Об удовольствиях и друзьях семьи

Беллатрикс казалось настоящим безумием то, что происходит. Но, вместе с тем, ей нравилось наблюдать за этим. За растрёпанными и распущенными волосами Рудольфуса, чего тот почти никогда себе не позволял. За тем, как Долохов грубо брал её мужа, наматывая чужие длинные волосы на кулак и буквально заставляя давиться членом от резкого и неровного ритма. Ей было интересно, чужую руку сводит судорогой или это специально? Нравилось видеть, как Рудольфус прикрывает глаза, расслабляясь. Она прекрасно знала, до какого состояния нужно довести её мужа, чтобы он так наслаждался сексом. Правда, она никогда не видела, чтобы он позволял такое, только крепче сжимая пальцы на чужих бёдрах. Нравилось следить за этим резким и даже грубым сексом. Бэлла уверена, что ей нравилось именно то, как это выглядит. Ей не хотелось оказаться на месте мужа. Или, что должно было быть правильным, уйти. Но уйти хотелось в последнюю очередь. Она прикусывает губу, видя как Долохов запрокидывает голову, протяжно втягивая воздух сквозь зубы и прикрывая глаза. Это было слишком красиво, взгляд метался от одного мужчины к другому, а губы сохли непозволительно быстро. Было что-то неправильное в том, за чем она наблюдала. Было что-то ещё более неправильное в том, как сладко тянуло внутри от этого зрелища. Её не должно было возбуждать то, как её мужа грубо трахают в рот. Да и Долохов — её лучший друг и друг их семьи — не должен этого делать. Но вот они здесь. И, кажется, всё они не против происходящего. Пусть пока никто и не знает о её присутствии. Когда Антонин грубо отталкивает чужую голову и за волосы, поднимает с колен, притягивая для поцелуя, Беллатрикс не выдерживает, громче нужного втягивая носом воздух и сжимая пальцами дверной косяк, от которого она так и не отошла. Это безумие творилось в спальне, которую стоило бы закрыть. Желательно изнутри и ещё до её прихода. Чёрт возьми, их с Рудольфусом спальню. Долохов медленно переводит взгляд и смотрит, пока целует её мужа. Медленно, будто пробуя или проявляя нежность. От этого Белла чувствует, что всё же — совсем немного — хочет оказаться на месте Рудольфуса. Это была какая-то странная пытка. В которой она сама запретила себе двигаться, смотря на то, как медленное изучение переходит в грубость, почти укусы. Она могла всё прекратить одним лишним движением или сказаным вслух словом, но не желала. Бэлла не знала, что именно прошептал Долохов на ухо её мужу, даже не заметила толком, когда тот оторвался от его губ. Хотя в этом она бы солгал сама себе. Она видела этот момент, впитывала своим существом их слившееся в единый шум дыхание, следила за тем, как тонкая ниточка слюны рвалась, когда Антонин облизывал губы, почти касаясь языком губ Рудольфуса. Смотрела куда-то между ними, не зная, на кого ей смотреть и, вместе с тем стараясь не смотреть на влажный подбородок мужа, а остановиться где-то над его порозовевшими губами. Она смотрит за тем, как Антонин чуть выпрямляется, почти проведя влажными губами по чужой щеке вверх. Она никогда раньше не замечала, что Тони всё же выше её мужа. Но эту внезапную мысль стирает то, как испуганно к ней поворачивается Рудольфус. Теперь о её недостойном подглядывании знали они все.  — Не хочешь присоединиться? — спрашивает Антонин, прижимая Рудольфуса к себе за талию, тем самым не давая ему отстраниться, отпрыгнуть, что читалось в рывке, что ему почти удался. И когда только его рука успела опуститься на талию?  — Или ты предпочтёшь продолжить наблюдать, как я трахаю твоего мужа? Обещаю, вам обоим понравится. Беллатрикс теряет какие-либо слова, слыша подобное из уст мужчины. Это, только что, было ругательство? Долохов всегда был абсолютно вежлив, говоря по английски и иногда у неё даже проскакивала мысль, что он просто не знает как ругаться не на родном языке. Антонин усмехается, ловко прижимая Рудольфуса к стене. Тот всё ещё пытается сопротивляться, но Антонин явно использует магию, фиксируя чужие руки и тихо усмехается новым попытками Рудольфуса сдвинуться с места. От этого странного собственничества и небрежного использования магии Бэлла чуть сводит бёдра. Кажется, помимо собственной воли.  — Расслабься, сладкий, Бэлле нравится то, что она видит, — вкрадчиво произносит Долохов, растягивая слово «сладкий», прежде чем, медленно проведя по чужой шее языком снизу вверх, прикусить угол челюсти. Рудольфус громко охает, заставляя Бэллу подумать о том, что укус сильнее, чем казался. Потому что она помнила, как нравилось её мужу, когда она сама делала нечто подобное. Он любил, когда Бэлла кусалась. Долохов, похоже, тоже знал об этом, продолжая укусами спускаться ниже, оставляя розоватые следы. И всё это, неотрывно глядя на неё. Бэлла закрывает глаза, не желая терпеть этот взгляд, в котором плясали все русские черти мира. Но от этого будто ярче слышит шуршание одежды и сдерживающего вздохи Рудольфуса. Совершенно бредовая ситуация. Она слышит, как Антонин усмехается, явно в ответ на её действие. Или скорее бездействие. И никак не реагирует, слушая как он раздевает её мужа, как тот негромко постанывает, то ли пытаясь сдерживать себя в её присутствии, то ли ей это просто казалось. Но дышать становится тяжелее, хотя по коридору всё ещё чувствуется слабый поток свежего воздуха. Кажется, она чувствует его спиной. Точно как и может чувствовать запах двух возбуждённых мужчин, их жар из комнаты. Какая глупая была идея закрывать глаза, думает Беллатрикс, совершенно осознанно начиная глубже дышать. Как бы ей хотелось сказать, что она делала это не по своей воле. Она открывает глаза и взгляд как на зло концентрируется на том, как руки Долохова оглаживают член её мужа сквозь кажущуюся ещё более чёрной, чем обычно, ткань брюк. Это было неправильно — наслаждаться видом того, как чужие (мужские, в конце концов!) пальцы с перстнями, почти нежно гладят и сжимают пах её мужа, заставляя того тихо стонать и метаться. И ещё более неправильным было то, чтобы она не так уж и сильно хотела это остановить.  — Что ты хочешь увидеть дальше, Белла? — спрашивает Антонин, плавным движением убирая руку и заставляя Рудольфуса удивительно несдержанно податься вперёд в желании продлить ласку. Но Долохов только нависает над ним, не делая ничего. Она уверена, что Рудольфус может почувствовать жар от чужого тела. Бэллу даже поражает, то, как отзывчив становится её муж в принимающей позиции. Или это просто влияние Долохова? Кто угодно стал бы ластиться к нему. Антонин смотрит на неё неотрывно, будто изначально знал, что она не против. Будто он знал то, чего даже она не знала. В то время как Рудольфус закрывает глаза и почти стыдливо опускает голову, явно не зная, желает ли он продолжеия или сгорает от стыда. Лицо и шея её мужа пылают краской и этот день стоило бы внести в разряд общенародных праздников, потому что Бэлла была уверена, что виной всему именно смущение. Смущённый Рудольфус Лестрейндж! Где это видано? Но какой бы бредовой ситуацией не было происходящее, ей нужно было что-то делать.  — Не стесняйся, сладкая, — ухмыляется Долохов, чуть наклоняя голову вбок и облизывая губы, будто знает её мысли, — Я вижу, что, на самом деле, никого в этой комнате не отталкивает происходящее. Все бы хотели продолжения. Какие точные слова. «Не отталкивает». Бэлла медленно моргает, пытаясь стереть собственную всколыхнувшуюся от этих слов злость. Долохов говорил так уверенно и даже самодовольно, будто ничего неправильного не происходило. Будто это что-то в порядке вещей. Да, он был хозяином положения, но это не давало ему права на подобный тон.  — Ты можешь остановить происходящее, если я вдруг ошибаюсь, — он говорит так, будто знает, что она не сделает этого. Возможно, эти слова и делали ему чести, но Беллатрикс они только раздражали. Настолько, что это почувствовал, кажется, даже Рудольфус, открывший глаза и смотрящий на неё сейчас скорее испуганно, чем виновато. Бэлла начинает движение с чётким желанием стереть это превосходство и довольство с лица Антонина Долохова. Собственными руками. А лучше сразу ногтями. Но за пять шагов, что их разделяли, это желание деформируется. И она ни за что в жизни бы не сказала почему. Беллатрикс не понимает, что ей движет, когда она целует Антонина. Впивается в его губы своими, будто вымещая всю ту злость, с которой она хотела только что расцарапать его лицо. Антонин отвечает с готовностью и неожиданным напором, только тихо шипит, когда она сжимает его затылок, царапая длинными ногтями. И это чувствуется удивительно правильно. Руки Антонина ложатся ей на плечи, чуть сжимая, прежде чем опуститься ниже, то ли оглаживая спину, то ли в поисках застёжек платья. Которых там не было. Однако Беллатрикс перестаёт думать о застёжках уже через пару секунд, когда руки оставляют её спину, переходя на другие части тела. Долохов будто знал как именно и где нужно касаться, чтобы отвлечь от любых мыслей.  — Это тебе не понадобится, — сообщает ей на ухо Антонин, тут же щёлкнув пальцами. Бэлла с небольшим запозданием понимает, что платье просто исчезает с неё. Примерно в тот момент, когда слышит шуршание падающей ткани неподалёку. Долохов отстраняется, рассматривая её тело с таким обожанием и вожделением, что Беллатрикс становится почти стыдно от своей наготы. Этот взгляд был для неё слишком. Особенно, поле знания о том, что собственный муж никогда не смотрел на неё так. Они вообще редко рассматривали друг друга во время секса. Но она выдерживает взгляд стойко, даже немного красуясь. Стоя перед ним в одном кружевном белье и чулках Бэлла вдруг чувствовала себя приятно вожделенной, желанной и, удивительно, любимой.  — Блять, — тянет Долохов по-русски, прежде чем толкнуть Бэллу к стене и впиться в губы поцелуем. Теперь его руки касаются бролее несдержанно. Сжимая и царапая. Она чувствует разницу. И эта разница ей нравится.  — Так что ты решила? Присоединишься? Или предпочтёшь наблюдать? — спрашивает Долохов, поглаживая внутренню сторону её бедра. Бэлле хочется, чтобы он продолжил. Чтобы он касался чуть выше. Ей кажется, что он может заставить её кончить одними пальцами. И от одной мысли об этом у неё подкашивались ноги. Рудольфус так не умел. Антонин, казалось, должен был уметь.  — Наблюдать, — выдыхает Бэлла, в разрез со своим желанием почувствовать чужие пальцы — а возможно и не пальцы, а чужой, влажно упирающийся ей в бедро, член — внутри.  — Почему я был уверен в таком ответе? — хрипло смеётся Долохов, убирая руки и сразу будто отстраняясь весь, чем вызывает у неё разочарованный вздох, который не было ни сил ни желания сдерживать. Антонин взмахивает рукой и к ним подлетает кресло, а всё ещё не закрытая дверь почти тут же щёлкает замком. Бэлла чувствует, как пламенеет лицо, когда она слышит этот звук. Кто угодно мог проходить мимо и видеть их.  — Располагайся. Я буду польщён, если такая прекрасная дама будет дрочить на то, как я трахну её мужа, — негромко сообщает ей на ухо Долохов, чуть прикусывая напоследок мочку. Бэлла уверена, что он прекрасно видит, как по её телу проходит дрожь, прежде чем отстраниться ровно настолько, чтобы позволить ей сделать шаг к креслу. Но у неё не получается. Слишком уж выбивают из колеи грубые слова из уст Антонина. Выбивают из колеи и заводят. Её никогда не возбуждали подобные грубости в постели. Не то, чтобы Рудольфус ругался, но даже фантазий о таком не возникало. До этого момента.  — Давай же, — Антонин вновь выглядит слишком самодовольной, стоя вот так рядом с ней, — Или ты уже передумала? То, как мужчина наклоняется к ней сводит с ума, но Бэлла только поджимает губы. Безобидная шпилька задевает удивительно больно. Неужели он думает, что она не способна играть в его эротические игры? Или что она не понимает правила?  — Нисколько, — она облизывает губы и наконец делает шаг в сторону кресла, чтобы быстро, почти растеряв грациозность, сесть в него, разводят ноги намного больше, чем положено леди. Антонин облизывает губы вслед за ней, ещё раз проходя по её телу обжигающим взглядом. Выдохнуть ровно не получается при всём желании. Беллатрикс прикрывает глаза, когда Антонин отворачивается. Только после этого она может чуть поёрзать, устраиваясь удобней. А «забытый» ими Рудольфус, как оказалось, уже не был скован чужой магией. Бэлла прикусывает нижнюю губу, понимая, что тот выглядит таким уязвимо возбуждённым сейчас. То как он часто дышит, как жадно смотрит на неё и на Антонина и то, как поспешно спущены его брюки. Не к месту приходит мысль, что они все будут в так нелюбимых мужем заломах.  — Так понравилось? — криво ухмыляется Антонин, перехватывая руку Рудольфуса, замедляя чужые и без того неспешные движения на члене. Лестрейндж пытается скривить губы, но вместо этого получается только почти всхлип. Беллатрикс, с удивительным для неё восторгом, понимает, что ему понравилось наблюдать так же, как и ей. Долохов не дожидается другого ответа, наклоняясь к чужой груди для мягкого мазка губами. На неё больше не смотрит. Только вверх, на лицо Рудольфуса, который всё ещё не знает, куда деть глаза. Изгибается ловко, что и не заметно того, что эта поза явно не удобна, и покрывает мазками и невесомыми укусами грудь её мужа. Устраивает шоу для неё, понимает Беллатрикс, когда чужие руки заставляют Рудольфуса чуть изогнуться, когда Антонин почти опускается на колени, чтобы лизнуть чужой живот. Когда её не видели, всё было по другому. Бэлла вспоминает, что нужно дышать, когда её муж издаёт какой-то совсем удивительный звук. Антонин приподнимает брови то ли в вопросе, то ли в насмешке и широко лижет головку члена. Рудольфус задыхается. И это так красиво, что Беллатрикс приоткрывает рот, желая раствориться в этом моменте. Но Долохов встаёт, вместе с тем ведя кончиками пальцев от бёдер к груди. Рудольфус наконец не выдерживает, подаваясь вперёд, жадно целуя и обнимая руками за шею. Бэлла хочет знать, каково это — прижиматься голым телом у почти полностью одетому Антонину. Потому что белая кожа на тёмной ткани выглядит идеально. Беллатрикс медленно моргает, прежде чем одной рукой повторить недавний жест Долохова. Проводит пальцами от бедра к груди, в конце чуть царапая себя сквозь белье. Рука сама собой спускается, уже всей ладонью скользят между грудей вниз, к промежности, но не задерживается там, вновь ложась на колено. Она облизывает губы, прежде чем сглотнуть вязкую слюну. Долохов разворачивает и вжимает Рудольфуса в стену так показательно, будто даёт урок. А она вдруг чувствует себя школьницей. Послушной отличницей, что держала ладони на коленях и внимала всему, что делали учителя. И если бы учителя в Хогвартсе творили нечто подобное, она бы была намного внимательней на уроках. Беллатрикс ёрзает, вместе с тем стараясь спустить трусики тихо. Ей не хотелось вновь встречаться глазами с Антонином. А она знала, что тот не упустить возможности обратить на неё внимание, показать эту свою понимающую улыбку. Будто с насмешкой напомнить, что она не может следовать их играм. Но к ней поворачивается Рудольфус. Своими совсем уже тёмными глазами прямо на неё. И Бэлла, собравшаяся было наклониться, замирает. Муж был таким… непривычным, что она не может насмотреться. Раскрасневшийся, с совсем уж неприлично разведёнными ногами, будто просящий у неё чего-то непонятного ими обоими. Бэлла улыбается ему, немного опуская голову. И вслед за этим наклоняется, не отводят взгляд, и спускает бельё, почти упираясь грудью в колени. Будто разрешает. Ему и себе. Вновь откидывается на спинку она уже не под взглядом мужа. Тот будто и вовсе не с ними, смотрит сквозь неё, подрагивая в руках Долохова, который уже медленно растягивал его двумя пальцами. И Беллатрикс была не в состоянии сказать, когда именно они дошли до этого. Когда Антонин прикусывает шею Рудольфуса, Бэлла поднимает руку, кончиками ногтей проводя от этого же места к плечу. Плавно переходя вниз, к ключицам и, царапнув ямочку, спуститься ниже, рисуя широкие фигуры от груди к животу. Она не