***
Капли, преломляющие мерклый свет гаснущего среди сизых туч солнца, отражали ртутный цвет неба, что выкручивало яркость на минимум с каждой минутой, словно отыгрываясь за вчерашний день. Непогода злобно хихикала в такт грому, норовившему опередить вспышки молний. Осоловелый взгляд с просевших пружин дивана изредка падал на городской горизонт, который совсем скоро умоется сумеречными красками. Сигаретный дым клубился у низкого потолка и легко рассеивался порывами обильно просачивающегося через окно ветра. Забитые запахом жжёного ментола альвеолы с удовольствием впитывали вечернюю свежесть. Двадцать часов без сна не прошли бесследно: дикая взбудораженность, что кружила голову целую неделю, за руку водила по воздуху, столкнула её с огромной высоты, преминув напомнить раскрыть крылья. Похмелье, обухом ударившее по голове к концу вечеринки и в полной мере настигшее в туалете, придерживало русую копну, читая назидательные нотации. Плывущий перед глазами кафель показался самой манящей подушкой, на которой не грех было вздремнуть, лишь бы не слышать собственную критику над ухом. Внезапное пробуждение было коротким и неприятным, потому что пришлось вновь мириться с последствиями активного пьянства. Ноги сами носили от ванной до постели, и она была благодарна тому, что не помнила ничего в промежутках. — Когда ж меня чёрт возьмёт… Мысли выдыхались с дымом, унося всю концентрацию. Безразличие, показавшееся утром спасительным, сменилось разъедающей тоской, что чем-то горьким растворялась на корешке языка. Мышцы ныли, натягивались и скручивались; Хирава чувствовала, как по ним плющом ветвится нечто ядовитое, быстро добираясь до черепной коробки. Она приподнимается, жмурясь, выбрасывает почти истлевшую сигарету в окно и аккуратно минует пыльные просторы, опираясь о стену и комод в желании добраться до кухни без дополнительных синяков. Приглушённый свет изредка подмигивает за стеклом треснутой лампы. Девушка, привыкшая к мраку в квартире, не обращает внимания ни на это, ни на сидящую в углу мать, укоризненно посматривающую на шатающуюся фигуру из-за мятой бумаги. Шкаф практически выплёвывает открытые упаковки, из которых вываливаются любимые овсяные печенья. Шинкори тихо четырхается, но не поднимает, отвлекаясь на содержимое заветного блистера. Жёлтая таблетка мигом оказывается за щекой, оставляя после себя приторную плёнку. Она, не запивая, сглатывает её и садится, дёргано вытирая выступившую испарину. — Ты опять перестала пить сульпирид? — проницательно вопрошает женщина, видя трясущиеся ладони, которые дочь старательно пытается унять под столом. — Нет, — ведёт плечами, сбрасывая связывающие глаза. — Ясно, — сухие губы плотно сжались, но в остальном мать не изменилась в лице, продолжив лишь с тем же суровым холодком изучать шатенку. Знает, что солгала, но решает проигнорировать. На коже возникли розоватые полуэллипсы. Она жмётся от пожирающего стыда; сама ставит себя на колени, сама всё выбрасывает. Сама лжёт и сама не хочет выбираться из липкой трясины. Женщина молча швыряет газету, ткнув пальцем в ядрёную амальгаму многообещающих названий в строке, и выразительно кивает. Шин щурится, издалека вчитываясь в опус, однако всё же неуверенно берёт его в руки и бегает по строкам, хватая слова «убийство», «Роппонги», «преступные группировки» и размытые фотографии, аляпистость которых не скрывает даже цензура. Не понимает, что ей пытаются сказать, почему в выученной растерянности морщит лоб. — Тебе скоро на работу. Поосторожней, — напоминает мать, постукивая пальцами по гладкой поверхности. Блестящий блистер, рассчитанный ещё на тройку приёмов, сминается в руке вместе с леденцом, выхваченным из тарелки. Нижние веки наливаются свинцом, едва не натягивая глаза на подбородок. Шинкори прячет лицо, желая исчезнуть с планеты на время смены, и нехотя задвигает табуретку бедром. — Стой. Еле волочащиеся ноги продолжают тянуться к дверному проёму, но уже без прежнего энтузиазма. — Не забывай про лекарства. Шатенка поправляет выбившуюся прядь и с непроницаемым выражением пропадает за углом коридора. — Гадство, — она сомкнула подрагивающие ресницы, пытаясь собрать всё в