Я хочу этого

– Хэ Су – не императрица и даже не наложница, – произносит Ван Чжон холодно. – Она не жена вам, и нет причин, по которым она не может стать моей. И Ван Со до хруста сжимает кулаки, пытаясь обуздать бешенство, затянувшее мир вокруг кровавой пеленой. Все во дворце – от главного астролога до последней прачки – знают, что связывает императора со старшей дамой Дамивона. Пусть место возле трона занято другой – что поделать, влияние кланов по-прежнему слишком велико, и у правителя должна быть правильная старшая жена, – но место в его сердце – только для Хэ Су, это даже Ён Хва принимает и терпит, а обнаглевший мальчишка… …Полно, да мальчишка ли? Четырнадцатый принц еще молод, верно, только за ним – войско в триста тысяч и победы в сражениях, и жители приграничья едва не молятся на полководца, усмирившего киданей. Ван Чжон уже знает вкус власти: пусть он далек от трона, но армия под его рукой – не то, о чем можно безопасно забыть. И что бы там ни говорил вслух Ван Со, на самом деле он понимает: указ этот – совершенно точно не подделка, и Чжон требует сейчас то, что считает по праву своим… демоны бы забрали третьего брата за такую подлость – отдать другому женщину, которую Волк никогда не согласится отпустить! Ну что ж, излишняя самонадеянность должна быть наказана. Не захотел четырнадцатый брат послушно и тихо сидеть в ссылке – пусть принимает последствия. И правитель произносит первые слова указа, но Ван Чжон – вот же немыслимое дело! – осмеливается перебить его, и от прозвучавших слов у Ван Со холодеет все внутри. – Хэ Су хочет выйти за меня, – говорит Ван Чжон, и уверенность в его голосе – прочнее камня. – Спросите у нее – и убедитесь сами. Ван Со привык обнаруживать страх в чужих глазах, но это – дворец, переживший многих правителей Корё, здесь и не такое видывали. После сумасшествия Ван Му, после того, что творил Ван Ё, чья расчетливая жестокость была куда хуже безумия – не так уж нового владыку и боялись. Ни истерик с битьем драгоценных ваз о головы евнухов, ни запоротых насмерть слуг, ни истерзанных похотью служанок, а что глянет иногда грозно – ну так что ж, от одного только взгляда синяков не случается… Но вот сегодня, краем сознания отмечает Ван Со, его именно боятся – так, что в панике спешат убраться с дороги, словно зайцы перетрусившие. Впрочем, Волку не до их испуга: даже лучше так, никто не путается под ногами, и можно быстрее добраться до женщины, увидеть которую не просто хочется – необходимо. Он ведь знает – звериным чутьем своим ощущает – нет между этими двумя того, что связывает влюбленных, нет – и не было никогда. Но лишь сейчас Ван Со впервые думает: а ведь все эти годы он видел четырнадцатого принца рядом с Хэ Су слишком часто, чтобы в случайность можно было поверить. Уже и не вспомнить теперь точно, когда правитель стал считать ее своей, да что там, она же и вправду была – его, и безграничное счастье это – найти в конце концов родного человека, любимую женщину – застило ему глаза. А иначе как бы так вышло, что недоверчивый Волк растерял всю подозрительность и вовремя не понял, что младший брат всерьез намерен отобрать это счастье? Он отчетливо помнит, как впервые увидел их рядом. Безалаберный младшенький опять нарвался на неприятности, и лупили его вполне качественно – забили бы, пожалуй, и насмерть, не успей Ван Со вмешаться. А ведь Чжон обычно неплохо дерется, и как он умудрился так подставиться… ах, вот оно что! Девчонка, и знакомая даже – та самая неугомонная младшая кузина жены восьмого принца. Ладно, этой пигалице не впервой болтаться по лесу в неудачной компании, а вот четырнадцатый удивил: этот балованный маменькин сынок – и вдруг закрыл кого-то собой? Он посмеялся еще тогда мысленно, увидев, как покраснел не искушенный женской лаской братец, когда девчушка принялась хвалить и обнимать его. И как Чжон заявил ей торжественно: теперь твоя жизнь – это моя жизнь. Что ж, довольно скоро судьба повеселилась над самим Волком, оплела его сердце любовью, без которой и жить-то уже, кажется, невозможно. И от мыслей этих становится больно – так же больно, как отдирать присохшую повязку от незажившей раны. Образы из прошлого теснятся в памяти, сменяя друг друга, и если раньше он видел в них только Хэ Су, то теперь понимает, сколько же раз там был – четырнадцатый. …Вот мальчишка едва не срывается в крик: ее же отдадут за старика, это ведь подло – так продавать Хэ Су! И словно наваждение падает с Ван Со и остальных братьев, и вот они уже вовсю придумывают, как спасти девчонку от нежеланного брака. Да, у них не получилось – шутка ли, женихом-то оказался сам император! И пускай Ван Чжон напрасно падал в ноги матери с просьбой остановить эту свадьбу, а они с Уком едва не попали под отцовскую ярость, и лишь сама Хэ Су сумела найти выход, но – пытались ведь… А вот опять растрепанная макушка мелькает рядом с Дамивоном: служанкам бездельничать некогда, но все ж хозяйка дворца оставляет им время для отдыха, и Чжон прибегает навестить Хэ Су. Интересуется заботливо – ну как ты тут? – и эти двое улыбаются друг другу. Дворец быстро учит сдержанности, и Ван Со почти забыл уже, как выглядит ее улыбка, но четырнадцатый брат даже здесь умеет развеселить Хэ Су. Она смеется звонко и нежно, Ван Со слышит это – и почему-то у него сладко и тревожно сжимается сердце. А вот Хэ Су поет на дне рождения Ына: так странно и непривычно, никогда прежде Ван Со не слышал этой песни. Голос у Хэ Су не слишком сильный, но приятный – как звон колокольчиков на ветру, и сама она такая тонкая и легкая, и в глазах ее трепещет солнце. Ын млеет от счастья, конечно же, а братья улыбаются и хлопают, и Ван Чжон спрашивает со смехом: а мне ты споешь, сестренка? Вот они с Хэ Су возвращаются во дворец после того, как он увез ее к морю ночью, нарушив все возможные правила. Восьмой и четырнадцатый братья вылетают на лесной дороге навстречу, и хоть Ук очевидно зол, но Чжон первым кидается вперед, и он явно готов выдернуть Хэ Су из рук старшего брата… да кто б ему позволил! Ван Со не задумался тогда, но позже понял: а ведь именно Ван Чжон поднял тревогу, иначе откуда бы восьмому брату вообще узнать об этой недозволенной прогулке? Вот Хэ Су вторые сутки стоит на коленях посреди дворцовой площади: избитая, сама-то еле живая, она умоляет императора пощадить ту, что стала ей второй матерью. Весь дворец знает, что наложница О невиновна, и император это едва ли не лучше всех знает, но – политика… И ничего не сделать, и все усилия бесполезны, и откуда в этом хрупком создании столько упрямства, чтобы сражаться с неизбежностью? Это он, Ван Со, встал за ее спиной и укрыл своим плащом, это на его руках она захлебывалась плачем, а после потеряла сознание. Вот только Ван Чжон все же был первым, кто вышел ради нее под дождь. Вот его отправляют в Хучжин, и время тянется для Ван Со издевательски долго – больше года уже он не видел Хэ Су, подумать только! Пусть он верит, что с ней все в порядке, но отчаянно скучает и считает дни, и наконец-то возвращается… чтобы узнать цену императорскому слову, да. А Ван Чжон везде успевает: и пиратов гонять, и о Хэ Су заботиться. Нет, он тоже не встречался с нею весь этот год: не желал навлечь на нее гнев правителя. Но это ведь он раньше всех узнал, что ее выслали из Дамивона, он нашел ее в доме кисэн – пусть и прачкой, а не девицей для удовольствий, но все равно же возмутительно, он пытался убедить восьмого брата вмешаться. И хоть четырнадцатый так ни разу даже не заговорил с Хэ Су, зато он присылал ей лекарства. Иногда Ван Со думает: может быть, только благодаря этим лекарствам Хэ Су до сих пор жива. Вот гибкая темная фигура взлетает над стеной – и стремительно уносится прочь, но зоркие глаза Ван Со безошибочно узнают