Закат на фоне любви

Олег закрывает дверь и выдыхает. Она отделяет не только офисы от жилой зоны, но и вечно собранного начальника службы безопасности без права на ошибку от того, кем Олег хочет — и может — быть здесь. Дома. Сережу не слышно. Странно: обычно в восемь вечера он еще активно что-то обсуждает по видеосвязи и даже не думает заканчивать работу. Олег снимает и вешает в шкаф пиджак, расстегивает верхние пуговицы рубашки и переобувается в тапки с волчьими мордами. Не то чтобы во VMeste есть дресс-код: кто-то и в пижамах ходит по офисам. Но телохранитель миллиардера должен быть в строгом черном костюме. Даже если сам миллиардер предпочитает растянутые свитера или вырвиглазные рубашки. Олег проходит в гостиную-кабинет и почти сразу натыкается взглядом на Сережу. Он, завернувшись в одеяло и обнимая себя за колени, сидит на полу перед панорамным окном. — Волч, иди ко мне, — зовет, даже не оборачиваясь, только приглашающе приподнимает край одеяла. Олег хмыкает, но слушается и садится рядом. Вытягивает ноги, почти упираясь ими в стекло, пока к боку тут же прижимаются, а сверху укрывают одеялом. — Все хорошо? — Олег не знает, почему спрашивает и что имеет в виду под "все". Но Сережа отвечает, склонив голову на его плечо. — Да. Сегодня удивительный закат. Только сейчас Олег смотрит в окно и на секунду забывает, как дышать. Это не просто красиво, это… Волшебно. Даже с тридцатого этажа не разглядеть скрытый домами желтый полукруг солнца. Зато разглядеть, как он подсвечивает весь город и разливает на нем целую палитру красок. От стеклянных высоток вокруг башни отражаются и оранжевый, и ярко-алый, и розовый, и даже фиолетовый. Цвета смешиваются, рождают такие, каким Олег не знает названия. Сережа наверняка перечислит все оттенки и их кода, но нарушать тишину не хочется. Олег переводит взгляд на Сережу. Закат отражается в его зрачках огнем, ложится последними лучами на лицо, выделяя веснушки, и волосы, заставляя их пылать. Огненный бог во плоти. — Красиво. — Ты не туда смотришь, — Сережа прикрывает глаза и легко улыбается. То ли краснеет, то ли это новое пятно заходящего солнца упало на скулы. — Туда. Олег не может, физически не может оторвать глаз. Почему-то сейчас особенно остро вспыхивает — также резко, как фиолетовый блик на соседнем здании — осознание, насколько его Сережа совершенный. Неземной. Божественнее всех скульптур в офисе вместе взятых. Горячее настоящего огня. Красивее самого невероятного заката. Олег даже жалеет, что не умеет рисовать. Вот что — опущенные ресницы, десятки маленьких солнц на лице, расслабленная, счастливая улыбка, расплавленная медь, стекающая на плечи, — должно быть на каждой странице скетчбука. А Сережа, не знающий своей красоты, по-прежнему рисует обычного Олега. — Знаешь, почему закатные полотна Куинджи не совершены? — Сережа прерывает тишину. Он почти шепчет, а смотрит — удивительно — не в окно, а на Олега. — Почему? — На них нет тебя. Ты, в лучах заходящего солнца… Я нарисую, обязательно нарисую. И повешу вместо Венеры. Олег бросает взгляд на картину на стене. В глазах богини видит смирение: если ее готовы лишить звания главной достопримечательности офиса из-за любви, так тому и быть. Кому, как не Венере, знать, что это за чувство и на что оно толкает. — Предлагаю ограничиться нашей спальней. И с одним условием, — Сережа приподнимает бровь: — ты нарисуешь нас. И себя таким, каким вижу тебя я. — И как ты это представляешь? — Ты будешь рисовать, а я говорить, насколько ты прекрасный, — Олег берет лицо Сережи в свои ладони и большими пальцами проводит по скулам. Румянец уже точно не закатный. — Ты же понимаешь, что в таком случае мы слишком быстро закончим с рисованием? — Как будто это что-то плохое. Сережа закидывает руки Олегу на плечи и обнимает. Жмурится, пока оглаживают его лоб и брови, линию носа и щеки. Перестает кусать губу, только когда до нее легко дотрагиваются пальцами. И краснеет. О, его лицо горит так же ярко, как и закат за окном. Олег никогда не понимал, почему человек, откровенно флиртующий с деловыми партнерами и почти не имеющий границ в сексе, так смущается от нежности. Никогда не понимал, но всегда умилялся. Такое чувство, что тяжелым, теплым одеялом укрыто не только тело, но и сердце. Оно все так же влюбленно, как и десять лет назад, трепыхается в груди. Когда Сережа наклоняется еще ближе и прикасается своим лбом к его — грозится выскочить. А Сереже как будто это и нужно. Он губами повторяет все прикосновения пальцев к своему лицу. Поочередно целует в скулы и брови, прижимается к морщинке на лбу и совсем легко к кончику носа, а затем к обеим щекам. — Ты меня всего зацеловал, — Олег смеется, когда вместо ожидаемого поцелуя в губы получает короткий чмок в самый уголок. — Не правда, не всего, — в синих глазах шальной огонь. Настоящий, сережин, а не отражение догорающего солнца. — Пойдем в спальню? — А как же красивый закат? — Олег бросает быстрый взгляд в окно. Краски уже почти смыслись. Видимо, солнце совсем скрылось за горизонтом и потушило пылающий город, превратило его в привычно серый. — Посмотрю на другую красоту. Сережа целует. В губы, с языком, так, как хотелось уже давно. Одной рукой он продолжает обнимать за плечи, второй скользит по волосам и убирает упавшие на лицо пряди. — Волче, — Сережа отрывается на пару миллиметров, ладонью гладит по щеке и смотрит так, что внутри все сжимается от переполняющих чувств. Это не возбуждение. Вряд ли они сегодня дойдут до секса, пусть и невозможно нежного: оба уставшие, да и настроение не то. Это любовь. Зародившаяся слишком давно и с каждым годом только крепнущая. Любовь со множеством оттенков: и розоватая нежность, и оранжевая забота, и алая страсть, и фиолетовая привязанность… Любовь, столь же яркая, как закат, но никогда не гаснущая.