пояснишь за те слова

— Жень, го со мной на выхи, — фиолетовые кудри перед лицом мелькают быстро и неожиданно, но Волков уже не удивляется, потому что Антон-пойдём-побухаем-Щур каждую пятницу вот так появляется. — Куда? — он заинтересован в этом предложении, но учебник по истории из рук не выпускает, даже взгляд толком не поднимает, дроча абзац про очередное гениальное изобретение очередного гениального русского учёного. — Бухать, конечно, есть ещё варианты? — решает посмотреть, что такого интересного есть в этой книжонке, чего нет у него. Пробегается глазами по страницам быстро, вчитывается в тот самый абзац про учёного и закатывает глаза, — ботан, уроки на уроках учат. — Придурь, — учебник снова оказывается в руках владельца. Друга очень хочется послать нахуй, но рядом ходят учителя, и приходится обходиться цензурными обзывательствами. — К кому, я имею ввиду, — несчастные деятели науки и политики внутри книги переживают как минимум землетрясение в восемь баллов, потому что книга прилетает младшему в лоб. — А то я завтра с Викой, ровно с тобой встретиться не получится, позже подгоню. При словах о девушке Антон быстро отстраняется и остаётся рядом с банкеткой уже в вертикальном положении. Женя рядом выдыхает расслабленно и опять утыкается в абзацы восхваления всего, что русское. Они молчат ещё пару минут, потому что один залипает на красивые черты лица, а второй молится на четвёрку за контрольную. — Дак к кому идём-то всё-таки? — на вопрос этот лишь глазами хлопают и ответ ищут где-то на потолке, с чего у Жени получается лишь усмехнуться, — напомнить, о чём мы говорили, или тебе похуй? — забывает, что рядом, так-то, учителя ходят, которые за любое не так сказанное слово такими хуями покроют — мама не горюй — Да помню я. У Богдана встречаемся в восемь, — ждёт, пока друг в заметки запишет, — ой, дед старый, пиздец! — и смеётся так звонко, а потом громкость сбавляет и к уху самому наклоняется, — трахай свою эту с гандоном только, а то в подоле принесёт — снова ухмыляется, смотря на мученическое лицо Волкова, который заебался уже терпеть ревность этого школьника (да, как бы он этого не прятал, Женя всё равно не тупой и прекрасно понимает, что к чему постоянно говорится). — Школьник в пубертате, — знал бы только этот школьник, что они расстались уже месяца как два. Сейчас она просто попросила Женю, чтобы тот помог ей стеллаж собрать. А как отказать, если друзьями остались? *** Суббота начинается с того, что Женя не зря перед уроком дрочил то, какие русские люди клёвые, потому что у него за контрольную твёрдая пять, и хоть он не понимает, зачем им в субботу первым уроком история, она его уже радует. А продолжается суббота тем, что к нему подходит Вика, и оказывается, что стеллаж у неё уже собран, потому что раз в год её отец соизволил сделать что-то кроме того, как лежать на диване, залипая в зомбоящик. Вечер освобождается, а потому Даша-путешественница отправляется на поиски кучерявой головы, у которой, по счастливому стечению обстоятельств, сегодня один урок, и не факт, что Антон на него вообще явится — физкультура же. — Оу-вау! Суббота, девять утра, физра, а он жив и функционирует! — сегодня очередь Волкова подъёбывать. — Ой, иди нахуй, — опять глаза свои серые закатывает, — не придёшь сегодня, да? — смотрит так устало, как будто Борлодина на его шее висит как камень, который вниз тянет непосильной ношей. — А вот хер тебе на блюде, наоборот, получится даже вовремя прийти, где встретимся? — на этот момент серые глаза озаряет зелёная вспышка. Женя его уже выучил как несчастный параграф про российскую науку — его глаза зелёным заливаются, когда тот счастлив. Ну точно влюблённый пубертатный подросток. *** В итоге Антон безбожно опаздывает на место их встречи, что, так-то, неудивительно, а потому Волков идёт до дома Богдана сам — не раз там уже был, не раз ещё появится даже когда школу закончит (как минимум, пока школоте кучерявой восемнадцать не стукнет, потому что заявляется Щур на Богдановские тусы только под женину ответственность). Подбегает парень уже поддатый, что тоже неудивительно и виснет на чужой шее в знак приветствия. Женя прям чувствует, как он хочет съязвить про Вику, он прям искрится этим желанием. — Пизданёшь что-то про Борлодину — уйду и останешься тут один, — парень напротив опять закатывает глаза, Боже, да что ж у него за шпаргалки на той стороне век? — Эх, а тут я бы мог признаться в своих чувствах, подвязав всё к