увидел люк в траве. И рухнул туда.
— Пролетая метры в этом тоннеле, предвкушая смерть, я понял, что ничего больше не боюсь. Кроме как… потерять тебя.
Почему эти слова делают мне больно?
— Я знал, что умерев, я оставлю тебя на съедение этих псин…
Я посмотрела на сломанные тела моих ровесников, и тех, кто был младше. На их закатанные глаза. На их искривлённые мукой лица.
— И на съедение их…
— Я бы пережила буллинг, Генри! — кричу я.
— А третью мировую?! — его голос надломлен, яростен, почти сорван.
Он зачёсывает волосы назад и падает на землю, вбивая в неё кулаки. Я вижу, как вены надуваются на его напряжённом лбу. Меня не покидает ощущение, что я что-то упускаю. Я… всё ещё хочу его понять. Он читает это во мне и поднимает глаза с крупицами надежды. Он читает это и поднимается с земли. Он читает это и хочет объяснить мне всё, что ускользнуло от затуманенных страхом и ненавистью глаз.
— Я приземлился в лаборатории. Другой. Настоящей лаборатории Кустоди. — лицо Генри стало пустым, но в глазах мелькал ужас, — выпускники… были разделены, как вторсырьё.
Как люди расфасовывают мусор. По категориям. «А», «В» и «С». Выпускники категории «А» успешно прошли инъекционный период. Новые гены прижились. И их отправляли в отряды, на службу государства. Или террористов. Или какой-то корпорации. Кто больше заплатит. «В» это категория либо просто выживших после укола, либо тех, кто не приобрёл дополнительных навыков или, того хуже, потерял способности. Они могли пройти повторное инъекцинирование и, чаще всего, становились категорией «С». Мёртвой категорией. Категорией смерти.
Лабораторное крыло «С» было переполнено. Его почти полностью превратили в крематорий. Оставшуюся часть оборудовали холодильными камерами.
— Зачем? — не хотела верить я.
— Органы всегда были лучшей мировой валютой. Канибалы, сектанты, ритуальные маги, инвалиды… Все хотят мяса. Мясо мутантов стоит дороже…
Голос Генри содрогался. Я вижу его беспомощность и страх, как он видит меня.
Что было дальше мне известно. Генри воспользовался своей новой способностью, поскольку телекинез и иллюзии были заблокированы действием пуль, которыми его нашпиговали. Он нашёл заблудшего санитара лаборатории. Питера Балларда, что возвращался с ужина. И убил его, после чего и обрёл свой новый облик.
Я никогда не видела истинного лица Генри… Ни физически, ни метафорически. У него глобальные проблемы с доверием.
— Тебе я доверяю. Хочу чтобы и ты доверилась мне. — его рука ложится на мою окровавленную щёку.
Кровь эта принадлежит Крисси Каниннгем. Упокой господь её душу.
Я огляделась и нашла её труп в куче других. Она почти добралась до защитного купола. Ей не хватило пары сантиметров.
— Они заслуживали смерти? — неуверенно спрашиваю я.
То ли у себя. То ли у Генри.
— Как бы кровожадны мы не были, Ильяна. Сколько бы боли нам не причинили… — Крилл осмотрел масштаб совершённой нами трагедии, — они точно заслужили смерти.
— Ты говоришь об этом, как о…
— Отпущении! Верно. Я отпустил их из этого ада. Освободил их души. Они никогда не станут оружием. Не будут мучиться от побочных эффектов химического яда Бреннера. Не станут ужином извращенца или жертвой верующего психа. Они свободны.
— Они мертвы, Генри, — выдыхаю я уже без эмоций.
Это твёрдый факт. Нас окружают трупы. И этого не изменить.
— Назови мне другое решение, Ильяна. Как бы ты поступила?
Я задумалась. Голова заболела. Конечности затекли висеть в одном и том же положении. Генри телекинезом размёл землю под нами от мусора и трупов. Он посадил меня на пропитанную кровью траву и сел рядом.
Не знаю. Я не знаю, как правильно. Я никогда не желала ничего хорошего им при жизни. Это ведь было взаимно. Я никогда не хотела их счастья. Их успеха, после выпуска. Я думала только о себе. О том, как хочу отомстить. О том, как хочу сбежать.
