На дворе тысяча девятьсот сорок шестой год. Холод бьёт по коже, но омега кутается в шарф сильнее, игнорирует просьбы зайти под крышу, и отчаянно ждёт приезда поезда. Внутри всё летает, он сгорает от нетерпения и поглядывает на наручные часы. Прыгает на месте, греет руки воздухом со рта, и представляет как влетит в его объятья, как не отпустит ни за что, потому что время без него длится и будет длиться адски медленно и до ужаса холодно. Наконец слышится гудок поезда, а Юнги взвизгивает от радости, прокручиваясь вокруг себя.
— Неужели… — шепчет омега под нос, пока поезд начинает проноситься мимо и замедлять свой путь, Юнги сразу ищет номер нужного вагона, срываясь вперёд, — Седьмой…седьмой вагон…
Юнги пробегает одиннадцатый, десятый, девятый, на восьмом чуть не влетает в прохожего и останавливается у перрона в ожидании. Колеса наконец останавливают движение, а бортпроводники начинают открывать двери одну за одной, омега судорожно заглядывает в окна, дышит часто выпуская горячие потоки кислорода в зимний воздух. Из нужного вагона начинают выходить первые люди. Все в армейских, тёплых шинелях, с разным количеством наград на груди, с разным количеством звёзд на плечах.
— Давно не видел тебя таким взволнованным, генерал-майор, — посмеивается Хосок, хлопая впереди стоящего Чонгука по плечу.
— Я не видел его полгода, отныне я буду хорошо думать перед подписанием очередного контракта, — выдыхает тяжело альфа, — Я жутко соскучился.
— Прошу вас, генерал, — улыбается борт проводник Чонгуку, — Вас уже ожидают, — кивает в сторону выхода омега и Чон сглатывает, поправляет фуражку, сжимает букет белых роз в руках, и выходит из вагона, глазами ища его.
Но и найти не успевает, как в него влетают с крепкими объятьями, опоясывают ногами талию, хватаясь за плечи. Фуражка падает на асфальт, а Хосок позади ярко улыбается, смотря на друзей, пока следом не настигают крепкие, удушающие объятья. Чонгук зарывается носом в родную, пахнущую розами шею, прикрывает глаза, вдыхает его всеми легкими, и сглатывает ком в горле, прижимая омегу всё крепче. Сердце в груди наконец биться начинает в унисон с тем, за кого он жизнь свою отдаст, с тем, с кем он бы провел все имеющиеся жизни во всех существующих вселенных. Он мечтал об этом ровно с того дня, как пришлось уехать, и каждое приходящее ему письмо целовал, к каждой строчке губы прикладывал, бережно хранил у сердца, продолжая отдавать долг родине. Чонгук обещал вернуться скоро, только контракт задержали на три месяца по вынужденным мерам. Юнги не сдерживает слёз, он плачет в родное плечо, целует через плотную ткань шинели, поднимается выше, хаотично оставляет поцелуи на шее, скулах, щеках, зачесывает назад пальцами его волосы и плачет всё громче.
— Я так скучал, — сквозь рыдания Юнги произносит, — Я так переживал за тебя, я так боялся, — зарывается он в шею носом, не отпускает его, не отстраняется даже на миллиметр от своего альфы.
— Прости меня, моя душа, я сам не ожидал, что выйдет так, — шепчет альфа, — Каждую ночь и день без тебя умирал, каждое твоё письмо к груди прижимал, каждый новый день зачеркивал, я так хотел поторопить это чёртово время, хотел плюнуть и уехать, я…
— Ты со мной, остальное больше неважно, — Юнги голову поднимает, целует его в уголок губ, наконец ощущая теплоту его тела в своих руках, его, каждой частичкой, жадно вдыхая древесный аромат, а альфа целует Юнги сам, омега отвечает, углубляя поцелуй.
И всё вокруг них стирается, все те, кто обнимаются так же, все те, кто плачут от радости, стирается шум, холод, остаются только они и их бешено бьющиеся сердца.
Говорят, когда влюбляешься, мир заключается в одном человеке и Чонгук, с каждой командировкой, всё больше и больше понимает значение этих слов.
