Слёзы

— Брати-ик! Прорычав сглажено, подобно дикому животному, – миловидная девочка, отчасти смотрящая грозно на всех, кроме своей родни, – Нита, бежала со всех ног на другую сторону карты, запыхаясь, звала, поочерёдно спотыкаясь о поломанные ветки; перебирала свои короткие ноги, слегка смуглые, – бежала, что есть сил. Она прорычала: на этот раз угрюмо, подвывая. Остановилась, правда ненадолго, приводя дыхание в порядок, и вновь двинулась перескакивать через препятствия, которые только мешали, не принося ничего другого, как неудобства. — Братик! – вновь возгласила та, рыская кругом и везде. – Леон! Никто не отзывался, – Нита бросилась вперёд, забегая в ближайший куст, слегка желтоватый, приоткрывая его своими грязными от земли руками. — Я здесь, – весь испачканный Леон, сидел в укромном от всех куста, жмурясь от боли. В грязи было всё: его зелёная толстовка, схожая на силуэт хамелеона, объёмный карман, в который он обычно засовывал свои смуглые руки; одна пуговица, синяя, как постоянное небо, оторвалась, находясь сейчас в хлипком состоянии. Другая же пуговица, находившаяся на правой стороне зелёного капюшона, осталась вшитой, но не полностью: нитка еле-еле умудрялась не рваться. Леон, скорчившись от дикой боли в ноге, в области коленной чашечки, схватился за неё, проговаривая сквозь стиснутые зубы, – ты цела? Нита бросилась в кусты; слёзы мигом навернулись на глазах её, она едва ли сдерживалась, чтобы не зарыдать на всю местность. Кинувшись на Леона, кусты моментально закрылись за ней, оставляя их наедине: она тут же принялась обрывать мятые куски от своей, оставшейся не в самом хорошем виде, одежды. Кусок измученного, уже не пригодного для дальнейшего использования, платья, эластично лёг на коленку брата: Нита обтянула тряпку вокруг, стягивая, не туго, чтобы терзающая боль не распространилась сильнее. Завязала так же, как делала это раньше, – в узел, который не так просто распутать. Она, несчастная, отстранила свои руки от колена Леона, разглядывая его мутные очи, в которых не было ничего, кроме того самого желания отдохнуть от проваленного выигрыша, буквально проскользнувшего подле него. Слёзы, горькие, как и она, видевшая Литтлфута в таком поганом состоянии, двинулись из тёмных глаз, обжигая испачканное грязью лицо Ниты, скатываясь непрерывно; каплями падали на кровавую от ударов ногу, стекая вниз, на землю. Леон повернулся, проговаривая; в глазах ужасно защипало, хотелось плакать: нет, разрыдаться прямо на месте, наплевав на всех и тех, кто это может услышать. Но он не мог: лишь кристальные слезинки поступили из его таких же тёмных, как ночь, глаз. Нита, от подступившей к горлу горечи, тут же разрыдалась, дрожа от мерзкого ощущения ненависти к тому, кто сделал такое с её братом, – с её семьёй. Она, не в силах сдержать порыва грусти, вцепилась в его ослабленную руку, держа её настолько крепко, что было сил: тот лишь неохотно что-то пробубнил, вполголоса, сжимая руку своей сестры в свою, ощущая исходящий жар от её печали. — Сестрёнка, – через боль вымолвил он, скорчившись, продолжая разбавлять хилую речь, – ты должна уходить. Она тут же, как не в себя, помотала головой в знак отрицания, цепляясь за руку сильнее обычного; тоска и ненависть терзали её дикое, но верное, ещё совсем маленькое сердце за живое, заставляя расплакаться на месте. Всё лицо было залито чистыми слезами, а Леон всё смотрел, глядел на неё мутными глазами, приоткрывая рот, словно что-то захотев возразить. Он не мог: руки бессильно соприкоснулись с землёй, ослабляя и без того хлипкую хватку; веки глаз прильнули вниз, закрываясь, ощущая подступавший, невзначай брошенный холод, который лишь добивал разум покидающего своё измученное тело. Нита рыдала. Рыдала, как в самый последний раз, когда она увидит своего брата. Живого, стоящего перед