четырнадцатого брата. Император всем запретил входить во дворец по ночам, и покидать его тоже запретил, и кто еще, кроме Чжона, мог быть так безрассуден, чтобы забыть об этом? Не сказать, что Волку так уж хочется ловить младшего брата, и как знать – возможно, четвертый принц согласился бы даже упустить его. Но мальчишка, похоже, совсем разум потерял, потому что прячется он в Дамивоне, и, едва переступив порог, Ван Со уже догадывается, в чьих покоях беглец мог укрыться. И догадка превращается в уверенное знание, когда Хэ Су, притворив за собой дверь, бесстрашно делает шаг навстречу солдатам и произносит ровно: я никого не видела. Она лжет, четвертый принц безошибочно понимает это, и темной яростью скручивает нутро: как это может быть, что Хэ Су – его Хэ Су! – пятнает себя ложью ради другого мужчины? Молчание разливается в воздухе – холодное, вязкое, – и напряжение растет, и обострившиеся чувства кричат о том, что за дверью ее покоев звучит чужое дыхание, что там бьется сердце четырнадцатого брата. И вынести бы эту клятую дверь, тут и солдат не надо, он и сам одним пинком справится, но… …Но тонкие пальцы крепко сжимают шпильку, острие скользит вдоль обнаженной шеи – багряная полоса стелется следом, наливается кровавой росой. Это ведь опасно, думает Ван Со, обмирая от ужаса. А ну как дрогнет рука неудачно… И ей же больно, четвертый принц видит это ясно: боль оседает влагой на снежно-белой коже, плещется в расширившихся зрачках. Но голос придворной дамы Хэ спокоен, а взгляд – тверже стали. Я скорее умру, чем позволю вам войти. И Ван Со отступает, уводя за собой людей – прочь из пропитанной обманом тишины Дамивона, прочь от безжалостных глаз той единственной женщины, из-за которой он все еще не разучился дышать. Вот Хэ Су оседает наземь рядом с Ван Чжоном, и эти двое делят боль утраты так же, как до этого делили тайну – ту, что стоила жизни Ыну и Сун Док. А ведь Со обещал ей: я найду брата и помогу ему, но Хэ Су смотрела на него своими невозможными глазами и молчала – потому что не верила. Нет, Ван Со знает: любовь этой женщины по-прежнему принадлежит ему, но то, что не менее ценно – ее доверие – досталось Ван Чжону, и Со почти ненавидит ее за это. Он же сумел бы спасти десятого брата и его жену, ну хоть попытался бы, но теперь ничего не исправить: два стынущих тела брошены на мокром от крови песке, а четвертый принц не вправе даже остаться возле них. Он успевает еще услышать, как Ван Чжон кричит надрывно: пока он тут всех не поубивал, я сам убью его! И видит, обернувшись, как тот взвивается на ноги, подхватывая меч, и думает с горькой усталостью: неужели придется вновь – с оружием на брата? Но руки Хэ Су мертвой хваткой вцепляются в запястье четырнадцатого: слишком хрупкая преграда, чтоб остановить ослепленного яростью воина… а, нет, напротив – единственная сила, способная удержать его сейчас. И Ван Чжон разжимает пальцы, отпуская клинок. Вот четырнадцатый принц возвращается от границы с киданями: выросший, заматеревший, и боевые доспехи легки его плечам. Он является в ореоле славы, и дворцовая гвардия встает навытяжку, приветствуя его, и все вокруг поздравляют молодого генерала с победой. И, конечно, младший брат спешит увидеться с Хэ Су, и ему достается тепло ее взгляда и заваренный ею чай. Ван Со видит их на галерее: ничего такого, нет, они всего лишь говорят друг с другом, но – Хэ Су улыбается четырнадцатому принцу так мягко и безмятежно, как уже очень давно никому не улыбалась. Волк не должен подвергать ее опасности, он не вправе показать, что Хэ Су по-прежнему дорога его сердцу, а потому все, что достается ему самому – боль и слезы в любимых глазах. Вот Ван Со приказывает выслать Чжона из столицы, под страхом смертной казни запрещая брату возвращаться в Сонгак, и теплый свет меркнет в глазах Хэ Су. А ведь мальчишка сам виноват: бунтовать надумал, ставя