Всё больше убеждается, что для него нет никого кроме его мальчика пахнущего розами и никогда не появится. Чонгук им дышит и кислорода себя лишать не собирается. Сминает жадно любимые губы, без слов показывает как же он скучал и чувствует в ответ эту нужную ему сейчас отдачу. Им не нужны слова, они давно понимают всё на уровне чувств и касаний. Юнги ноги отпускает, Чонгук его опускает на землю, начиная жадно его разглядывать, гладить по щеке рукой, стирать слезы подушечкой пальца.
— Какой же ты красивый, какой же прекрасный, — завороженно произносит альфа, — Я только сейчас, за все эти полгода, жизнь вдохнул и в её карие глаза посмотрел.
— Я тебя больше не отпущу, — целует мужа в ладонь Юнги, шмыгая носом.
— Я и сам не хочу больше с тобой разлучаться, — с улыбкой отвечает Чонгук и поднимает букет, вручая омеге, — Я купил их при пересадке на поезд, весь путь вдыхал, но они и рядом не стоят с твоим ароматом, которым я хочу покрыть поверхность своих лёгких на веки вечные, — Юнги нос в шарф от смущения зарывает, Чонгук в пространстве теряется кажется.
А
льфа, которого не брали пули, бомбы и ножи, готов пластом лечь под ноги крохотного омеги только из-за его розовых щек и кошачьего носа, там и остаться желательно, чтобы душа Чонгука у его ног была упокоена.
— Твои родители ждут нас дома, они уже стол накрыли, — принимает букет омега и снова к нему прижимается Юнги, словно Чонгука вот-вот и заберут.
— Генерал, ваша фуражка, — один из подчиненных альфы протягивает своему начальнику упавшую вещь.
— Спасибо Дохён, и ты отправляйся домой, тебя ведь тоже ждут, — улыбается Чонгук, а Дохен с улыбкой кивает, и мгновенно убегает с перрона, — Хосок! — кричит друга генерал, который оторваться от поцелуя не может, — Чон Хосок! — смеётся альфа.
— Оставь их, Хосок вообще уехал, когда Тэхен забеременел, их друг от друга будет не оторвать, — улыбается Юнги мужчине, счищая пылинки с тёмно-синей ткани, — Поехали скорее домой.
Чонгук мужу улыбается, целует его в макушку, и обнимая за талию, выходит с ним с территории вокзала. Натягивает на Юнги берет пониже, кутает в шарф сильнее, целует его в кончик носа, пока омега посмеивается, а затем прижимается к его груди. Он крепко его обнимает, оберегает подобно самой ценной на свете драгоценности и с ним забывает всё, что было пока не было рядом Юнги. Его Юнги. Чон останавливает такси и они вместе усаживаются на заднее сиденье. Омега всю дорогу увлеченно рассказывает ему о том, что изменилось пока не было Чонгука, о том как скучал и что связал ему за это время ни одну вещь и прочитал все-все книги, которые они покупали вместе перед отъездом альфы на службу. Юнги спрашивает о обстановке в стране, Чонгук лишь тяжело выдыхает, целует его в висок и говорит, что пока всё туманно. За окнами снуют люди, снежинки крутят свой танец в зимнем воздухе всё усерднее, заметают столичные улицы. Дворники автомобиля отчаянно их смахивают, но практически не успевают, окна покрываются слоем тонким вновь и вновь. После освобождения от японской оккупации и разделения страны на два государства: КНДР и Южной Кореи, в Сеуле, и ныне столицы Южной части, машины перестали быть такой редкостью и всё больше стали доступны как такси, для обычных граждан города. Чонгук подаёт ему руку, поправляет серое пальто своего омеги, целует ещё раз в нос и под руку с ним идёт к этажному дому. Они поднимаются по лестнице на третий этаж, посмеиваются, а пока звонят в звонок, ожидая когда дверь откроют, смахивают с друг друга снег. Входная дверь распахивается, на глазах родителей, которые стоят на пороге, наворачиваются слёзы.
— Приехал… — всхлипывает папа Чонгука, а альфа улыбается, кивает, тянется к омеге в объятья, благодарит за ожидание, просит прощение за тревогу.
— Сукин ты сын, как же ты заставил нас переживать, — наигранно строго произносит отец мужчины, а сам тяжело сглатывает и тянет сына в крепкие объятья, хлопая по спине, — Слава господу, что ты вернулся целым, — шепчет альфа, — Потому что о невредимости я итак знаю правду.