очередному подъёбу твоей девушки, душнила. — Смысл сказанного доходит только после победной улыбки напротив, — пойдём уже, чё ты стоишь. — Тош, не сердись, тебя никто за язык не тянул, — в ответ лишь по ступеням вверх быстрее летят. Когда Волков заходит в квартиру, он видит только знакомую макушку, быстро удаляющуюся туда, где побольше алкоголя. Он решает пустить всё на самотёк — обоим стоит обдумать сказанное Антоном (зачем только? не одна бессонная ночь проведена за размышлениями о чужой привлекательности), но русские не сдаются даже в плен собственных решений, а потому оба просто бухают, именуя это обдумыванием. *** Часа через два становится скучно без пьяных рассуждений про то, какая физичка шлюха, а потому Волков решает отыскать друга, что кажется лёгкой задачей, потому что в квартире всего три комнаты. Находится пропажа на балконе — сидит на холодном бетонном полу и курит. Женя понимает — пиздец. Антон к сигаретам всегда был равнодушен, предпочитая им приторные электронки, а тут, судя по бычкам, не одну уже выкурил. Откуда только взял? На таких тусовках люди обычно за никотин держатся как за родную мать. На него не обращают внимание, а потому появляется возможность рассмотреть такое родное уже лицо. Видеть то, как младший плачет, непривычно, слёзы с его взрывным и шебутным характером не вяжутся, а потому его пожалеть сразу хочется, успокоить, поговорить. — Тош, — он аккуратно рядом садится, перехватывая чужое запястье, чтобы тот не ушёл, чтобы они поговорили. Парень дёргается, хочет встать но, ощущая чужую тёплую руку на своей, приземляется обратно, — Антон, не уходи, давай поговорим, пожалуйста, — он будет тянуть время до последнего, хочет подольше с ним побыть до того, как друг свалит с этого балкона. Держать его тут — верх глупости, захочет — поговорят, не захочет — очень жаль. — О чём? — глупый вопрос, но Щур будет изображать наивность ровно столько, сколько ему будет позволено. Не признается раньше, чем прощупает почву (и похуй, что всё уже разжёвано и по полкам разложено, напрямую говорить сложно). — За слова свои, допустим, пояснить не хочешь? — собеседник голову стыдливо отводит и сигарету о бетон тушит, оставляя окурок валяться. — Антон, я не слепой и не тупой, просто скажи это напрямую. — Пойдём отсюда, холодно. — поднимается и уходит. Женя идёт за ним, потому что хочет окончательно в этом разобраться, потому что если у мелкого хватит смелости, это будет не зря. Заходят в ванную — как же Антон предсказуем. Дверь щёлкает замком, парень без слов зацепляется за чужую толстовку, стараясь прижать к себе, но хуй там плавал — его аккуратно берут за локти, подталкивая к ближайшей стене. — Ты уже всё понял, да? — блуждает по чужой пояснице, всё ещё хочет избежать разговора, но по Жене видно — расшибётся, но пока всё не выяснит, ничего делать не станет. — Понял что? — он не напирает, что вы, он просто доводит дурака до логического заключения собственной мысли. — То что я-тебя-ты… — язык путается в клубок, формулировать мысли мешает ещё то, что Волков совсем рядом, что дышит у уха чужого, сводя с ума раньше, чем нужно, — нравишься ты мне! — тихо, на выдохе, но всё равно эмоционально. — Я не понял, Антош, я знал. По тебе видно всё до единого переживания, — младший только глаза опускает и руки свои под толстовку тянет, чтобы по голой коже пустить табун мурашек. — И почему ты сейчас позволяешь себя трогать? Я тебе не противен? — в глазах голубых, которые понемногу синей поволокой возбуждения затягивает, читается чёткое «нет», это же нет срывается с чужих губ, когда холодные пальцы пробегаются по позвоночнику. Терпеть становится сложнее, а возбуждение отдаёт в пьяный мозг по очереди — сначала младший убеждается в том, что если их сейчас не растащить по разным углам комнаты, то они точно потрахаются. При таком раскладе даже не важно кто кого и в какой позе. До Жени возбуждение доходит, когда он наконец отмирает и, аккуратно протискиваясь через кольцо из Антоновых рук, цепляет подбородок напротив тонкими пальцами и приближается к губам, которые кажутся ледяными. Поцелуй выходит на контрасте — горячий и чувственный, пропитанный запахом табака, Антон от неопытности замирает и чётко понимает — сегодня точно его и точно в той позе, которую скажет Женя. Тот кстати, пользуясь моментом, языком проходится сначала по нижнему ряду зубов, а когда младший отмирает и старается ответить — отстраняется. Сегодня играют по его правилам. Руки