кучу. Дверной хлопок почти оглушительной вибрацией отзывается в ушах. Не получается. Лоб приник к прохладному дереву, будто его хозяйка желала вдавить мысленный распад, который неуловимо циркулировал в голове. Глухое раздражение заскреблось где-то на подкорке, однако не сумев набрать необходимую мощь растеклось лужицей противной досады. Новая сигарета тонет во рту: Хирава впихивает её до середины штранга, заставляет себя вкусить жжёную горечь, лишь бы не расклеиться от гложущего ощущения несобранности. Не обращает внимания на то, что в горле першит и царапает и продолжает давиться дымом, пока не начинает откашливать желчь. Диван плывёт к комоду, сливаясь в единую кляксу. Гром теряется в рёбрах и затихает там пульсацией. Кости плавятся и подгибают ноги, переставшие осязать пол. В желудке болезненно сосёт. Она тянется ко рту, чтобы остановить рвотный позыв, но не успевает и прикоснуться к нему. Шин безжизненно косится в зеркало, встречаясь взглядом с потускневшей оболочкой: кислота подсыхает в уголках губ, нос почти полностью перекрыт пластырем, поджатые плечи мелко дрожат под толстовкой, а бледная кожа кажется до странности прозрачной на фоне тёмного стола. Хочется скорчиться в отвращении, однако силы находятся лишь на хаотичную пробежку по своему лику и пережёвывание невесомой, но приятно покалывающей кончики пальцев теории: «Когда-нибудь это закончится».***
Мириада цветастых логотипов сменилась призрачным мраком переулка, в котором показывались рассеянные из-за полуночного тумана редкие отсветы фонарей. Дождь лениво моросил, пуская маленькие бисеринки на графитовый зонт. Узурпатор шёл, периодически спотыкаясь о сброд, что жил в районе полностью находящимся под его подошвой. Округлые стёкла давно покрылись влажной завесой. Сорвав с переносицы очки, он оценивающе оглядел их и, плюнув, толкнул в карман пальто за бесполезностью. Кровь медленно закипала под кожей, собираясь в колотящийся ком, что рвался растратить энергию. Живот неприятно свело. Размытое пространство лишь добавляло жути к антуражу грязных дорог-переплетений, вынуждая обхватить прохладную рукоять. Слегка дрожащая от холода ладонь медленно прошлась по поверхности железной двери бара, пёстрая вывеска которого призывно помигивала. Чьё-то липкое дыхание неприятно шевельнуло мокрые волосы на затылке, почему он поспешил скрыться от него в толпе танцующей молодёжи. Тот же бармен, то же пресное пойло, те же раболепные взгляды на его беспристрастие. Блондин позволил себе расслабленно выдохнуть, очутившись на потасканном табурете. Неуёмное чувство наконец отпустило, от чего он расплылся в подобии облегчённой полуулыбки, параллельно протирая очки. — Рана видел? — Слыхал о таком, — раздался елейный голос за спиной, за которым последовала череда приветственных хлопков. — Как дела, братишка? Мания преследования не мучает? — он усмехнулся, жестом прося парня за стойкой плеснуть чего-нибудь. — Отвали, — Риндо небрежно отмахнулся. — Ну-ну, не надо так, — старший, облизнув пересохшую губу, по-детски выпятил её, — а то ведь не у кого будет колёса просить. Младший сморщился, молча принимая предложенный шот и в ту же секунду опустошая. Рука на автомате потянулась в карман за пачкой, которая, как оказалось, полностью расклеилась и теперь походила на туалетную бумагу. — Блять, — он вперил в потёкшие буквы почти горький взгляд. Ран вытянул шею и, пошарив в штанах, обнаружил, что оставил свою упаковку дома. Стул отвратительно скрипнул, когда он потянулся через стойку, обращаясь к бармену: — Малец, достань-ка покрепче, — брови дёрнулись в сторону бесчисленного количества бутылок, пока длинные пальцы перебирали шелестящие пакеты. По языку пробежался эфемерный вкус косяка, который Риндо когда-то попробовал по совету развеселённого эффектом брата, который мог выкуривать целые самокрутки и чувствовать себя налегке, в то время как его от тройки крепких тяг охватывала морская болезнь. — Я лучше таблетками обожрусь, чем возьму это дерьмо в рот, — объявил он, недовольно зыркнув на вытащенный тёмный файл. Ран с победным вожделением ощерился, достав коноплю, и с придирчивым предвкушением покрутил перед лицом, вынося