ней, разговаривающего, естественного и обычного, каким она представляла его, каким видела каждый божий день, проведённый вместе, сообща раздумывая план действий, на заставшем врасплох матче. Глаза безрассудно облились ужасом и осознанием того, что сейчас происходит, Нита взбудоражено начала осматриваться, в надежде найти помощь. Оставалось всего две команды: она, с братом и кто-то ещё. Выбора не оставалось совсем: либо выжить, либо погибнуть плачевно, в боли и грязи. — Братик Леон будет жить! – взволнованная и вся в горьких слезах, Нита бросилась из куста, но напоролась на кого-то, неожиданно, отскакивая моментально, как только поняла, что это был враг. — Спокойно, Нита, это я, – раздался лучистый голосок, распространившийся по всему невысокому кусту, в котором находились те. Сэнди, или же их давний друг, возгласил, прежде чем зайти полностью в куст, но не успел он опомниться, как его тут же хватают за руку, крепко, чтобы тот не вздумал выбраться, затаскивая в куст, который располагался напротив него. Он, заходя следом за заплаканной Нитой, замечает Леона, уже лежащего на сырой земли: руки были опущены, а само лицо обретало бледный оттенок, что говорило о незамедлительной госпитализации, ещё совсем юного мальчишки; тряпка, обмотанная вокруг коленки, окрасилась в алый цвет, свежей, отдающим неприятным запахом, крови, ужасающе выглядя со стороны: больно и тоскливо, навевая отчасти страх за жизнь раненного, страдающего от невозможной боли во всём, словно мёртвом, теле. Нита бросилась вперёд, забегая, накидываясь так же ловко и аккуратно на брата, принуждая в этом сиреневолосого, не понимающего всей взбудораженности малютки Литтлфут. Он зашёл за ней; быстро и точно, так же, как и она, спотыкаясь о камень, мешающий пройти нормально. Сэнди, полный негодованием, обратил внимание на, как будто неживого, Леона, что, опустив руки максимально неестественно, да и, к тому же, на землю, печально выдыхал мёрзлый воздух, давящий на безобидное тело. — Сэнди! Братик Леон! – Нита всхлипывала, расположив смуглые руки, грязноватые, на такой же нечистой, постепенно охладевавшей, руке, всматриваясь в его открывающийся ненароком рот, что усердно выдыхал. – Братику плохо! Помоги братику! Горючий дым приближался: вслед за этим примкнул Сэнди, понимая всей опасности за жизнь бедолаги, располагавшегося на сырой земляной поверхности. Он бросился к нему, аккуратно располагая сильные руки под спину Леона: толстовка прильнула к крепкой опоре, соприкасаясь с чистыми ладонями Сэнди, что почувствовал тот, встав на колени; подхватывая Литтлфута: грациозно и легко, как будто он был и являлся для того, чуть ли не пушинкой, которая лишь мешалась и игриво проскальзывала перед лицом. Нита, вытирая несчастные слёзы с глаз, привстала, обращая внимания на аккуратные действия Сэнди: он не пытался причинить вреда, а, наоборот, – бережно отнёсся к Леону, волнуясь, увлажняя свои засохшие от холода губы. Вставая полностью, более уверенно, он, меняя положение рук, подхватил ослабленное тело по-другому; первая была расположена под хрупкой спиной, а вторая, – ласково проскользнула в подколенную яму обеих ног, обхватывая мягкого, но взъерошенного от холода, кудрявого шатена. Сэнди, подхватывая и располагая Леона более удобно, возгласил, поглядывая на воспалённое от слёз лицо Ниты, что, потихоньку, вставала. — Не расстраивайся, – мягкая улыбка проскользнула по его лицу, моментально, лучисто располагаясь, ослепляя, – он обязательно выживет. Нита, вновь всхлипывая оставшиеся горькие слёзы, двинулась заодно с Сэнди, который, после сказанных слов, тут же шагнул вперёд, из куста, невысокого, покидая вместе с семьёй Литтлфут матч, в котором сиреневолосый вручил первое место этим двоим: Ните и Леону, а себе и Шелли, которая находилась по ту сторону карты, – второе, ни капли не жалея об этом решении.

