Падре (Padre)

— Митя, ах ты маленький негодник… — голос мужчины настолько мягок, что мальчик лег на его плечо и с улыбкой на пухленьких губках закрыл глазки, — Зачем ты опять съел все конфеты? — Мальчик поднял голову и долго смотрел на деда. Вокруг абсолютная тишина. Слышно тиканье часов, мяуканье соседского кота и дыхание мужчины. До поры до времени… — Какая честь, — язвительно произнёс неизвестный. Мужчина стряхнул с лица улыбку и поднялся с колен. — Что вам нужно? Кто вы? Незнакомый вытянул руки вперёд в жесте капитуляции. — Тихо-тихо. Не надо так кричать. — И тем не менее, — на тон тише начал мужчина, — кто вы такой и какого черта вы делаете в моем доме? — он покосился на выбитую, очевидно, с ноги, дверь и весь его пыл моментально поутих. — Вот-вот, — довольно протянул собеседник, глядя в потемневшие очи собственного врага, — Александр, вы прекрасно осведомлены о том, что ДРТ не терпит измен и предательств. — Измен и предательств? — несмотря на кивок неизвестного, мужчина ехидно усмехнулся и вздернул бровь, — а разве это не одно и тоже? — Ну как, если вам кажется что это две разные вещи — пожалуйста… — Тогда разъясните мне, в чем именно разница. — Я ничего вам разъяснять ничего не собираюсь, ваше дело понять, что в том, что ваш единственный сын и его супруга погибли, нашей вины, я имею ввиду, вины Департамента, нет ни грамма. Они фактически сами себя зарыли. Прекрасно зная, что у них есть сын. Весьма глупый поступок, не так ли? — Мой сын не единственный. У Мити есть тёти и дяди, причём с обеих сторон, и я не думаю, что им составит много труда — присмотреть за мальчиком. — Должен признать, вы красиво говорите. Но не более. Ваша информация о том, что они «есть» неверна. Их расстреляли ещё этой ночью. Так что… — Чётко вы работаете, однако, — собеседник Александра вытащил пистолет, — Только я не понимаю, чем мы вам не нравимся, — направил его прямо в грудь мужчине, — Зачем всех-то, а? — Ну как, — сделал вид, что усердно думает, неизвестный, — Грехов за вами много, Падре. — За мной да. Но почему ты, Лука? Почему именно ты пришёл меня убить. Я ведь помню тебя. Маленьким, светлым. Я помню тебя, Лука. Я знаю тебя, — на этом трогательном моменте незнакомец, названный «Лукой» зевнул и его взгляд начал бездумно блуждать по маленькой уютной комнате, — И я не Падре, — прошептал мужчина, но все же был услышан. «Лука» усмехнулся и снова посмотрел на священника, — Зачем? — Я не Лука отныне, Падре, я — Иуда. А если по-проще — то просто Нарцисс. — Мне все равно, как тебя звать, но… эти два имени тебе прекрасно подходят. Рука с пистолетом дернулась и опустилась вниз. «Падре» Александр неверяще поднял бровь и сузил глаза. Митя выбежал из комнаты, принеся дедушке рисунок, на котором было кривыми буковками подписано «MOR СЕМЪR: ПАПА, МАМА, АЛИƏA, ДЭДУЩКА, БАБYЩКА, ТЕТR, ДRДR, R». Мужчина посмотрел на внука и спросил, где же остальные, на что Митя выразительно кивнул на потолок. — Ваблатьках. Глазки малыша опасно увеличились в размере и он начал судорожно дёргать деда за штанину. В тот момент, когда Лука-он-же-Иуда-или-формально-Нарцисс решил проверить, все ли с пистолетом в порядке, или захотел попугать давнего знакомого, и выстрелил в пол. — Беги, и пусть твой небесный покровитель Дмитрий Дабудский хранит тебя до конца твоих дней! — быстро прошептал он. Мужчина вовремя шепнул мальчику, чтобы он бежал… — Ваш сын поступил крайне опрометчиво и безответственно. Он… — Не тебе, Лука, учить меня педагогике. Спокойный голос взбесил нарцисса, но он постарался продержаться ещё какое-то время. — Он не подумал ни о ком, — заворчал парень, — Сдав себя властям он не получил ничего, кроме номера, который раньше носила его супруга, и комнаты, которую он делил с её обглоданным скелетом и голодаюшими крысами, не брезгующими даже падалью. — Что, все же, не слишком мало. Согласись, Лука? — Падре, да вы издеватесь?! — мгновенно растеряв свою спесь и надменность, выпалил он, — И, кстати, какая будет честь пристрелить всю вашу оставшуюся сумасшедшую семейку разом. — Ты этого не сделаешь, — побледнел Александр. — Почему же? Падре, мне осталось совсем чуть-чуть. Ваша супруга уже мертва и этим вечером сюда не вернётся. Митя… — он презрительно скривил губы, — при всем уважении, слишком мелкая фигурка чтобы что-либо изменить. Алиса... — Нарцисс усмехнулся, — о, да. Алиса — наглая и безбашенная маленькая лгунья. В мать пошла, Падре. — Ты слишком все обобщаешь, Лука. — Как раз такие нам и нужны. — не обращая внимания на слова священника, продолжил мужчина. — Алиса далеко не такая, как ты её описываешь. — встал с колен Александр, что неизменно сопроводилось нехорошими усмешками со