исчерпывающий вердикт: — Хоть до конца месяца упарывайся, — щёлкнул зажигалкой и на секунду прикрыл веки, вдыхая запах засушенной травы. Затяжка легко миновала губы, сливаясь с вышедшей через ноздри струйкой дыма. Блондин скривился и ловко перехватил бутылку, которую бармен подталкивал к ним. Горло неприятно царапнул коньяк и, еле подавляя кашель, он прижал рукав к влажному рту. Увидев перекошенное лицо, второй вежливо предложил сигарету, на что получил ожидаемый отказ. — Как войдёшь во вкус — зови, — грациозно соскочив с сидения, Ран стряхнул косы в сторону. — И отдохни нормально. Риндо тяжело вздохнул, прикрывая лицо рукой. Глаза защипала радуга неоновых цветов, которой заливалось гладкое стекло. Топот и пьяные вопли тусовщиков оглушали, пожалуй, сильнее, чем бездарная какофония битов, за которые диджею (и себе тоже) хотелось вырвать уши. Нетерпеливо постукивающие по поверхности пальцы выдавали лёгкую нервозность. Он невидяще буравил бесчисленное количество алкоголя перед собой, чувствуя амбивалентное беспокойство в груди. До этого голова кипела от обилия мыслей, а теперь — от их недостатка. Пустота раскалывала мозг, перемалывала и вновь как пазл собирала будто в насмешку. По барабанным перепонкам ударили новые басы вдвое громче, чем предыдущие. Дёрнув щекой, он со звоном опустил бутылку и спрыгнул со стула. Холод облизнул кожу, слившись с разлившимся внутри градусом. Волосы вновь прилипли к лицу: дождь и не собирался прекращаться. Пальцы отчего-то приятно свело. Странное томление внутри теплилось фантомным осадком, который вопреки погоде смешивался в Риндо чем-то тягучим и согревающим. Тело собралось мозаикой, напружинилось, а после чьим-то мягким прикосновением рассеялось по воздуху. Хватка ослабевает, так же распыляется, выпуская зонт, когда внутри что-то мелко щекочет, еле уловимо произнося: «Поторопись» Мурашки разбиваются об оголённые кисти и, ползя выше, тают под тонким пальто. И он повинуется: ускоряет шаг, виртуозно лавируя среди чёрных манекенов.Elley Duhé — Middle of the night (slowed)
Тугие верёвки скрутили живот: пылающее сердце забилось в бешеном ритме. Дурманящий аромат, возникший из ниоткуда, за нос потянул в сторону, расталкивая недовольных людей, на безликие профили которых падали косые лучи светофора. Рука неконтролируемо вскинулась и змеем овила тонкую руку первого, кто вонзился в пространство. Брови, ранее сомкнутые в клиновидную бороздку, обрушились на прикрытые веки. Небоскрёбы слегка раздвинулись, пропустив лунный свет, проложивший бледную дорожку на длинные волосы. Незнакомые глаза, окаймлённые трепетно подрагивающими ресницами, налились мерцающей бронзой. На мгновенье выцветшая улица поспела за женским лицом, озарившись ослепительно искромётной рябью. Бледно-зелёная вспышка перед глазами — и фантасмагория красок быстро меркнет на фоне абсорбировавшихся в сетчатку черт, которые отзываются внутри приятной заполненностью. Смазанное касание пальцев пустило по телу нити магнитной блажи. Блестящие от влаги зеницы наполнились концентрацией недоумения и восторга. Затаённое дыхание слилось с чужим, взбежало по загривку и надавило на восприятие, подталкивая к низкой фигуре. Шинкори изнутри закусила щёку, чувствуя, как под мокрым пластырем предательски колет, а по щекам стекают раскалённые капли. — Я тебя нашла, — на выдохе произносит она. Рука налилась кровью; пальцы крепче сжались вокруг запястья, а время намеренно замедлилось, растягивая почти эйфорическое облегчение. Риндо показалось, что его пихнули под дых, когда по костяшкам провели кожаной перчаткой. Робкая жадность впитывала каждую аккуратную черту нового лица, осматривало и проверяло на подлинность, объединяя обострённую реакцию в единый орган чувств. Потрескавшиеся губы дёргаются в улыбке. Нос чудовищно болит, однако Шинкори терпит, ибо не удерживается от того, чтобы втянуть едва уловимый аромат лимонного парфюма. Слова утонули в горле, когда на задворке сознания послышалась незваная мысль, тихим шёпотом отразившаяся и в растроганных глазах: «А я от тебя бежал» Он быстро моргает, пропуская мысль о том, насколько всё походит на самый фантастический и роскошный сон.