***

Глаза моментально открылись: что-то едкое и неприятное проскользнуло под миниатюрными ноздрями Леона, – зловоние от какого-то препарата разложилось тут же, заставляя сразу распахнуть большие очи, тёмные, в которых не было видно даже зрачка, нервно трепещущего. Леон, бушующий, даже привстал; но его за этим медленно уложили на тёплую кровать, которая согревала ноющее от ядовитой боли всё хилое тельце, нездоровое. Первым, что увидел тот, так это Байрона, проводящего щекотной ватой, облитой каким-то зловонным спиртом, что мигом разбудило мальчишку. Седовласый, отстраняя инородное средство, а именно, ватку, угрюмо вздохнул, но сразу же, заподозрив проснувшегося ото сна ослабленного, смягчил взгляд, скидывая ватку в заполненную мусорку. Байрон, будучи доктором для всех бойцов, стремящихся к простой победе, считался никем иным, как волшебником. Он всячески создавал и воплощал в реальность нужные лекарства, пригодные для полноценного здоровья: лечил многих и всякие ещё долгое время оставались выносливыми к борьбе. Байрон, направляя пальцы старческих рук к очкам, расположил их на седых волосах, но очень ухоженных с виду, проговаривая чётко, словами выражая заботу к больному Леону. — Будь аккуратнее в следующий раз, – он перебрал руки, скрещивая их около своих колен. – Раны несерьёзные, всё обошлось. Заживёт примерно через недели две. Голос прозвучал спокойно и ритмично, отчего тому, кто мирно лежал на кровати, хотелось продолжить свой ненасытный сон, но что-то его остановило: Байрон продолжил, ухмыляясь укрытому, греющим тёплым одеялом, мальчишки. — К тебе зайдут твои друзья, – он привстал, поочерёдно сбавляя ритм слов, смотря на вопросительное выражение лица Литтлфута. – Я их попросил остаться. Тебе ведь лучше? — Да, – тут же раздался голос того: выразительно и громко, как говорят только уверенные в своих словах люди, – мне намного лучше. Спасибо. Байрон, вставая со стула, который находился неподалёку от койки, двинулся к двери, протягивая пальцы к ручке, рельефными движениями поворачивая её, отворяя дверь комнаты, – следом за этим раздался умеренный голос седовласого, приглашающий зайти к ранненому пациенту. — Леон! – громко, врываясь со всех коротких ног в комнату больницы, воскликнула та: Нита, его сестрёнка, что отчаянно переживала за пострадавшего, боясь и вовсе потерять брата. – Жив! — Аха, – посмеялся тот, чувствуя родные объятия на себе, чьё сердце трепетало от восторга невредимой Ниты, – конечно жив, сестрёнка. — Нита рада! – она прильнула крепче: смуглые руки потянулись в полноценные объятия, смягчаясь, располагаясь более, чем удобно, чуть ли не на всей больничной койке, в которой обитал наш маленький друг; проговаривая во весь рот, Нита, ненадолго отстраняясь, вновь вцепилась в измученного Литтлфута, добавляя недосказанные предложения, имеющие важную роль. – Братика спас друг! Леон, проникаясь по уши к словам, дал повод отстраниться, сверкающими очами вглядываясь в пронзающий силуэт, стоявший в дверном проёме. Облик прилично зашёл внутрь комнаты, улыбаясь ярко и так спокойно, – Леон сразу же узнал знакомые черты лица, мигом взбодряясь, привстав, находясь в сидящем положении. Сэнди, ни разу не медлив, направился к койке пострадавшего; сблизившись максимально точно, он, обхватывая в некоторых местах поцарапанное лицо Леона, что выглядело и впрямь уместно, в связи с ранами по всему телу мальчишки, прильнул пунцовыми, слегка