Ты должен страдать ради искусства!

Разрезая воздух, пуля летела прямо в лицо Стефано. Но тот тут же растворился в голубом облаке дыма, переместившись в другое место. Неужели промах? Только не снова. Еще раз, и обломать руки этой сволочи станет намного проблематично. Его частые телепортации не дают сконцентрироваться, а стоять на месте не имеет смысла — порежет на куски в один миг. Через мгновение, Себастьян услышал вспышку и стон позади себя. Пуля успела попасть по цели, и Стефано упал на колени, придерживая часть лица за челкой. — Все, хватит с меня. Сейчас ты умрешь! Два огромных сосудистых щупа проткнули потолок и разрушили противоположную стену на куски. Теперь над остатками комнаты возвышался огромный глаз с голубым свечением, напоминающий объектив камеры. Исходящие из него щупальца, в попытках поймать Себастьяна, продолжали разрушать все, к чему прикасались. В свою очередь, Стефано все яростнее телепортировался, пытаясь приблизиться к Себастьяну. Выстрел. Пуля предательски просвистела у уха Стефано, пока тот бежал к цели. — Ты должен страдать ради искусства! Себастьян не успел опомниться как в его плечо четыре раза втыкали и вытаскивали фигурный нож. Последний раз был особенно болезненным, казалось, что в плоть входит сама рукоять. Кровь толчками выливалась, окрашивая ткань. Придерживая плечо, Себастьян рванул подальше от Стефано в поисках подходящего места для укрытия. Дрожь в руке не давала сконцентрироваться на цели, но все-таки пару пуль попали в тело Стефано. Вот только очередная голубая вспышка принесла с собой стремительно приближающийся цокот каблуков. Себастьяна развернуло и тут же окатило волной глубоких раскидистых ран. Потеряв равновесие, он упал на паркет, прижимая руки к груди. Наслаждаясь победой, глаз Стефано зло заблестел, а на лице появилась самодовольная ухмылка. Важно вышагивая, он расхаживал вокруг Себастьяна раскручивая нож. — Ты разрушил мои работы. Пытался меня подчинить своей воле, подобно им. Но сейчас. Посмотри на себя. Ты лежишь под моими ногами, корчась от боли. Прекрасней зрелища просто не найти… — Ах ты сволочь! — прохрипел Себастьян. — Я восхищен. Ты зашел так далеко, чтобы так больно упасть. Поверь, эту битву я точно запомню. Конечно, можно было оставить его просто гнить, но обещания следует выполнять. И ничто так не помогает сохранить воспоминания как фотография. Но Себастьян не был согласен с вынесенным ему приговором. И хотя дрожь по всему телу мешала держать пистолет ровно, он все-таки выстрелил. Но скорость спуска затвора камеры оказалась быстрее чем пули. За ярким светом вспышки последовала абсолютная пустота. Глубокий стук маятника часов и пульсирующая в висках кровь. Это все, что Себастьян мог услышать, придя в себя. Нехотя он открыл глаза. Темно, холодно, при этом его тело было освещено. Раны замерзали. Они ныли, чесались и хотелось их прижать. Но попытка поднять руки была пресечена плотными ремнями, приковавшими его к железной кушетке. А полностью обнаженное тело крепко прилипало к металлу. — Какого черта? — прохрипел Себастьян. — Ты в моей мастерской. Из глубины комнаты послышался знакомый вкрадчивый голос. Стук небольших каблуков становился все чётче, и чьи-то пальцы скользнули по краю кушетки. — Когда я увидел тебя без сознания, такого беспомощного, податливого, то не решился оставить там. — продолжил Стефано. — Ты не достоин умереть как они. Ты достоин большего. Стать частью моего творчества. — Частью дерьма которого твой больной мозг называет творчеством? — съязвил Себастьян. Холодный взгляд скользнул по его лицу. Став холстом для художника, он все еще не научился ценить его творчество. Но искусство требует терпения. Даже к такому едкому материалу. — Тебя не восхищает мое искусство. — спокойно ответил Стефано. — Но лучший способ проникнуться моим творчеством — стать его частью. Её истерика так сильно вдохновила меня. Как никогда раньше. — Где она? Что ты с ней сделал? — внезапно спросил Себастьян. Стефано прищурил глаза, вдумываясь в вопрос, который совершенно неуместен в этой ситуации. — Уже не важно. Тебе ее не спасти. — Отвечай! Себастьян резко дернулся, стукнув по кушетке. На металле остались глубокие вмятины от костяшек его пальцев. Глаза блестели яростным огнем, на лице оскал. Стефано продолжал вглядываться в это лицо, пытаясь найти причину такого вопроса. Как же так? Себастьян беспомощно лежит перед ним, связанный по рукам и ногам. Его судьба зависит только от него. Но он продолжает интересоваться Ядром. Он должен был если не молить о пощаде, то просто принять неизбежное. Но только продолжает требовать ответа на вопрос, который ему никак не поможет выбраться. — Она в безопасности. Пока что. Но скоро я поглощу ее силы. Жаль, что не будет публики, которая оценит мое творение. — Гребанный психопат. — рявкнул Себастьян. Его грудь тяжело вздымалась, лицо стало багровым, а раны вскрылись. Пульсируя, кровь растекалась по телу, неторопливо достигая поверхности кушетки, окрашивая ее в алый цвет. Себастьян тихо застонал, корчась от боли, хватаясь за край кушетки. Стефано с интересом наблюдал за изменениями в лице. Схватив его, он стал пристально изучать взгляд Себастьяна. Среди пламени ярости