стороны прибывшего. — Алиса добрая и преданная девочка. — Девушка, поправил себя дед. — Она такая же светлая, как и её мать, ты правильно заметил это. — Александр мысленно дал самому себе лёгкую пощёчину от того, насколько невинно прозвучала его фраза. — И она не маленькая. — Можно ли вообще назвать человека, которому на следующий год исполнится шестнадцать — маленьким? — Департамент разберется. — благоговейно склонил голову Нарцисс. — Алиса пошла в мать. — твёрдо сказал он, брезгливо сморщившись. Ему явно было не интересно обсуждать какую-то смазливую девчонку так долго. — Девчонка сбежит при первой же возможности. — Ты волен думать, как хочешь. Алиса — моя внучка. — Тем не менее, такие случаи уже были. — бесстыдно лгал человек из Департамента. Александр не верил. — Катюшка? — решил поинтересоваться он о ещё одной своей внучке. — Мертва. — с явным наслаждением произнёс этот... мутный человек. — Подвержена пыткам на глазах матери. — в голосе Иуды слышалось все больше гордости за действия Департамента... В воздухе повисла томная тишина, напряжение будто чувствовали кожей оба. — Зачем, Лука? Ты решил последний раз исповедоваться своему духовнику? Согнутая рука, держащая пистолет опасно напряглась. — Падре, у меня не так много времени, чтобы об этом вам отчитываться. Священник невесело усмехнулся. — Вы там что, дисциплину обязательную в нормативы ввели? Кто больше христиан поубивает? — Речь не об этом. Я должен. Раздался звук выстрела, громкого мужицкого хохота и грузных шагов по направлению к их комнате. Александр видит омоновца с автоматом. Раздаётся выстрел. Мужчина упал на пол, головой ударившись о тумбочку. Его выразительные добрые серые глаза закрылись навеки, на новой белой домашней майке появилось лужица крови. Её много. Мужчина прижал окровавленную ладонь к ней и поднял взгляд на Луку. Тот, хоть и упорно пытался сделать отрешенный вид и победно усмехнуться, с ужасом смотрел на своего убитого духовника. А тот, в свою очередь, молился. О сыне, о Мите, о Луке, о правительстве… О жизни. И вот, Александр навсегда потерял сознание. *** А Митя бежал. Бежал, что есть мóчи. Бежал, не разбирая дороги. Бежал. Что делать было очень проблематично, потому как мальчик не успел (а может, не смог?) надеть носки и ботинки. Мите всего лишь три годика… Он забежал в какую-то деревню и осмотрелся. Унылые люди, тёмные маски, оружие — все это приводило мальчика в дичайшую истерику, но он заставлял себя держаться. Мальчик подбежал к пепелищу, на месте которого когда-то стоял величественный Собор новомученицы Христины Подольской, канонизированной ровно за год до Митиного рождения. Сейчас из этого наипрекраснейшего представителя стиля ампир осталась лишь горстка кирпичиков и отлично служащий для перестрелок внутри пустырь с некоторыми преградами, подходящими в целях укрытий. Митенька зашёл в храм и рассмотрел оставшиеся части росписей на стенах. Перекрестился. Три пальца. Два — к ладони. Как учила бабушка. Лоб — живот. Правое и левое плечи. Как учил отец. Посреди сожженого-разбомбленного Собора стоял аналой. Естественно без иконы и накидки. ДРТ конфисковал и уничтожил все. На клиросе из потолка торчал оголенный провод, а раньше на нем висел микрофон, чтобы транслировать службу на расстояние диаметром в пять километров. Скамеечек для улыбчивых, но стареньких бабушек в храме тоже не осталось. Богословская литература? Её Митя даже искать не пошёл… хотя знал, где. Заглянул в ризницу, ещё раз осмотрел хоры. Пусто. Увидел закрытые Царские Врата, покрывшиеся пылью, вспомнил рассказы папы о том, что Врата подобны Воротам Рая. Только эти ворота были все в царапинах и отпечатках чьей-то крови. Темно-красной и ещё какой-то... белой. Белой? Митю передернуло. Крест сожгли, подсвечники, также, как и колокола, переплавили. Сам храм закрыли. Прервал раздумья Мити звук чьих-то шагов. Мальчик задумчиво гладил лик Богородицы, вздрогнул и встретился глазками с чёрной тенью. — Какая честь будет оказана мне, Нарциссу Феар. Убить сына родного друга! Никогда бы не подумал. Глаза мальчика опасно расширились, он вцепился ручонками в ограждение на солее. В голове его пронеслось судорожное: «Господи, помилуй!» «Спаси и Сохрани!» «Помоги!» Улыбка Иуды растянулась до опасных значений, а глазах появился маниакалькый огонек. Он направил пистолет на съежившегося мальчика и выстрелил в ту же секунду, что и потолок, не выдержав такой темной активности в стенах храма (а может, какая-то супер важная опора, будучи разбитой, невыдержала тяжести всего храма), попросту рухнул. Митя был погребен под завалом навеки, но на небесах встретился со всеми, кого любил, и продолжил любить их ещё сильнее.