— Не говори Юнги, — шепчет Чонгук.
— Я могила, - шепчут ему в ответ.
— Пойдёмте за стол, я приготовил твой любимый сапсо, сынок, остынет.
— Ты лучший папа! — улыбается альфа отпуская отца, снимает фуражку, вешая на вешалку, а следом и шинель, поправляя китель.
Юнги помогает ему, сам раздевается, поправляет примятые под шапкой каштановые волосы и переплетая пальцы их рук, проходит в гостиную, где посередине накрыт большой, круглый стол. Все усаживаются, отец Чонгука наливает в рюмки свою наливку из вишни, пока папа Чона разливает всем суп из супницы.
— За твоё возвращение, командир, — улыбается Чон старший и поднимает рюмку.
— Уже не командир, — улыбается Чонгук кивая на свои погоны, держа в руке рюмку, — Я получил генерал-майора месяц назад.
Родители замирают на мгновение, а затем с гордостью поднимают глаза на сына, и только Юнги напрягается, ведь подозревает, как мог его супруг получить эту должность и даже предполагает, что в более открытой обстановке, увидит боевую заслугу за это звание. Рюмки поднимаются в воздух, все чокаются, залпом выпивают.
— Как дела в стране? Всё налаживается? — закусывает старший кусочком сыра.
— Пока сложно сказать, прошло не так много с освобождения, сейчас много перебеженцев, подстав, потасовок, страна приходит в себя, но ей тяжело, — Юнги наливает Чонгуку ещё, целует в плечо и съедает ложку супа, внимательно слушая мужа.
— Когда следующая командировка? — Юнги моментально напрягается, а Чонгук замечая это, лишь голову к нему поворачивает, отвечая с мягкой улыбкой.
— Я думаю, долг родине я пока сослужил и планировать точно ничего сейчас не хочу, — целует его в переносицу альфа и шепчет только для Юнги, — Не переживай, я никуда не уеду, я ведь вернулся.
Юнги сглатывает ком, кивает и лишь плотнее подсаживается к Чонгуку. Время до вечера проходит в тёплой, домашней атмосфере. Альфы пьют, обсуждают былые дни служб, ведь отец Чона тоже дослужился до генерала, но ушёл в отставку по состоянию здоровья. Только Чонгук получил эту должность всего в тридцать, а отец альфы в пятьдесят. Юнги ластится к нему, обнимает за талию, голову на грудь кладет, когда они уже переходят на диван, за чашки с чаем для омег, и бокалы с коньяком для альф. Омега слушает его сердцебиение, выводит пальцами на кителе только известные ему одному узоры, слушает его голос и чуть ли не мурлычет, когда чувствует руки на своих бёдрах. Стрелка часов переваливает за девять, а Чонгук опускает бокал на столик.
— Нам думаю, пора к себе, — произносит он с улыбкой, слегка захмелевший, это заметно по румянцу на щеках.
— Остались бы у нас, — с досадой произносит папа Чона, пока Чонгук поднимается на ноги, а отец машет рукой мужу, что не нужно их задерживать.
Юнги чувствует крепкую хватку на талии, когда поднимается, а тяжесть вниз живота сама начинает опускаться. Он супруга не видел полгода, и соскучился не только душевно, но и чертовски физически. Они доходят до прихожей, Чонгук помогает Юнги с верхней одеждой, натягивает свою, прощается с родителями и как только дверь за ними закрывается, притягивает к себе.
— Сейчас я очень рад, что мы купили квартиру в соседней этажке, — шепчет альфа, целует Юнги в шею и через пальто сжимает пальцы на его талии.
— Нам бы дойти..., — сглатывает омега, шею подставляя под горячие и мокрые поцелуи своего супруга, — Генерал, вы пьяны...
— Только если тобой, — кусает его за кадык Чонгук, — Пойдём быстрее, — рычит он и хватая мужа за руку, спускается по лестнице, бежит практически.
Они выбегают в метель, целуются, и с улыбками отрываясь, бегут к своей парадной. Консьерж пропускает их без пропусков, лишь уважительно кивая альфе. Юнги с Чонгуком в браке уже пять лет. Ему двадцать пять, и с альфой он познакомился в госпитале, когда Чонгук, будучи начальником, роты поступил с ранением. Омега работал ординатором, помогал врачам и раненым, на Чонгуково:
—
Щиплет.
