Наваждение

Шэдоу не виделся с Соником больше недели. Раньше подобный срок мог становиться больше, иногда меньше — они могли не видеться годами — но сейчас это была не просто неделя. Теперь они встречаются. Шэдоу ещё не привык к этому осознанию. И всё ещё отводил хмурые от смущения взгляды, когда в мыслях так бессовестно-невольно всплывала нахальная улыбка синего ежа, его образ и голос. Будто влюблённый ребёнок, ей-богу. Но теперь Соник полностью принадлежал ему. Они уже были так близки не только в гонках, которые его придурок звал свиданиями, но и в томящих поцелуях по лицу, в губы, в крепких, нетерпеливых прикосновениях, в постели. Последнее вспоминал Шэдоу всё чаще. Неделя не такой огромный срок, но Шэдоу стал слишком требователен к Сонику и даже немного капризен к концу очередного дня без того. Хоть и не мог злиться на своего героя, у которого что ни день, то новый злодей; который вечно в беге, с ветром гулящим в голове. И который совсем забыл о том, что в нём могут так непосильно нуждаться. Шэдоу хотел Соника рядом. Было категорически мало того, что уже между ними было. Ещё месяц назад бесячее выражение самодовольного лица, теперь приходило ему даже во снах. В тех, о которых не говорят вслух. А иногда и не давало вовсе уснуть. Шэдоу ворочался третий час. И даже трудный день не действовал расслабляюще — вся томящаяся в мышцах усталость спадала, неприятно щекоча конечности, стягиваясь внизу живота. Так невозможно терпко. — Шэдоу, что-то не так? Соник ведёт губами по шее, лоскутам открытых плеч и груди. Зарывается носом в мех и мучительно медленно трёт тот пальцами. По позвоночнику сползается дрожью. Шэдоу стонет. Он распалённый, алый как спелые вишни — готовый, но Соник не спешит. Издевательски невесомо играет носом по коже, заставляя крупно пройтись мурашками удовольствие и вдыхает родной аромат — кожи, спелых ягод и цвета лаванды — ведя непринуждённо ухом. — Ну же, Шэдоу, скажи. Шэдоу резко хватает сухим горлом воздух и втыкается носом в подушку. Сводит ноги, как тогда. Пытается унять бурлящую горечь между них, сочащуюся желанием. Соник обхватывает его бёдра. Разводит насильно и проходится пальцами по чувствительной изнанке, надкусывает кожу так маняще близко. И Шэдоу содрогается, позорно откидываясь на стенку позади. — Я хочу… — его голос тонет в новом стоне, когда пальцы коротко скользят между складок. Окончательно выбивая дух, оставляя в голове лишь размокшую склизкую нужду. — Тебя. Он пропускает ухмылку, заигравшую на губах, когда те прислоняются между ног, вырывая из-под тех землю, опору и заставляют схватить пальцами синие иглы, чтобы окончательно не потерять связь с разумом. Шэдоу хнычет. Трётся бёдрами, пытаясь унять пряное наваждение воспоминаний. Но этого определённо мало. Его пальцы проходятся между, принося долгожданное облегчение с затухающим стоном. И он сдаётся, развратно касаясь себя. Соник смотрит на него из полуприкрытых ресниц и облизывается. Прислоняется, посасывая нуждающийся клитор, смакует языком сочный привкус и проникает им внутрь, вырывая беспомощные всхлипы. Будто дикий зверь, с удовольствием поглощает всё ему так доступное. И Шэдоу вновь хнычет его имя, проникая в себя ещё пальцами. Язык Соника, скользящий внутри так идеально глубоко и его желание вкусить Шэдоу всего, доводили отрывками воспоминаний пред глазами до сумасшедшего блаженства. То, как Соник трахал его языком, отстранялся в последний момент, доводя до блаженной грани и заставлял Шэдоу жалобно, так вынужденно-нуждающе всхлипывать, царапая руками простыни, синие плечи. — По-пожалуйста… Шэдоу не мог даже двинуться. Перед глазами всё расплёскивалось в единые краски, когда он наконец достиг крайней точки. И тело сжалось, содрогаясь в экстазе, а бёдра обхватили голову между них, утыкая носом в лобок, вжимая всего в себя. Шэдоу отпустил его, обессилено падая на подушки. Не в силах пошевелиться и свести дрожащие ноги, между которых сразу же устроились. А затем Соник вошёл. И Шэдоу кончил от одного воспоминания, плотно сжимая внутри собственные пальцы, но не прекращая ими двигать, повторяя тогда безрассудную ненасытность. Его стенки так плотно обхватывали двигающийся член. Такой большой, доходящий до бесчеловечного глубоко. Шэдоу не мог даже шевельнуться, принимал Соника до основания, гладил собственный живот с так восхитительно выпирающим в нём членом. И Соник двигался в нём до совершенного грубо, доводил одними пальцами на чувствительном клиторе до исступления и брал снова, утыкая лицом в подушки, приподнимая разомлевшее тело за бёдра и заставляя выгибаться, чтобы принять ещё глубже, до слёз и сорванных криков. Шэдоу принимал его так, будто только для этого и был создан — лежать так под Соником, скулить умоляюще его имя и быть заполненным им до конца — покорённым его силой, любовью и жаждой. И чтобы испытать сухой оргазм, не в силах больше ни кончить, ни двинуться. Вяло, с хлюпающим звуком вынимая собственные пальцы и вновь вжимаясь в мокрую от пота и слёз подушку. Он больше не мог, но телу было по-прежнему мало. Ему нужен был Соник, прямо внутри, заполняющий настолько, чтобы семя само сочилось после по ногам, а сил не оставалось даже вдыхать рвано воздух. И он обязательно это получит. В полном объёме. Заставит Соника выплатить всю эту неделю страданий, пока сам не дойдёт до такого же.