под толстовкой всё ещё строят свои порядки, пока Женя, аккуратно за талию поддерживающий, губами соскальзывает сначала на линию челюсти, невесомо пробегаясь поцелуями, а потом свободной рукой оттягивает чужие волосы, открывая губам разгул для творчества. Он оставляет пару засосов там, где это практически незаметно, влажной дорожкой проходится до ключиц и кусает загорелую кожу. Попытка сдержать стон выходит неудачной, и Антон тянется к чужим волосам, чтобы отстранить от себя. — Жень, услышать могут, — выходит как-то жалобно. — Там музло долбит так, что ты хоть в полный голос стони, это раз, — он поднимает руки, чтобы с него могли стянуть мешающее худи, — а два, — снова отвлекается, но уже чтобы стянуть футболку с друга (слово неправильно так звучит, некрасиво, хочется поменять, но пока разговор о другом), — а два, — они там все либо пьяные, либо обдолбанные, либо комбо. Поэтому им похуй, не переживай. Он опять губами проходится по шее, выцеловывая какую-то из выпирающих венок (биология для слабаков, поэтому предполагать, что это именно за вена, он не стал), пока пальцами подцепляет сосок. Антон стонет тихо, но от этого так голову сносит, что губы быстро перемещаются на другой, слегка прикусывая, сверху слышится сдавленный скулёж, а Антоновы руки гуляют по чужому прессу, ногтями царапая бока как бы в ответ на багровые следы на шее и ключицах. Женя в ахуе от того, насколько Антон красив, ему буквально сносит крышу от рельефного тела, в голове происходит мысленная запинка. Чьего, всё-таки, тела, блять? — Тош, — он отстраняется, ровняясь глазами с чужими, в которых зрачок занимал почти весь глаз, как будто младший уже лет десять сидит на наркоте беспрерывно, — можно считать, что мы встречаемся? — взгляд напротив уходит куда-то вверх, будто думает о том, говорить или нет, рушить идиллию или не стоит. — А как же Вика? — смотрит прямо в глаза, которые тут же по-доброму ухмыляются. — Значит встречаемся, — улыбается, снова целуя, и в голове все ранее перечисленные «друг» меняет на «парень». Сейчас поцелуй никто не разрывает, даже когда Антон решается ответить. Получается конечно неумело, но Волкову это голову получше любой травки сносит, ему нравится осознание того, что он у парня первый во всех смыслах. Но одной прелюдией сыт не будешь, поэтому Женя переворачивает его лицом к стене, убирая руки со своего тела. Проходится бегло губами по позвоночнику, пока спускает с Антона спортивки, не снимая до конца. Пробегается рукой по внутренней стороне бедра, другой всё ещё придерживая за талию, чтобы тот не упал, потому что младший так стонет и скулит, что, кажется, поздоровается с обмороком в любой момент. Эмоций ощущений и касаний так много, что Антон пропускает момент, когда он уже оказывается без боксёров, а Женя, чёрт пойми откуда взявший смазку, аккуратно растягивает его. Антон, конечно, приход никогда не ловил, но ему кажется, что он чувствуется именно так, потому что три пальца уже выливаются в умоляющее «пожалуйста». — Что ты там про гандон вякал, Антошка? Тоже в подоле принести можешь? — усмехается, раскатывая презерватив, — расслабься сейчас, пожалуйста, — аккуратно губами за лопатку цепляется, совсем легко толкаясь. Больно, поэтому нижний шипит сквозь зубы, вездесущие руки и губы с зубами успокаивают, а потому привыкает быстро, кивая, мол: «продолжай, всё ок». Ещё пара толчков идут тяжело, но когда старший на ухо шепчет: «выгни спинку», а Антон эту просьбу выполняет, то сразу всё идёт в нужное русло, нижнего ещё больше выгибает, потому что Женя по заветной точке попадает и ритм задаёт быстрый. Стоны глушить вообще не получается — руки упираются в кафель, чтобы лицом с холодной стеной не соприкасаться, а от тела замёрзшего наоборот жар исходит, как будто сейчас Щура придётся на каталке из дома вывозить. Когда рука Волкова на член чужой ложится, Антон готов поклясться, что кончить готов только от этого касания. Так, собственно, и происходит — парню до разрядки хватает трёх движений рукой и он со стоном протяжным кончает, сжимаясь вокруг Жениного члена. Того тоже уже мало остаётся: после пары толчков он кончает в презерватив, зубами цепляясь за чужое плечо. Отходить тяжело до безумия, спасают только поцелуи, всё ещё пропитанные алкоголем и табаком. Никогда ещё Антон так охуительно не пояснял за слова, в голове мелькает мысль потом ещё что-нибудь другу парню сказануть, но она теряется в стуке в дверь ванной и поспешном натягивании одежды.