Ответил:
—
Такой большой начальник, а боится такой маленькой ватки, терпите, а то это будет ваша последняя звёздочка.
Юнги нанес мазь, загипсовал руку, а Чонгук пришёл к нему на следующий день с огромным букетом белых роз.
— Наверное нелогично дарить человеку с ароматом роз, розы, — почесал он здоровой рукой бровь, — Но не берите в голову, сходите со мной на свидание, доктор Мин.
Юнги опешил, из хватки пальцев выпала ручка, а он лишь кивнул, принял букет дрожащими руками, и попросил подождать за дверью. Переодел форму и пошёл с ним на свидание. Которое закончилось не первым поцелуем, а словами:
— Я солдат, я верно служу родине, я пропадаю на работе, и моим партнёром быть чёртовски сложно, мне уже завтра уезжать на фронт, но если я приглашу вас на второе свидание, и попрошу через три месяца встретиться здесь же, вы придёте, доктор? — видно было что он нервничал, но смотрел он омеге в глаза.
Юнги не знал что ему ответить, он сжимал в руках стаканчик с горячим чаем, смотрел на альф,у и набрав в воздуха лёгкие, резко ответил:
— Дождусь.
А позже ждал его из всех командировок, со всех заданий, он залечивал ему раны, целовал в лоб, переживал, и всё сильнее влюблялся. Слал письмаи получал в ответ, понимал, что лучшим решением стало тогда дождаться второго свидания. Через три года знакомства и постоянных командировок, Чонгук сделал Мину предложение, и они даже успели сыграть чудесную свадьбу, куда позвали узкий круг друзей и родителей. Чонгук продвигался по карьерной лестнице, а они стали откладывать любую сумму, благо жили они вдали и их территорию не тронули. Пара успешно купила свою квартиру в Сеуле, обустроили её, а закончив, сразу же съехали. Омега на время командировок один находиться не мог, так что кочевал от своих родителей, к родителям Чонгука. Ребенка они родить не успели, да и никогда не спешили, но оба знали, если весть о беременности появится, они оба будут несказанно рады, ведь даже сразу, без переговоров, покупали квартиру с расчетом детской, а позже, купили всё до кроватки. С работы Юнги уходить не стал, ведь это хорошо занимало мысли в отсутствие альфы, да и деньги не были лишними. А теперь они, спустя годы вместе, целуясь поднимаются на свой родной этаж. Юнги открывает дверь, пока его со спины к себе прижимают и как только они входят, его вжимают в комод поясницей, закрывая дверь на ощупь. На пол летит шинель, пальто, фуражка с беретом. Омега стягивает с него китель, спиной продолжает идти туда, куда ведёт его альфа и ослабляет его галстук, скидывая в сторону. Они не включают свет, освещает спальню тускло лишь уличный фонарь, а Юнги чувствует как его отрывая от земли, поднимают и опускают на прохладные простыни, Юнги стонет от контраста температур. На языке привкус сандала и алкоголя, он поднимает руки вверх, помогает избавиться от свитера, который в сторону сразу летит и чуть ли отрывая пуговицы с рубашки, срывает её с альфы. Чонгук целует его в шею, дорожку поцелуев до пупка ведет, чувствует как руки ему плечи опускаются, пальцами по каждому боевому шраму проводят, по каждой ране пережитой, и расстёгивает пуговицу его кашимировых брюк, Юнги таз приподнимает, сам их в нетерпении стянуть помогает.
— Я хочу тебя, — смотрит в глаза мужа Юнги, — Я очень сильно хочу тебя.
— Я даже не могу представить как же я смог без тепла твоего тела прожить, я каждую секунду его вспоминал, и рисовал в самых ярких красках в голове наши ночи, полные любви и твоих ангельских стонов, — белье супруга Чонгук подцепляет, и оставляет его под собой лишь в хлопковых, белых носках.