сдерживается, когда Рудольфус вскрикивает от удовольствия. Рука сама собой опускается ниже. Хватает пары неспешных движений, чтобы она сама негромко ахнула, вторя мужу. Антонин облизывает губы, а плечи его напрягаются сильнее. Она ласкает себя неспешно, почти в том же темпе, что Антонин растягивал мужа. Который почти что поскуливает, подмахивая. Никогда раньше Бэлла не думала о том, что ей может понравится наблюдать за двумя мужчинами. Тем более она не могла знать, что это оказывается так долго. Но после этого томительного ожидания, она будто сама чувствует, как Антонин медленно входит в Рудольфуса. Почти сводит ноги, прикусывая губы, отчего её стон выходит сдавленым. Ужасно хотелось почувствовать хотя бы пальцы внутри, но она не могла этого сделать с такими длинными ногтями. И от этого было только мучительней смотреть, как Антонин толчек за толчком размашисто вбивает её мужа в стену. А те звуки, что они издают вполне способны сводить с ума. Никакое уязвлённое достоинство не способно было остановить её от того, чтобы встать со своего места. Она переступает спущеное раньше бельё, нетвёрдо преодолевая разделяющие их пару шагов. Чтобы выпиться в губы Антонина, который тут же отзывается, отвечая и приобнимая её за талию.  — Ты держалась дольше, чем я думал, — говорит Антонин с непривычно ярким акцентом. Бэлла улыбается ему, почти скалясь, прежде чем резко податься вперёд, кусая его под кадыком, спускаясь ниже, к ключицам. Слишком возбуждённая, чтобы даже испытывать гордость. Даже не сразу понимая, что он остановился, до конца войдя в Рудольфуса. Который тоже почувствовал изменения, касаясь губами её плеча, вполне успешно столкнув лямку лифа.  — Поможешь? — она спрашивает Долохова, опуская его руку ниже, к бедру, отчаянно желая почувствовать в себе хотя бы пальцы. И чувствует, как её приобнимает муж, касаясь живота. Антонин кивает, почти сразу же убрав руку, возвращает касание настойчивым прикосновением к половым губам, снизу вверх, чтобы, огладив клитор, толкнуться пальцами внутрь. Бэлла вскрикивает, хватаясь за обоих мужчин сразу. Становится так хорошо, что она сразу понимает от чего задыхался её муж. Рудольфус заставляет её прогнуться, второй рукой нажимая на спину, и мокро целует, ловя губами её тихие стоны. Их движения совсем не слаженные, но от этого ещё более сладкие. Бэлла не понимает, как они всё ещё способны стоять в такой странной позе, но совсем не против остаться в ней навсегда.  — Вы меня с ума сводите, — почти рычит Антонин, прежде чем Бэлла целует его, чувствуя, как чужие пальцы высказывают из неё, влажно проходясь по бедру, прежде чем исчезнуть. Она недовольно хнычет, не понимая прекращения ласки. Рука Рудольфуса гладит её успокаивающе, но этого недостаточно. Ровно до того момента, как она чувствует дрожь мужа и его громкий отрывистый стон. Осознание запускает по телу волну дрожи. Бэлла царапает спину Долохова нетерпеливо, ей хочется тоже что-то сделать, но она не понимает как. На её живот ложится ещё одна рука, направляя Рудольфуса вниз, к её промежности. Кажется, они вводят пальцы одновременно. Бэлла не понимает, только чувствует, что сразу и много. Так хорошо, что она просто толкается лбом в чужое плечо, не в силах даже издать какой-то звук. Откуда у Долохова берётся столько выдержки, чтобы всё контролировать? Мысль мелькает на доли секунды, сносимая новой волной удовольствия. Бэллу начинает потряхивать, когда её касается ещё одна рука, заставляя упасть назад, спиной к груди и она не сразу понимает, что это Рудольфус. Лишь запрокидывает голову, теряясь. Её шеи тут же касаются влажные губы и она почти скулит. Слишком много. Последней каплей становится короткий неестественный вскрик Долохова и влажные капли попавшие ей на живот. Глаза закатываются, а тело, кажется, сводит самой сильной судорогой из возможных. Как они оказываются на кровати Беллатрикс не помнит. Но не задумывается об этом. Её обнимают с двух сторон сильные руки и, довольно поёрзав, она просто засыпает.