под сомнение законность прав Ван Со на трон, за такое казнить – и то мало будет. Да он еще милостив к четырнадцатому! Подумаешь, посидит в родном городе, лишенный звания генерала и всех прочих титулов – зато живой будет, обещал же он братьев не убивать, в конце-то концов… И вот надо же: Хэ Су первая поклонилась ему как новому императору, она была рядом, оберегая его сон и отгоняя кошмары, она делила с ним вечерние трапезы и тайком сбегала вместе с ним из дворца. Она даже – хотя тут он не совсем уверен – смирилась с его женитьбой на политически выгодной дочери влиятельного клана, и ни разу он не услышал ни слова упрека. А за этот указ осудила, Ван Со читает это в ее взгляде совершенно отчетливо. С императором не дозволяется спорить, но когда это смущало Хэ Су? И она говорит ему с горечью: как можно запирать в четырех стенах человека, которому свобода важнее всего на свете? И Ван Со думает вдруг: четырнадцатому принцу должно быть стыдно проявлять недовольство. Волку-то, прошедшему долгий путь от брошенного в заложниках нелюбимого ребенка до правителя Корё, так и не довелось узнать, что же это на самом деле такое – свобода. Вот он смотрит на Ван Чжона и Хэ Су у тела императрицы Ю, и каждый вздох дается Ван Со так тяжело, словно в груди угнездилось что-то цепкое, холодное, колючее. Что-то, грозящее отнять… не жизнь, нет, но – то, что едва ли не важнее жизни. Это ведь Хэ Су призвала четырнадцатого принца в Сонгак, нарушив императорский запрет, она единственная осмелилась просить за него. Когда-то она сама простояла много часов у запертых ворот дворца, теперь то же самое выпало Ван Чжону – и это Хэ Су вышла ему навстречу и привела в покои почившей императрицы. Ван Со не позволил брату разделить последние мгновения с их общей матерью, и вовсе он не чувствует себя виноватым из-за этого, но вот едва ли с ним согласится Хэ Су. До сих пор она была – для него, она стала ему поддержкой и успокоением, и как же это больно – осознавать, что сейчас она вовсе не на его стороне. …Она же слышала его шаги и голос, но так ни разу и не обернулась. Много лет назад Ван Со увидел однажды, как его мать держит на коленях Ван Чжона, обнимает его, рассказывает ему что-то… сказочную историю, наверное. Он до сих пор помнит, как сильно хотел тогда, чтобы младший брат исчез, чтобы никогда и не было того, кто присвоил всю любовь этой женщины. И пусть за прошедшие годы так ничего и не изменилось, и до самой смерти императрицы Ван Со так и не стал ей по-настоящему сыном, но будь он проклят, если позволит Ван Чжону отобрать у него еще и Хэ Су. Наивным и нерасторопным во дворце не выжить: стоит императору войти в Дамивон – и стайка служанок мигом разлетается с дороги, потому что нечего тут мешать его величеству, когда он желает видеть старшую даму Хэ. Не суетится только Хэ Су: поднимается навстречу неспешно, приветствует Ван Со традиционным поклоном, выученным за время службы безупречно. – Чжон объявил, что женится на тебе, – сообщает он ей немедленно. Нелепые и гадкие слова оставляют горечь на языке, но все же Ван Со заставляет себя продолжить: – У него есть разрешение покойного императора. Ты знала об этом? Хэ Су не умеет лгать – никогда не умела, и Ван Со всматривается в ее лицо – до рези в глазах, и слышит ответ, и облегчение захлестывает правителя с головой: сейчас между ними нет лжи, и удивление любимой женщины – совершенно искреннее. И он произносит поспешно, не в силах скрыть радость: я знал, что ты не хотела, я могу объявить тот указ подделкой… …И осекается, потому что Хэ Су позволяет себе то, на что мало кто другой осмелится: обрывает его слова своими. И вокруг будто снова – полная обманчивой сладости полутьма ночного Дамивона, а взгляд напротив – как то острие, что когда-то едва не вскрыло этой женщине горло, и голос ее вновь звучит спокойно и твердо. – Я хочу этого, – говорит Хэ Су.