Юнги только со слов тихо стонет и прикусывая губу, притягивает его за поцелуем. Чонгук гладит его по животу, большими пальцами по тазовым косточкам ведет Омега в нетерпении, звеня тяжёлой, армейской пряжкой, вытаскивает из пояса ремень, а следом и ширинку расстёгивает, ногами стягивает с него плотные зимние брюки, а Чонгук снимает следом нижнее бельё. Он скучал чертовски, до того, что запираясь в кабинете и спуская ладонь в брюки, вспоминал образ супруга. Альфа хочет его всего, до каждой клеточки забрать, и никому не отдавать и не показывать никогда.
— Ты только мой, Чон Юнги, — рычит альфа, кусая его за плечо, — Мой полностью, каждой клеточкой ты мой, каждой жизнью ты мой, так же как и я, я только твой, потому что я даже представлять себя без тебя не буду.
Юнги плавится от слов, от действий альфы, стонет в голос, когда его члена касаются, проводя большим пальцем по головке. Содрогается, ощущает это тепло, которое на полгода забыто было, чувствует наконец эти губы на себе. Они разлучались, они были без друг друга, но на такой длинный период впервые. Каждый раз судьба их словно на прочность проверяет, но Юнги перед богом поклялся в своей верности и преданности. Он никогда не забудет их первый поцелуй на перроне, их первый секс, который случился уже после свадьбы, потому что Чонгук сказал:
— Я не хочу, чтобы мы переспали, я уехал, а ты надумал себе разного, и пусть мы оба любим друг друга, это случится только после свадьбы, я хочу показать тебе всю свою серьезность своего отношения.
Чонгук очень терпеливо ждал, и даже когда Юнги чувствовал твёрдость собственным телом, во время поцелуя, альфа только прерывал процесс, прислонялся лбом к его лбу, и глубоко выдыхая, отходил, а затем провожал до дома, целуя в уголок губ.
А сейчас жадно целует, неистово, проводит рукой по всей длине, кусает за нижнюю губу до крови, оставляет следы своих ладоней на молочных бёдрах, полностью присваивает себе его, а Юнги закатывает глаза и содрогаясь, кончает. Ему хватило всего пару минут, потому что Чонгук доводит его мастерски после такого долгого и мучительного перерыва. Он как оголённый провод, коснись, воду вылей, Юнги вспыхнет, коротнёт и вспыхнет. Чонгук рычит, руки мужа над головой заламывает, к кровати прижимает, и раздвигая ноги, пальцы мочит в смазке. Юнги дышит часто, сам бедра шире разводит, и вместе с глубоким поцелуем, чувствует как в него два пальца входит, начиная его растягивать. Омега чуть морщится, стонет в поцелуй, поджимает пальцы ног, сжимая ими хлопковую белую простынь. сквозь носки.
— Я очень сильно скучал, — шепчет Чонгук, — Я попал в передрягу, пулю словил и молился только с твоим именем на губах.
— Я знал, что звание тебе дали не просто, — чувствует ещё один палец Юнги.
— Мысли о тебе меня спасли и я понял, как же сильно я хочу от тебя детей, — он сгибает пальцы, раздвигает, растягивает Юнги медленно, с оттяжкой, с наслаждением, кусая на шею, соски, за пупок, — Как же сильно я хочу увидеть маленьких копий тебя.
— Я боюсь, что я не смогу без тебя, так ещё и с детьми, — честно признаётся Юнги.
— А я не оставлю тебя.
Чонгук вынимает пальцы и аккуратно пристраивает головку, отпускает руки супруга, позволяет себя обнять, чувствует как ноги вокруг его талии опоясываются, начинает потихоньку входить, а Юнги закатывать глаза сильнее, глубоко выдыхая. Он протяжно стонет, терпит малую боль, хмурится, а Чонгук входит до конца, круговые движения бедрами делает, позволяет омеге привыкнуть, и как только Юнги кивает, делает первый толчок. Альфа целует его в закрытые веки, сглатывает тяжело, опускает руки на бёдра омеги, входит реще. Он не может медленно, не сейчас точно, а Юнги притягивает его ближе сам, жадно целует, ноготкам по спине ведёт.
— Быстрее, — шепчет он в губы, давая мужу зелёный свет.
