Ответ неверный

   Порой, судьба выкидывает удивительно жестокие шутки, словно решив позабавиться, отвлечься от надоевшей скуки. Порой, когда сбываются самые сумасшедшие мечты...    О чем мечтал Гаррус Вакариан, отпуская Джейн Шепард на последнюю битву? И не спешите говорить, что набор полигонов и строк программного кода мечтать не может. Не смейтесь, обвиняя в безумии тех, кто верит в реальность выдуманных героев.    Потому что тот, кто так говорит, ничего не понимает в безумии.    Настоящее безумие начинается, когда "набор полигонов и строк" обретает плоть. Когда сидит у больничной койки, сцепив пальцы до хруста — чтобы они не дрожали. Когда, решившись, протягивает ладонь — прикоснуться, но тут же отдергивает ее, боясь причинить боль...    Так о чем мечтал Гаррус Вакариан? Чтобы Джейн вернулась к нему? Чтобы выжила, какой угодно ценой?    Ответ — да, да и еще раз да, достаточно посмотреть ему в глаза, чтобы лишиться всяких сомнений. Посмотреть в глаза Вакариану... кто вообще мог подумать, что такое — реально?    Боюсь только, он не представляет, какую именно цену пришлось заплатить.    Невозможно выжить, упав с орбиты на взрывающейся космической станции. Да, просто упав с орбиты, выжить невозможно тоже. Да, и выдержать попадание главного орудия Жнецов — опять же невозможно. И, конечно же, невозможно раз за разом, во главе "армии" из десятка разумных выйти победителем в войне с непобедимым врагом. Конечно, все это так. И, разумеется, плевала Шепард на голову слову "невозможно", причем прямо с борта "Нормандии", выходящей на орбиту необитаемой планеты в самой далекой дыре в Галактике, где коммандер бросила это проклятое слово, как пираты бросали пленных в старых романах.    Джейн выжила, по крайней мере, так считают все... почти все вокруг. Получила, пусть и не "Нормандию" в личное пользование, но: почетную отставку, дом на выбор на любой планете Совета... из тех, что уцелели. Получила все невысказанные благодарности и гору медалей, совсем как у покойного Андерсона — если переплавить, хватит на памятник в полный рост. Не спорю, это все правильно, так и должно быть. Только так, и никак иначе.    Неправильно только одно: я — не она, хотя все вокруг... почти все — считают иначе. Даже не так, не "неправильно". Несправедливо — и даже неясно, к кому больше — к ней, к Вакариану... или все же ко мне?    Не мое это все: и медали, и почести, и долгожданная тихая жизнь. Не я сражалась за это, хотя, будь у меня такая возможность — сражалась бы. Не я ради этого умирала. Хотя, будь такая возможность...    За горло хватает истерический тихий смех при одной этой мысли: "будь такая возможность"... Да я бы, наверное, визжала от восторга. Но скорее — от ужаса, и в первом же бою спряталась бы, как улитка, или драпала, как заяц. Хотя, даже умудрись я драться, как кроган и быть быстрой, как леопард — все равно ведь не помогло бы.    Все равно — безумно жаль, что я уже не смогу это проверить. Жаль, что история не признает сослагательного наклонения. Жаль, что для меня эта самая история началась с финала. Что слово "жаль" еще бесполезней, чем слово "невозможно". Что, как ни старайся, я — не она.    И не будет ни боевого братства, ни бесед о калибровке и длинных руках. Не будет несмело мнущегося у порога бесстрашного Архангела и убойных советов Мордина, которые, как бы он ни отнекивался, все одно звучали почти издевательски.    Потому что все это — уже было... только не у меня. Я — не она. Я не заслужила эти медали и почести, этот дом на берегу и тихую жизнь. И уж тем более — Гарруса. Я не сделала ничего, чтобы стать всего этого хоть капельку достойной.    И у меня даже не хватило духу прямо сказать ему, в чем дело. Сказать, почему я так радуюсь ему, но все еще не позволяю прикасаться. Не то, чтобы я не пыталась, но...    — Меня не устраивает такой ответ, — непреклонно заявлял он на все попытки зайти издалека, фразами вроде: "Я же тебя совсем не помню". Наглая ложь, и он это отлично видел. Помнила еще как, и с трудом сдерживалась, чтобы не кинуться на шею со слезами и диким хохотом сразу.    Или вот еще: "Я... не та, кого ты помнишь..." — чистая правда. Но его не устроил такой ответ.    А отказать прямо я просто не смогла. Впрочем, даже если смогла бы, подозреваю, его бы просто не устроил такой ответ.    Разумеется, скрыть подмену ото всех я не смогла — трудно это сделать в мире, где полно телепатов. Да, приходила Лиара. Да, я "обняла Вечность", уповая, что хотя бы азари сумеет уговорить нечеловечески упрямого турианца оставить пустые надежды.    — Гаррус, прежняя Джейн уже не вернется, — сказала Т'Сони, явно сама изо всех сил сдерживая слезы. У нее неплохо получилось, Посредник все-таки. — От нее осталось только тело...    — Меня. Не. Устраивает. Такой. Ответ.    Вот и весь результат — четко, словно по слогам несмышленому ребенку. Две короткие фразы из соседней комнаты. К счастью ли, к сожалению — но и Лиара не решилась сказать ему всей правды. Может, и у нее не хватило духу. Может, хватило сострадания... я ведь даже не знаю, чем держался все это время несгибаемый Архангел. Не исключено, что исключительно надеждой, и Лиара не решилась рушить этот последний бастион.    Причем, если с ней более-меннее мотивы ясны, я даже и не представлю, что заставило промолчать Явика. Возможно, азари его предупредила насчет меня, и протеанин пришел убедиться лично, а вовсе не по просьбе Гарруса... не знаю. Но он просто ушел. Молча.    Медали и почести. Домик на берегу. По всему дому нет ни единого зеркала. Я и не рвусь особо выяснять, что там стряслось с лицом Джейн, но уже само отсутствие хоть какой-нибудь отражающей поверхности толсто намекает.    Даже стекла в окнах — идеально прозрачные и холодные, как лед — стою, прислонившись лбом. Только что переехала из больницы.    Вакариан возится с багажом, мне так и не удалось ничего ему доказать. Может, я и не хотела...    Скоро он войдет, ухмыльнется, как всегда натянуто-залихватски. Что-нибудь скажет.    И начнется новый день нашей обоюдной каторги. Упрямый турианец... И от кого только нахватался? Впрочем, вопрос несложный — ответ, скорее всего, посмотрел бы на меня из отражения, будь оно на положенном месте. Гаррус и сам-то упертый, а теперь, похоже, старается за двоих, и не мне пытаться его переспорить.    Как же так вышло, что заветная мечта стала хуже любого наказания? Неужели я совсем не похожа на ту, чью жизнь украла, хотя бы в плане решимости? Неужели все оставшееся мне время буду изображать чужую тень? Скорее всего — да... Духу не хватит поступить иначе.    Вздрагиваю от резкого звона и удивленно смотрю на "мой" кулак, впечатавшийся в стекло, на сбегающую по пальцам струйку крови. Думаю отстраненно, что стекло, похоже, куда прочнее привычных мне хрупких изделий двадцать первого века — даже не разбилось.    И вдруг криво ухмыляюсь отражению, все-таки появившемуся в пошедшей трещинами гладкой поверхности.    Изображать чужую тень, да? А меня ведь совсем не устраивает такой ответ!