влажными, губами ко взмокшему лбу брюнета, оставляя поцелуи смешанно, – смыкаясь кумачовыми губами в приятных поцелуях, дразня уветливыми прихотями и желаниями получить своё: нужное и отрадное. Кудрявый, чувствуя на себе приближающийся стыд, тут же задрал подборок, пряча лицо вниз, слегка упрямясь нежным ласкам. А поцелуи никак не прекращались: лишь изредка Сэнди, ухмылялся, что слышалось под крайне редким выдохом горячего от наслаждения воздуха, – Леон сильнее прятал лицо, любо желая растаять от частых влажных причмокиваний лба. — Сэнди, – губы что-то вякнули, как змея, стягиваясь, отнекиваясь от балующих ласк, только возбуждающих на разврат. Обладатель уж очень частого смущения, выставил руку вперёд, упираясь ею о грудь проворного Сэнди, заставляя притихнуть, приобщая, – мы не одни. — Я знаю, – с ухмылкой возразил тот, хватаясь за вспотевшую ладонь мальчишки, игриво выдыхая, – ты меня до смерти напугал, – он продолжал, до сих пор не останавливаясь целовать мокрый лоб, покрывая его ненасытными и тяжёлыми поцелуями, которые обильно лились из-под мягких губ того; вслед за этим возникнул всхлип: Сэнди не показывал своего грустного лица, продолжая оставлять влажные следы. Леон вскорчился, отстраняясь вновь, на этот раз ловко, проворачивая действия настолько неуклюже, что тот, всполошено уставился на сиреневолосого, а точнее на того, чьё лицо было опущено, прятая взгляд, но не пытаясь скрыть громкие всхлипы. Нита смотрела на это всё распахнутыми глазищами, молчав, словно в тряпочку. Сэнди, прислонился к его лбу своим, сталкиваясь плотно, ударяясь; но на неё было уже всё равно, – боль не чувствовалась. Он всхлипнул сильно, с поджатыми губами, содрогаясь во всём крепком теле. Леон, углублённо дыша, выставил ладони вперёд, соприкасаясь с горячими, от прилитой крови, щеками Сэнди, что будто искрились рьяным пламенем, как свеча, не потухая. Лицо Леона выдалось печалью от вида возлюбленного: его внутренние концы бровей были приподняты и сведены к переносице, а уголки рта стали до неприличия опущены. Такое же выражение лица выявлялось и на Сэнди, только вид был более опечаленным, не таким, как у мальчишки. Сиреневолосый, стиснув зубы, что скрежетом раздались, не так громко, по комнате, разложил несколько слов, грузно источая о досадной боли. — Я мог тебя потерять, Леон, – чувствовались бушующие колики в печальных словах, но он держалась, держался, чтобы не разрыдаться на глазах близких ему людей. – Чтобы я делал без тебя, если бы ты погиб? На последнем слове Сэнди выявил особый акцент, но, выдыхая заблудший воздух, тут же расслабился, понизив голос. — Я бы не погиб, – рука двинулась эффективно, как и слова, брошенные в ответ тому, кто, всхлипывая ещё сильнее, отстранился, вглядываясь в пронзающие радостью очи; Леон тихо, с дрожащими губами, выявил, поглаживая пальцами двух рук огненные щёки Сэнди. – Я бы обязательно выжил. Слёзы. Обильные слёзы двинулись каплей за каплей из глаз сиреневолосого, кто не в силах был сдерживаться, – Леон, так же, отчаянно, поджимая губы, с комом в горле, выплакивал всё, что в нём накопилось за всё то долгое время, что он не плакал, не мог этого делать по понятной форме: на это не было причины. А сейчас, она появилась, – и лишь слёзы, что безумно текли из глаз тех, знали единственную причину всех печальных чувств двух сердец, которые безумно бились, настукивая каждый раз, при каждом всхлипе и касании по коже.