Love, Fear, Repeat: Journey of Imaginary Freedom

      Хрупкое горло крепко обхватила чужая сильная рука, когда из меня вырвался последний прекрасно наигранный стон. Я прикрыл глаза и слегка запрокинул голову, притворяясь, что мне до безумия приятно то, что со мной делал этот сорокалетний мужчина в футболке с символикой неизвестной мне рок-группы. — Да, Боже… — проскулил я, удивляясь тому, что смог выдавить это даже слишком реалистично звучаще. Как звали этого педофильного гея, от которого несло дешёвым пивом и ёлочкой для машин? Черт его знает… Мне нужны были деньги и больше ничего. — Шлюхи всегда в восторге от меня, — с самодовольной ухмылкой проронил мужчина, после чего из меня вырвался неподдельный, но очень тихий стон. Так неприятно чувствовать опустошение… И что он сказал? Впрочем, неважно. — Ты восхитителен, — натянув шорты, пролепетал я, всё ещё притворяясь по-настоящему удовлетворённым, и поддельно, даже слишком сладко, улыбаясь. Туалет херового бара, музыка за дверью, зелёный свет от грязной единственной лампочки и белые стены, разрисованные надписями: «владелец пидор» и «травка отменная». Всё это не имеет смысла, знаю, но чем заняться ещё, когда из тебя буквально вытрахивают душу? Мне бы хотелось знать ответ, но… Увы. — Сколько? — Мертвенным и сухим голосом спросил мужчина, вытаскивая из джинсов кожаный кошелёк. Скорее всего купил на местной барахолке, даже не сомневаюсь… — Двенадцать, — не думая, ляпнул я, пока застёгивал ширинку и поправлял футболку приятного жёлтого цвета с рисунком Линз. Это были горы, пляж, рядом лес, разливающийся мягким ковром, и голубая вода, наверняка нагретая солнцем за целый день и теперь отражающая закат. И почему только я не поехал тог… — Какие двенадцать?! — Мои мысли резко прервал чужой агрессивный голос, после чего повисла тишина. Секунда. Две. Может стоило сказать меньше? Теперь я мог чётко разглядеть карие радужки, налитые блеском из-за злости. Я мог увидеть то, как в них отражается та позеленевшая от плесени лампочка, мои высветленные волосы и мой бездонно тёмный, скрываемый страх. Он ударит меня? — Да ты даже десятку не стоишь! — Вскрикнул мужчина, за плечо прижимая меня обратно к грязной стене и хищным взглядом скользя по бледной шее. — Отработаешь ещё раз и только тогда отдам деньги, — «отвратительное предложение», подумают многие, но я же в ответ на неприятные слова резко кивнул и выдохнул, чуть только плечо отпустили. На моих губах засияла послушная улыбка, а оливковые глаза загорелись неискренним, приторно-приятным блеском. Нацепи на меня собачий ошейник, и я буду самой омерзительной, пошлой и дешёвой проституткой во всём Джерси. Больно ли мне слышать, что я настолько плох, что не стою одного обеда в маке? Порой. Но полузажившие светло-коричневые шрамы на бедре говорили об этом давно, а теперь шелестит только шум трех купюр по одному доллару. — Это за меня, сейчас приду. И только попробуй свалить, — прищурившись, сказал мужчина, впихивая деньги мне в руки и взглядом провожая доверчивую улыбку «простой шлюшки».       Вместо прощания из его рта вырвалось жесткое, режущее «шлюха», и только после дверь хлопнула, пропустив в туалет отрывок песни Disturbed. Я, подождав, чтобы незнакомец точно ушёл за своим дружком, резко наклонился к сумке. Вытащил таблетки, чуть не запутался в проводных наушниках и засунул пару долларов в задний карман шорт. Да — это побег. А чего ещё вы ожидали от парня, который не хочет сосать какому-нибудь старому потному мужику? Думаете, они действительно отдадут оставшуюся сумму денег? Как наивно.       