— Возможно, моей большой ошибкой было, не дать тебе почувствовать в этом. Я твержу, что мы друзья, но…
-… сам отгородился от меня. Взвалил на себя план и его исполнение. Ты оставил меня одну и теперь… хочешь чтобы я… чтобы что? Чего ты хочешь, Генри? Они уже мертвы. Ты сделал, что хотел. В одиночку. Опять.
Он задумался. Я валюсь на землю, не чувствуя телекинетических оков. И я не хочу бежать. Это было бы бессмысленно. Я хочу понять, что происходит со мной. С ним. Что нам делать дальше.
— Я хочу, чтобы мы были вместе.
Я оторываю голову от земли и смотрю на Крилла, как на психа.
Думала ли я о чём-то подобном? Конечно. Я была в него влюблена, с первого его появления в моей голове. Хотела ли я быть с ним? Разумеется хотела. Но всё это… Всё, что он делал со мной… Какое ещё
вместе…
Я отвлекаюсь на его тихий смех. Он приподнимает опущенную голову и смотрит на меня исподлобья с улыбкой.
— Я ни к чему подобному тебя не призываю. Я лишь хочу, чтобы ты была рядом, а я был с тобой, — его рука тянется к моей.
Я берусь за его руку. Без особого желания. Не знаю, что со мной, но в голове не укладывается происходящее. Словно сплю. К чёрту. Я слушаю, Крилл. Говори.
— Наш с тобой мир, — напоминает он и я хмурюсь, — Лимб, — жадность и злоба царапают затылок.
— Это мой мир!
И тут я вспоминаю наши задушевные разговоры в карцере.
«Ты рисуешь?»
«Почти всё время»
«И что же ты рисуешь?»
«Свой родной дом»
Я рассказала Криллу о Лимбе, а он рассказал мне об изнанке. Он приходил ко мне во сне, показывал свои рисунки и я видела Лимб. Он видел Лимб и называл его Изнанкой. Я не знала, что это значит, но мы поняли, что у нас общий дом.
У детей бывает тайное место. Домик на дереве. Шалаш из палок и газет. Густой-густой куст, в котором можно спрятаться.
У нас был свой мир. Он всегда был общим. Это было одно и то же место. Всё это время.
— Мы не могли найти себе места в этом мире. Давай создадим свой.
Не могу поверить своим ушам. Он опять улыбается.
— Ты хочешь сбежать? — спрашиваю я с надеждой, почти согласившись.
— Конечно, нет. — качает головой Генри.
И вот мы вновь дерёмся. В один момент я вскочила и обнажила меч. А он, естественно, попытался обуять меня иллюзией. Но она, как и телекинез, отняли много сил Крилла. Он бы не смог справиться со мной после всей этой вакханалии. А у меня, мирно проспавший начало апокалипсиса, было навалом сил.
Я налетела на него, прижимая меч к горлу.
— Что бы ты не задумал, всё это психованные бредни, Генри!
— Почему ты не можешь довериться мне? — хрипит он и не пытаясь сопротивляться.
— Потому что ты не подавал мне должного примера!
Почему началась эта перепалка? Ну да, вы же не знаете. Он предложил вытащить Лимб в мир. Обернуть планету моим порталом. Чтобы превратить Землю в наши земли. Абсурд и истерия. Кроме того, что я никого не хочу видеть в моём мире, эта авантюра бы попросту убила меня.
— Я всё рассчитал… — тихо говорит Генри, слыша мои мысли.
Разумеется, ты всё… что это? Что это воткнулось в мою шею? Что за гигантский комар нашёл время для ужина… Жжётся. Чертовски жжётся. Почти сжигает меня изнутри.
Я хватаюсь за место укола. Инъекция. Ну, конечно… И вот её первое проявление. Семидесяти часовой сон.
Лицо Питера Балларда расплывается перед моими глазами. Я падаю почти без сил. Его руки поднимают меня и это последнее, что я чувствую. А дальше лишь холод бескрайней темноты окружающей меня. И я не хочу выбираться отсюда, поскольку я боюсь того, что увижу, когда проснусь.