появился проблеск отчаяния. Кажется, он смирился со своей смертью, но не с потерей Ядра. — Твой страх особенный. — заключил Стефано. — Ты показываешь свою агрессию, хочешь меня убить. Избить прямо здесь и побежать за Ядром, была бы только возможность. А в глазах страх. Тебя не заботит ее сила, верно? Тогда, что тебя с ней связывает? Себастьян молча сверлил взглядом своего оппонента. Оскаленные зубы и расширяющие с каждым вздохом ноздри — каждая клеточка его тела говорила о его ненависти к Стефано. Но тот, рассмотрев его получше увидел некую схожесть с Ядром. — Знаешь, она похоже на тебя. Будто вы близкие родственники… — Замолчи, ублюдок! — отрезал Себастьян. — Значит, я прав! — на лице Стефано появилась самодовольная улыбка. — Ты ее отец, верно? И ты страдаешь, что не можешь ее спасти. Но как же так получилось, что такой преданный отец не искал свою дочь раньше? Ответа не последовало. Себастьян все также скалил зубы. Ситуация при которой отец так упорно искал свою дочь, но не искал последние три года просто абсурдна без весомых причин. И если предоставить какой-нибудь новый факт о девочке, то тайна вскроется. К счастью, Стефано знал кое-что о ней. — Знаешь, она боится огня… — задумчиво протянул он. — Я думал она умерла! — рявкнул Себастьян в оправдании. Не ожидая такого ответа, Стефано дернулся. Расширенный от удивления глаз плавно сузился, на лице появилась ехидная улыбка. Повисла мертвая тишина прерываемая биением маятника и тяжелым дыханием Себастьяна. С каждым стуком интерес к этой истории нарастал. И наклонившись к Себастьяну как можно ближе, он произнес: — Продолжай. Устало закрыв глаза, Себастьян повернул голову. Примерно минуту он молчал ни то собираясь с мыслями, ни то думая, стоит ли говорить о наболевшем. Его голос звучал так тихо и сдавленно, будто что-то большое застряло в горле. Что-то, что он не может проглотить. — Моя жена уверяла, что она жива. Но ее аргументы были похожи на бред. И я ей не поверил. И потерял её. Как же сильно я ошибался. Сожаление от недоверия словам близкого человека. Он жил и страдал, думая, что ничего не вернуть. А теперь, боль от потери единственного шанса вернуть все назад отразилась в его глазах. Вот в чем заключается его необычный страх. Из этого материала может получиться интересная композиция. — Ты страдаешь. Также, как и я. — после недолгого молчания подвел итог Стефано. Он приоткрыл челку, скрывающий правый глаз. Помутневший, налитый кровью в окружении вздутых вен. Казалось, вот-вот и он вылезет из глазницы. — Когда я был военным фотографом, осколок снаряда попал мне в глаз. Врачи не смогли вытащить его и теперь я испытываю ноющую боль. Вынужден жить с ней. Вечно. Жизнь и страдание — это и есть два составляющих моего искусства. Неторопливо он подходил к голове Себастьяна, крутя на пальце нож. Дыхание последнего усиливалось с каждым его шагом. Глаза напряженно следовали за ним, ощущая скорый конец. — Твои страдания не должны остаться без внимания. — продолжил Стефано. — Поэтому, я увековечу твой страх. Ты станешь моим шедевром! Клинок ярко сверкнул, оставив после себя яркий алый фонтан. Пытаясь закрыть рану, Себастьян вырывался из ремней. Секунда, вторая. И он успокоился, испустив последний вдох. Шанс исправить ошибки упущен. Больше он никогда не увидит ни дочь, ни жену. Не услышит их голоса. Даже в глубине сознания. Все воспоминания стерты одним лезвием, словно нажали на кнопку, которая изменила все. Сильными толчками полилась кровь, окрашивая все, до чего добиралась. Лужа росла с каждой секундой, и вскоре струйками выливалась со стола. Она проникала под щели паркета, под подошву ботинок Стефано. Расплывшись в самодовольной улыбке, он любовался предварительным результатом. Капли стекающей крови соединялись с тяжелыми биением маятника часов в прекрасную композицию, возбуждающую, обволакивающую его уши. Но работа еще не закончена. Надо действовать быстрее, иначе тело остынет. И придать ему форму будет намного сложнее. Немало сложности и в самом материале. Мужское тело — редкий гость в работах Стефано. Необходимо было показать красоту этого маскулинного тела и его страдания. История Себастьяна, как отца, проваливающегося в страдания, была прекрасным стержнем для построения композиции. Он должен как бы погружаться в глубь. Его страхи, сожаления должны тянуть его вниз, не давая надежды на спасение. Но он будет кричать. Осознавая, что его шансы выбраться, угасают с каждой секундой, он протягивает правую руку. Будто пытаясь схватиться за невидимую ниточку, которая станет спасительной для него. Тонкие алые струйки крови отточат рельеф белого как мрамор тела, проникая вглубь каждой складочки. Из глаз прольются кровавые слезы, направляемые островатыми чертами лица. Несколько пар заготовленных рук, потянут труп за собой, жадно цепляясь за ноги. Другие вцепятся в левую руку, в попытках утащить. Одна рука попытается закрыть глаза, вторая, придерживая шею, прикроет зияющую рану. У рук нет начала. Они соберутся из крупных багровых капель, похожих на лепестки алых роз. Руки как упреки самому себе, обвинение себя во всем. То, что заставляло его страдать все эти годы. И его смерть стала шедевром, как Стефано и обещал.