Быстро накинув сумку на плечо, я чуть не упал из-за развязанных шнурков, подскочил к двери и, опешив, тут же остановился. Металлическая ручка дернулась вниз, после поднялась, а от недовольного, знакомого голоса за фанерой меня ни на шутку передёрнуло. Есть надежда. Ведь есть?. Я оглянулся по сторонам, но кроме разбитого зеркала, помигавшей пару раз лампочки и побитой плитки ничего не было. — Ну нет же… — Прошептал я, скидывая сумку обратно, спиной прижавшись к стене и не отреагировав, когда оранжевая баночка упала на кафель. Сбежать не удалось, а значит… — Он?.. — Первым в туалет зашёл более ухоженный, но не менее пьяный мужчина. Волосы с проседью, голубые, но блеклые глаза, худощавые руки, следы от уколов на венах и противный, писклявый голос. Замечать детали в людях — моё отдельное хобби, и этот тип выглядит даже слишком пугающе. Его взгляд такой, словно он в магазине выбирает фрукты, и, видимо, сейчас он наткнулся на яблоко, покрывшееся мерзкими, коричневыми пятнами.       Возможно, вы когда-нибудь ощущали, как мозг буквально отключается из-за беспокойства и не оставляет возможности задуматься о происходящем? Если нет, то мне есть с чем вас поздравить. Но я же не заметил, как опустился на колени, привычно расстегнул пряжку кожаного ремня и заскулил, когда чужие жирные пальцы, испачканные в какой-то еде, крепко схватили мои волосы на затылке. Мне не удавалось игнорировать только боль в горле и ногах; позор, который я чувствовал, когда вспоминал как выгляжу со стороны, и пошлые слова, которые вызывали только отвращение. Меня не стоит жалеть и не стоит защищать. Я сам выбрал этот путь и каждый раз, даже испытывая ненависть к себе и окружающим, даже покаявшись, что больше никогда не повторю подобное — возвращаюсь. — Твою же… Да какого! — Незнакомый басистый голос как гром раздался в небольшой омерзительной комнатке, пропахшей спермой и заполненной звуками глубокого отсоса. Клянусь, не прошло и секунды, как мужчина с блеклыми глазами и следами от уколов неаккуратно отстранился и с силой ударил коленкой мне по носу. Наверняка только за это я и мог отблагодарить его, ведь от боли, вмиг окутавшей всё тело и заставившей кончиками пальцев коснуться лица, я не замечал присутствие нового, пахнущего терпким одеколоном человека. Этот вечер — буквально мой самый жуткий кошмар. Помимо того, что за двойную работу мне оставили только три доллара, они причинили боль и с позором сбежали. А в том, что здесь появились непрошеные гости, нет ничего удивительного. Как-никак это общественный туалет, а не комната для индивидуальных интимных услуг. — Да что это за страна… Одни пидерасты вокруг, — низкий голос звучал необыкновенно строго и пугающе, он безразлично пронёсся мимо меня и быстро скрылся за одной из перегородок. Удивительно, как от одного басистого тембра по телу прошлись мурашки. Но не те, которые появляются, когда слушаешь любимую группу или впервые целуешься с возлюбленным, нет, наоборот. Мурашки от подсознательного страха, от ужаса, от предвкушения конфликта, оскорблений или выговора.       Я аккуратно приоткрыл глаза и увидел на пальцах кровь. Всё же удар не прошёл бесследно… Рядом по-прежнему валялась банка с таблетками, чуть меньше чем в метре от меня лежала сумка, а лампочка вновь мигала как в типичных хоррорах. И только сейчас я заметил, что белая плитка сверкала от зеленоватого освещения. Как покрывалась бликами, а в каких-то местах скрывалась за грязью, оставленной ботинками. Это выглядело чудесно… И вот вновь я обращаю внимание на бессмысленные детали и совершенно игнорирую неприятный струящийся звук. Почему делаю это — не знаю. Звук застёгивающейся ширинки мгновенно привёл меня в чувство и заставил оживиться. Ощутив, как сердце сделало пару быстрых ударов, я облокотился спиной о стену, согнул ноги в коленях и