Пустое и позабытое

Король Жадности всегда улыбается, застывшая в солнечном янтаре — сияет, переливается и кажется незаслуженно обездвиженной, ведь этот монстр её поглотил… Но Рыцарь помнит и плачет громче, потому что монстр — сама Король, и даже самые громкие рыдания не способны заглушить её заливистый смех, эхом раздающийся в голове. Король Жадности по собственной воле заперта в скорлупе, но отчаянно жаждет счастья, и сильнее её жажды только печаль Рыцаря, чья личность позабыта, ставшая тем самым отчаянием. Если она занесёт над нею свой меч, заточенный слезами и горем, то он как игла войдёт в скорлупу, насквозь прошивая некогда доброе и любящее её сердце… Но она не может и плачет громче, потому что сама абсолютно опустошена, и в ней не осталось ничего, кроме слёз и надрывных всхлипов. Она всего лишь хотела защитить её, их всех… Но три меча — три иглы, что должны покончить с ними. Рыцарь Отчаяния не может взять оружие в руки, желая всех спасти, и продолжает точить мечи потоком чернеющих от времени слёз. Рыцарь Отчаяния выплакала все глаза, скорбя по своей любви, по своим близким, по всем, кого не сумела спасти от них и самой себя. Острые шипы растут внутрь и изнутри, пронзая её саму раз за разом, но не способны заполнить её пустоту. Она этого и не хочет — не её пожирает жадность, и не её так жаждет теперь Король. Рыцарь забыта всеми, не достойная более ни любви, ни ненависти, ни даже простого желания обладать ею как трофеем в персональной сокровищнице, до отказа забитой золотом и безделушками, что не способны утолить голод, способный уничтожить весь мир. Возможно, они могли бы что-то сделать вместе с Королевой Ненависти, но в конечном итоге она скорее дракон, что стережёт гору золота, чем та, кто способна бороться со злом. Нет большего зла, чем они сами, и Рыцарь плачет всё горше и громче. Когда-то давно, когда ещё они могли справляться с потайными уголками своих душ, Король смеялась над её шутками и небольно хватала за руки, опуская в шуточной битве оружие своего верного и доброго Рыцаря, и Королева следила за ними взглядом, полным сестринской любви. Так в какой же момент Королю перестало хватать счастья, а любовь Королевы обернулась ненавистью? Почему Рыцарь не смогла никого спасти, утопая в печали, и вместо крови из ран её выливались душевные муки, пока не осталась пустая гордость упрямца, не способного поднять меч на тех, кого она так любила?.. Смех Короля продолжает отдаваться в голове эхом, множество раз отражённый от пустой оболочки, сияющей звёздами слёз. Если бы Рыцарь могла, то зажала бы уши, но она знает, что это не поможет, и совсем не может поднять своих чёрных беспомощных рук, заглушая эхо своим плачем. Она всё ещё хочет их всех сберечь, и укрыть Короля не сияющей янтарной темницей, а тёплым объятьем некогда ласковых рук… Но Король Жадности тоже её не помнит, погружённая в сладкие грёзы о том, как весь мир будет принадлежать лишь ей, и тогда-то она сможет коснуться счастья, сжимая его в руках так сильно, что шипы пройдут сквозь перчатку и до самого сердца. И тогда, заливаясь слезами от смеха, она будет окончательно поглощена счастьем, жадно глотающим её не жуя. Однажды, думает Король Жадности, у них вновь всё будет хорошо, и мир заполнится светом и удовольствием, и его затопит любовь, и всё справедливо поделят, потому что так — правильнее и легче. Но её зубы сжимаются в нетерпении, а улыбка норовит превратиться в оскал, трещит янтарная скорлупа, и сводит судорогой пальцы под тяжёлой перчаткой. Король так боится её потерять, сжав слишком сильно… В конце концов за оболочкой из янтаря есть она, а за оболочкой Рыцаря Отчаяния нет ничего, кроме зияющей пустоты. Она не может коснуться того, чего жаждет, и это окончательно сводит её с ума. Король Жадности слышит, как плачет некогда добрая и смелая Рыцарь, погружённая в отчаяние и совершенно разбитая им изнутри. Слезами её не склеить. Когда-нибудь разлетится на осколки янтарь вместе с золотом, и дракон вместо лучей ненависти низвергнет на врагов любовь и прощение, и забытая прежде всего собой справедливость восторжествует. Они обнимутся, и Рыцарь улыбнётся едва заметно, потому что заточенный слезами и горем меч не способен сделать им больно, пронзающий тех, кого когда-то не смог защитить.