Так не живи...

Я знал, что мой отец никогда не любил меня. Я был уверен, что он никогда не примет меня таким, какой я есть. Я понимал, что его жизнь была бы в сто раз легче, сделай мама аборт тогда, двадцать четыре года назад. Я видел, что во мне нет ничего, что могло бы ему понравится. И что я никогда не добьюсь от него должного понимания, ласки и заботы... «Я закрывал глаза на твои шмотки... но то, что ты выкладываешь в сеть... это уже за гранью! Ты что танцуешь? Что за дерьмо? Я ведь растил мужчину, а ты позоришь нашу семью...» «Посмотри на сына Оскара, молодец парень, футболом занимается, учится замечательно! Есть же нормальные парни, не то что...» Его слова до сих пор жгут моё сердце и погружают в страдания, которая гораздо сильнее, чем жгучие волны от ударов железной битой по моим ноющим коленям, которые он, мой отец, наносил мне собственноручно. Он часто переходил грань, и дело доходило до болезненных переломов, что заживить было и то легче, чем шрамы на моём истерзанном сердце. Теряя кровь, бегущую из оставленных отцом ран и царапин, я терял веру в лучшее, веру в добро, веру в справедливость, веру в любовь, веру в окружающий мир. Наверное, тогда не существовало в мире ничего более хрупкого, чем моя умирающая надежда на спасение от гнёта того, кто ненавистен мне по его собственной вине... Тот день, на который выпал юбилей моей матери, стал роковым как для моей жизни, так и для его... «Нет, мне есть дело до того, что происходит у тебя в постели! Я растил сына не для того, чтобы он спал с мужчинами!» «Я уже начал задумываться, а не изменила ли мне твоя мать с кем-то, потому что не понимаю, как у меня могло родиться вот это... Не могу жить, зная, что у меня такой сын...» «ТАК НЕ ЖИВИ...» ...что столь скоропостижно оборвалась на глазах у всех от моих собственных рук. Я помню его стеклянные мёртвые глаза, залитые свежей кровью, помню влажный красный угол стола и его рассечённый висок, помню оглушающие крики и стоны вокруг: «Скорую! Вызывайте скорую!», «У него нет пульса...», «Он мёртв, он, чёрт возьми, мёртв!» И я по-прежнему не жалею о своём жестоком поступке. Ведь убил его, честно говоря, вовсе не я. Его убила та ненависть, которую он вдалбливал в меня с самого рождения, которой он окружал меня везде, где мог до меня добраться, и которая вернулась к нему в тот фатальный день — день рождения моей матери — бумерангом. Он сам породил то, что в конечном итоге убило его...