зачем-то провел кончиками пальцев по холодному полу, оставляя едва заметный кровавый след. Зачем? Вновь не знаю. — Сколько тебе вообще лет? Семнадцать? На вид маловат для таких стариков, как этот, — с насмешкой спросил мужчина, включая воду и пару раз резко нажимая на дозатор. — Да что за… — Почти прорычал он, в конце концов сумев выдавить пару капель скорее всего белого мыла. Интересно, он правда думал, что этой простой улыбкой и этими словами, за которыми стоял ужасающий смысл, сможет помочь мне? Что мне станет легче от присутствия какого-то гомофоба и его бессмысленных речей? — В эту банку обычно кончает бармен, — я легко пожал плечами, не удивляясь своему умиротворённому, уставшему тону. Безусловно, я мог бы сказать и раньше, что руки ярого натурала окажутся в сперме милого парня, но зачем? Зачем, если теперь я с безразличным видом мог посмотреть на свои ладони и языком коснуться верхней губы, почувствовав вкус крови и ухмыльнувшись на мат со стороны. — Сколько тебе лет? — Раздражённо процедил мужчина, со всей силы оттирая грязь со своих ладоней под струей воды. Через пару секунд он стряхнул остатки капель в разные стороны, и одна, самая холодная и самая противная, попала мне на щеку. Она сразу побежала вниз по коже, оставила за собой влажную дорожку, после чего обессиленно упала в складки джинсовых шорт. Тишина. Такая непривычная тишина… — Скажи сразу, ты хочешь, чтобы я отсосал тебе? — Умиротворённо ответил я после недолгого молчания, будто говорил о самой повседневной вещи вроде мытья посуды или прогулки с собакой. И вправду… Что мне терять? Я поднял взор на незнакомца, но вместо двух ярких или блеклых цветных огоньков увидел только безразличный взгляд стекляшек, являющихся серо-зелёными глазами. Он смотрел на меня, как на мусор. Как на последнего человека в этом гнусном, наполненном убийцами и педофилами мире. В его загорелом лице, в сведённых к переносице бровях и покривившемся от отвращения рте читалась власть, победа и ненависть ко мне. К таким, как я. — Что… Мне? — Опять краткая усмешка, тычок пальцем в свою широкую грудь и незнакомец смотрит вниз. Туда, где сидит человек, которым он всегда боялся стать и которого, скорее всего, считал самым ничтожным существом. — Ладно, довольно… В связи с увиденным и в целях безопасности, я вынужден потребовать твои документы, — после этих слов чужой голос начал размываться и становиться всё тише и тише. Я пустым, непонимающим взглядом смотрел на уверенного мужчину, на то, как одна сторона его кофты слегка приподнимается, а из-под неё показывается полицейский ордер. Как он безукоризненно смотрит на меня, будто бы говоря: «вот и твой конец». Как показывает свою победу и мысленно радуется похвале начальства. Как намеренно говорит о нелегальных иммигрантах, проституции и рецепте на ксанакс. — Полиция Ньюарка, могу ли я увидеть ваши документы? — Резкий переход на Вы, строгий голос, слегка приподнятая бровь. Я нервно сглотнул, тут же схватил сумку и вскочил на дрожащие ноги, не спуская взгляда с незнакомца. «Сержант Айеро старший» — всё, что я успел услышать, сквозь застилающую взгляд дымку. Бежать. Я должен бежать. Страх одним движением убил все остальные эмоции, и я резко сорвался с места. Словно заяц, бегущий от волка. Словно грешник, избегающий мучительной смерти. Я не слышал музыки. Не слышал голосов. Не чувствовал на себе взглядов и крови, падающей на покрасневшие губы. Я должен был скрыться.       Должен.       Пусть ноги начинали неметь, пусть тёплый, алый закат превращался в ледяной ветер, бьющий по щекам. Пусть пара слезинок несдержанно скатилась по щекам, пусть страх превратился в тёмный образ, преследующий ревущими шагами.       Я должен был.