Чонгук ухмыляется, спускается к шее, зарывается в неё носом, и выходя до середины, вновь резко входит, Юнги чуть ли не вскрикивает, а затем стонет громче. Альфа целует шею, оставляет наконец свои следы на нём, везде где только касается, Юнги потом обязательно его поругает, ведь так нельзя, что скажут люди, но Чонгуку, не смотря на время, в котором они живут, глубоко наплевать на это. Они не делают ничего постыдного. Они просто любят. Чертовски сильно любят. По комнате, где свет так и не зажигался, разносятся любимые звуки альфы. Его личное, райское пение. Он бы записал это на пластинку и слушал на проигрывателе днями и ночами.
— Пожалуйста, не уезжай так надолго, — просит Юнги отчаянно, — Прошу тебя…
— Обещаю, — уверенно отвечает альфа входя резче.
Он срывается на толчки, кусает за шею, чувствует как горит от полос спина, и закидывает его ноги на свои плечи, под другим углом входит, тумбочка от толчков грозится рухнуть на пол. У Чонгука всё в глазах плывет, ему просто невероятно хорошо и он находит то, как ему запечатлеть своё обещание. Тяжесть завязывается в крепкий узел и вместе с тем, как сделать последний толчок и кончить с Юнги одновременно, Чонгук смыкает клыки на ключицах омеги, слыша крик и чувствуя как в мясо полосуют его спину. У Юнги искры в глазах взрываются, он вместе с окрыляющим чувством, ощущает адскую боль, но не приходит в ужас, потому что в голове лишь мысль «наконец-то» мелькает. Чонгук чувствует железный привкус по рту, отпускает мягкую кожу, зализывает метку, что позже форму обязательно даст, мягко целует под ней и благодарно шепчет:
– Спасибо, что ты есть...
*** Три месяца спустя***
— Тебе нравится? — крутится в зеркале Юнги, выбирая себе новое, лёгкое пальто на весну.
— Мне нравится всё, что на тебе, — улыбается Чонгук, но не успевает Юнги ответить, как прижимает ладонь ко рту и с ужасом убегает в сторону уборной комнаты.
Наружу выходит весь съеденный завтрак, и даже любимый круассан, выворачивает полностью, а Юнги тянется к смыву, дёргая за верёвочку. Перед ним всё плывет и он даёт себе пару секунд просто выдохнуть.
— Юнги! — с той стороны доносятся стуки.
— Не входи! — кричит омега.
Он дрожащими ногами поднимается, утирает рот, умывается и смотрит на своё отражение. Его мутит уже неделю и всегда это разные приемы пищи. Даже когда всё хорошо и он не ел, его мутит от запахов, от ярких вещей, от присутствия папы. Пальцы вокруг раковины сжимаются, а Юнги резко осознаёт то, от чего же это может быть. Не верит. Сглатывает. Пусть это может быть банальное несварение, желание внутри отчего то его исключает. Омега утирает рот о полотенце и вылетает из комнаты в крепкие руки. Даже слабость волшебным образом улетучивается, а он разглядывает Чонгука, будто первый раз видит его.
— Душа моя? – обеспокоенно Чонгук произносит.
— Отвези меня в больницу… — шепчет Юнги, — Чонгук поехали в больницу скорее, прошу тебя.
Чонгук бледнеет на глазах, разглядывает его хаотично, но лишь кивает и даже на руки поднимает. Ловит такси, но Юнги весь путь отказывается говорить, что же с ним. Лишь давит нервную улыбку, сжимает ткань брюк и первым вылетает из машины. Просит подождать мужа за дверью.
— Чимин, доставай свои приборы, быстрее!— нервно усмехается Юнги снимая с себя одежду, на гинекологическое кресло спеша.
Чимин надевает перчатки, хмурится, и начинает проводить осмотр. Чонгук в нервном ожидании сидит, всё порывается внутрь зайти, но не может ведь он так к омегам. Ходит кругами, стучит нервно подошвой, гипнотизирует часы, и уже клянётся ворваться, как его кличут через весь коридор.
— Генерал! Генерал!
— Одевайся, — улыбается Чимин, — Поздравляю, будущий папа, чур акушером твоим буду я, – он снимает перчатки, с нежностью смотря на друга.
— Неужели… — Юнги усмехается, прикладывает пальцы к губам, соскакивая с кушетки.
Он натягивает одежду под смех друга, хватает пальто и крепко обняв Чимина напоследок, покидает кабинет, он было уже готов наброситься на Чонгука, кричать о новости, только не успевает, останавливается в два шага, а улыбка медленно его покидает от того, что он слышит.
