«(Я не был) Рядом с тобой»

***

      — Мы с твоей матерью разводимся.       Хельга захлопывает дверцу холодильника и глядит на него из-под полуприкрытых век. С таким же успехом он мог бы огорошить ее новостью о том, что прошел дождь или что Мириам не приготовит ужин.       — Оу.       Она отворачивается, чтобы поискать лапшу быстрого приготовления или еще чего в шкафчике, и Боб Патаки тяжело опускает ладонь на мраморную столешницу.       — «Оу»? Это все, что ты хочешь сказать по этому поводу?       — Все-таки это получше, чем «наконец-то» или?.. — сухо говорит она, приподнимая бровь. Боб сердито пыхтит.        — Серьезно, мелкая? Хоть представляешь, как сложно мне было это сказать, а ты принимаешь это словно, словно…       — Не то чтобы это сюрприз, Боб, — спокойно подмечает Хельга, суя пластиковый стакан в микроволновку. — Вы, ребята, спите в раздельных спальнях с тех пор, как мы сюда переехали.       Ее отец стонет, пропуская пальцы через свои тронутые сединой волосы (то, что от них осталось) и глядит на нее усталыми глазами. Микроволновка сигналит, но Хельга не достает стакан, а просто смотрит на него в ответ, скрестив руки на груди. Смотрит хмуро, именно так, как делает с тех пор, как себя помнит.       — Ладно, слушай, я… Мне не нужно повторять тебе, что я не был лучшим отцом…       Хельга насмешливо фыркает и закатывает глаза. Когда она наконец решает открыть дверцу микроволновки, ее отец выглядит так, точно вот-вот сорвется.       — Я понимаю! Послушай, я понимаю… послушай, мелкая, я… Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!       Хельга смотрит. И хмурится сильнее. Теперь морщины на его лбу так глубоко врезаются в кожу. А круги под глазами и того хуже. До нее вдруг доходит, что он выглядит так уже некоторое время, и ей не хочется признавать, что это ее беспокоит, ну, может, чуть-чуть…       — Раньше я думал, что раз не выбиваю из тебя все дерьмо, то я отлично справляюсь, — Боб произносит это неловко, с кривоватой усмешкой. Хельга чувствует, что на ее губах расцветает ироничная улыбка. — Но это было не так. Я пытался скинуть вину за это на бизнес, алкоголь, мой брак…       Лапша исходит паром, но Хельга даже не трудится взять вилку. Вместе этого, она думает о том, что уже много лет не глядела в лицо своему отцу так долго.       — Мне некого винить кроме себя, и уже поздновато что-то с этим делать, — удрученно говорит Боб, потирая руки. — Твоя мама не лучше, но…       Хельгин взгляд опускается к его рукам.       — В общем, мы обсудили это и решили, что у тебя должен быть выбор, — продолжает он, разговор явно его напрягает. — Тебе сколько, шестнадцать, семнадцать?       — Восемнадцать, папа, — тянет Хельга. Она, правда, не хочет, чтоб ее стон разочарования сделал ему еще хуже, однако Боб все равно накрывает лицо ладонью.       — Боже.       — Пап…       — Слушай, твоя мама ищет квартиру с двумя спальнями, — говорит он, — и, если уж… если ты не удивлена, я подумал, что ты скорее всего захочешь переехать с ней, где бы она ни осела.       Хельга раздувает ноздри. Так-то он не ошибся. Мириам всегда была меньшим из зол, за неимением других слов, но он не имеет права переть как танк и решать за нее…       — Но если вдруг в аду выпадет снежок, и ты решишь остаться со мной, — говорит Боб почти с надеждой, и она смягчается, совсем чуть-чуть, — я остаюсь здесь. Ольга переедет в течение пары недель. Говорит, что мне нужна эмоциональная поддержка.       — То есть, она не думает, что она нужна и маме? — вспыхивает Хельга.       — Она подумала, что ты съедешь с ней, — признается Боб.       — Вау! — выкрикивает она, смахивая с себя остатки мнимого хладнокровия. — Хорошенькое дельце — давать мне выбор, когда вы уже все решили за меня!       — Ты можешь поступать, как хочешь, — напоминает отец, понижая голос, а не повышая до ее тона, и она насмешливо хмурит лоб. — Твоя мама не больше рассчитывает, что ты уйдешь с ней, чем я надеюсь, что ты останешься… мы просто стараемся сотрудничать ради вас. Ольга свой выбор уже сделала.       Хельга стонет в сцепленные ладони. Ей ненавистно, что ее отец выглядит так, будто вот-вот расплачется, и еще больше то, что она сама на грани слез. Она опускает локти на стойку и выдыхает над своей остывающей лапшой, смотрит на то, как Боб глядит на нее словно в последний раз.       — Хельга.       Ее глаза мечутся к нему — она не может припомнить, когда он в последний раз называл ее правильным именем.       — Папа, — начинает Хельга, ее голос мягче, чем она намеревалась, совсем не уверенный. Она могла бы отплатить ему откровенностью за его прямоту, но… Когда она видит красноту его глаз, она меняет решение. Хельга годами ждала возможности поговорить с ним честно, но время еще не пришло, думает она. — Я не знаю, пока не знаю.       — Все нормально, — говорит Боб, медленно поднимаясь с высокого стула. — У тебя в запасе пара недель. Черт, да ты можешь оставить за собой спальню здесь и жить с Мириам, у тебя может быть две комнаты. Или ни одной, тебе ведь уже восемнадцать. Чем бы ты ни захотела заняться, никто не станет тебя останавливать. Просто…       Он шагает к ней, и Хельга напрягается, удивленно смотрит на него, неуверенно и робко обнимающего ее за плечи, его большая ладонь ложится на ее затылок. В уголках ее глаз выступают горячие и крупные слезы, и она очень благодарна, что Боб не видит их.       — Что бы ты ни делала, мы с твоей мамой хотим быть рядом. Мы будем рядом с тобой.