— Как это я срочно нужен?! — рычит альфа, — Никого другого нет? Я ведь недавно приехал.
— Генерал, я…
— Убирайся! — рявкает он и пока солдат уносится прочь, Чонгук под нос ругается, оборачиваясь, а всё настроение Юнги испаряется и появляется желание зарыться в подушку и рыдать вне себя.
Чонгук сталкивается с влажными, родными глазами, у альфы внутри всё холодеет в секунды, но он даже не успевает коснуться мужа, как Юнги опуская голову и натягивая пальто на ходу, уносится из коридора. Чонгук сообразить и сложить всё не в силах, как слышит другой голос сразу, следом.
— О, папаша, — дверь хлопает и выходит Чимин со стопкой историй, — Уже в курсе? Поэтому так ошарашен?
— Папаша? — хмурится Чонгук.
— Юнги не сказал?
Чонгук голову поворачивает, смотря ему в след, даже не моргает пока провожает его взглядом, только сейчас понимает всю суть ситуации, а гнев на себя и свою работу, приходит слишком внезапно. Он его не догоняет, сжимает кулаки, нервно поправляет фуражку и смыкая челюсти выходит следом. Юнги он перед больницей не обнаруживает и берет другое такси, отправляясь в штаб.
***Вокзал. Ровно через неделю***
Юнги глотает ком, стоя поодаль Чонгука. Он ему в тот день ничего так и не сказал. Сослался на плохое настроение, ответил, что ничего из разговора не слышал. Чонгук лишь сделал вид, что поверил, а позже пропал из дома на сутки, сказав, что его внезапно вызвали на работу. Они стоят у перрона, альфа строит солдат, проверяет каждого на наличие и документы, а затем разрешает попрощаться с родными. Сам подходит к Юнги, обнимает, прижимает к себе и топит слёзы мужа в своём кителе. Юнги дышать трудно, его горло словно сковала проволока и давит, давит, только Юнги себе разрыдаться не позволяет, так же как и озвучить новость. Потому что Чонгук только получил свою должность, потому что ему нельзя сейчас показывать то, что личная жизнь ему важнее. Вагон начинают заполнять солдаты, а слезы провожающих, слышаться сильнее, громче. Юнги обнимает его крепче, эгоистично, не хочет отпускать вообще никуда, но бортпроводник оповещает об отправке, а омега отходит от мужа, опускает голову.
— Тебе пора, — тихо он произносит, а Чонгук глотает ком, улыбаясь ему.
Ему и правда пора. Только дверь вагона закрывается, а Юнги поднимает полный паники взгляд.
— Чонгук, ты ведь не успеешь, — поезд трогается, — Чонгук! — он указывает пальцем на уходящий поезд, а альфа расплывается в широкой улыбке, подходит ближе, притягивает за талию и отворачивает ворот рубашки Юнги, касаясь своей метки.
— Я обещал тебе, душа моя, — с улыбкой он произносит в родные глаза, — И я не уеду никуда, не увидев нашей маленькой копии, — он ладонь ниже опускает, прикладывает к животу супруга, Юнги моргает через раз кажется.
— Как ты… Но служба, Чонгук…
— Я люблю тебя больше чинов и погони за ними, и поверь, это не конец моей карьеры, — посмеивается Чонгук, утягивая его в поцелуй, пока за спиной поезд уносится на другой конец страны.
Чонгук действительно остался. Он спорил с руководством, грозился уйти, но положение в стране, начальству терять такие ценные кадры, действительно не позволило.
– Он родит и без тебя, а страна без тебя потерпит убытки!
– Он – важнее этой чертовой республики, – рявнул Чонгук, ударяя кулаком по столу.
Чина его не лишили, перевели и дали в командование батальон, который Чонгук натаскивал сам. Альфа, который шёл к начальству не смотря на угрозу увольнения, даже не думал об этом, он думал о чувствах своего супруга и о том, что пообещал, а позже, он добавил очень важную фразу:
– Если бы я узнал это уже в пути, я бы сошёл на первой остановке и купил билет обратно, я солдат и верно служу родине, но куда важнее – я отец и супруг. Карьера ничто в сравнении с вами и я не смогу быть на расстоянии.
