Пси

      Саймон Регг заканчивал рабочий день. Оставалось еще два с небольшим часа, но он уже мечтал уйти домой, принять душ и наконец смыть с себя тягостные впечатления. Смена выдалась сложной, Саймон успел вымотаться. Он провел всего одну операцию по удалению воспоминаний, но какие там были воспоминания! Кровь стынет в жилах. Чего ожидать, устраиваясь на работу в клинику Пси, которая специализируется на уничтожении травматичного опыта пациентов? А что делать врачу, который смотрит все эти ужасы на экране, словно кошмарное кино, чтобы точно выбрать точку входа в стресс и выхода из него и не удалить ничего нужного? Саймон даже задумывался о том, чтобы периодически чистить собственную память. Но останавливало то, что воспоминания о трудных операциях настолько переплетены с остальными, что так он вообще ничего помнить не будет.       Сегодня Саймон работал один — по воскресеньям обращений мало, пациентов обычно записывают на остальные дни, а на седьмой день недели приходится полувыходной с одним дежурным доктором. Он собирал провода и электроды, снятые с последнего ушедшего пациента только сейчас. Хотя тот человек покинул клинику часа три назад, Саймону было лень браться за это раньше. Меньше всего ему нравилось прибирать рабочее место — аппарат для сканирования и удаления воспоминаний. Слишком много проводов, контактов, которые вечно путаются, переплетаются, и ты тратишь кучу времени, чтобы разобрать это дело, а потом еще и рассовать по специальным контейнерам.       В холле на первом этаже раздался хлопок двери. Тонкий писк колокольчиков возвестил Саймону о неожиданном посетителе. Он нехотя оставил ворох проводов, вышел из кабинета и спустился в холл. У стойки администратора стояла симпатичная хрупкая девушка. На вид ей было лет двадцать пять, немногим меньше, чем самому Саймону, и он обрадовался, что сможет получить удовольствие хотя бы от общения с ровесницей. Кроме того, воспоминания молодых людей найти и вычленить проще, чем старческие. Пожилые люди с их рефлексиями о войне или ужасном детстве требовали куда большей сосредоточенности во время работы.       — Привет? Можно… можно удалить воспоминания? — робко спросила посетительница.       — Добрый день, мисс! — Саймон расплылся в улыбке. — Разумеется, можно. Вы хотите записаться?       — Нет, я пришла сделать это сегодня, — более твердо ответила девушка. — Я слышала, операция занимает не больше часа…       Саймон сделал несколько шагов и встал за стойку, чтобы общаться с будущей пациенткой более официально, так сказать, от лица клиники.       — Смотря какая… — задумчиво протянул он. — Но в большинстве случаев да.       Девушка подошла вплотную, оперла локти о кромку стойки и подняла слегка намокшие глаза на Саймона:       — Пожалуйста, мне очень надо сегодня. Я с таким трудом решилась… — она вздохнула, — если вы меня не примете, я потом снова годами буду страдать, не в силах заставить себя удалить этот ужас! Я измучилась!       К концу она говорила совсем жалобно, и у Саймона больно сжалось сердце. Страдания этой бедняжки выглядели искренне, она явно не придумала необходимость сделать операцию именно сейчас. Стеснялась, не могла решиться — значит, работать придется с каким-то насилием. Саймон сделал глубокий вдох. Меньше всего ему нравилось смотреть на сцены изнасилования, а судя по возрасту этой пациентки такое скорее всего произошло в детстве. В памяти всплыли ситуации его собственной юности, и Саймон невольно передернул плечами. Он ведь тоже удалял воспоминания... Но не все, и то, что он еще помнил, вызывало в нем чувство стыда.       — Хорошо. Вам придется заполнить форму согласия на вмешательство в ваши воспоминания, — наконец изрек он, передавая девушке отпечатанный лист формата А4. — После этого мы заключим договор на оказание услуг и я провожу вас в кабинет.       Девушка с готовностью кивнула, тихо шмыгнув носом, и взяла с подставки казенную ручку на пружинке. Она справилась с заполнением необходимых форм быстро, даже чересчур быстро, писала размашисто, слегка подрагивающей рукой. Такое бывает, когда пациенты находятся в взбудораженном состоянии — наверное, очень сильно переживает, или стесняется, или ее мучает совесть. Может, это она совершила акт насилия, и потому так нервничает.       Саймон снова, как и с предыдущим пациентом, оставил проведение договора в системе администратору, которая явится завтра, а сам повел девушку наверх в процедурный кабинет. Пришлось занять второй, поскольку аппарат в первом Саймон в порядок так и не привел. Но он мог помочь девушке, так что не сильно переживал — убрать провода он всегда успеет.       По протоколу, он сначала должен с ней побеседовать, убедиться в том, что она сознательно идет на удаление воспоминаний и потом не пожалеет об этом. Беседе обычно уделяется минут двадцать, так что Саймон завел пациентку в предбанник процедурного кабинета, усадил на кушетку, сам сел рядом за небольшой столик и начал задавать вопросы о том воспоминании, которая она собирается стереть.       Девушка, чье имя по договору значилось Мишель Андор, отвечала очень неохотно. Краснела, бледнела, заламывала руки, ходила вокруг да около, но так и не смогла назвать произошедшее своими именами. Саймон догадался, что она говорила об изнасиловании, и насильников было несколько, и что произошло это, когда ей было четырнадцать. Воспоминания действительно были очень травматичными, такие можно удалять с чистой совестью. Саймон выписал короткое заключение, что пациентка осведомлена о невозможности восстановления памяти за очищаемый период, что уничтожаемое воспоминание относится к травматичным высшей категории и удаление обосновано.       Мишель поставила под резолюцией свою подпись и в сопровождении Саймона вошла в просторный кабинет, разделенный перегородкой на две части — в одной располагался собственно прибор удаления воспоминаний, а во второй было оборудовано место для врача — с монитором, консолью и коммуникатором, с помощью которого он помечает нужные фрагменты памяти на удаление.       — Мисс Андор, мне нужно объяснить вам, как проходит процедура, — обратился к ней Саймон. Мишель вздрогнула и оглянулась. — Сейчас вы сядете вот на то кресло, и я закреплю на вас оборудование. Вам нужно будет расслабить тело, сфокусировать внимание на какой-то метке, связанной с воспоминанием, и позволить программе по этой метке отыскать все, что с ним связано.       — Вы заставляете меня не просто вспомнить, а сфокусировать внимание? — изумленно и с легким возмущением в голосе переспросила Мишель.       — Простите, мисс Андор, иначе разброс воспоминаний слишком большой, программе не за что зацепиться.       Девушка медленно кивнула.       — Хорошо, положим, я сконцентрировала свое внимание на потертом красноватом ремне, — она брезгливо скривила лицо, — что будет дальше?       — Я буду отслеживать процесс обнаружения воспоминаний. Когда программа найдет их все, мне останется только нажать на кнопку, и воспоминания будут уничтожены. Вашему сознанию потребуется перезагрузка — вам покажется, что вы уснули. А потом я вас разбужу.       Он говорил максимально доверительным тоном, как учили, как это принято с жертвами насилия, но Мишель все равно не выглядела уверенной.       — Могу вколоть вам легкое седативное, чтобы было проще расслабиться, — добавил Саймон. — Его действие закончится через час.       — Не надо седативных, доктор Регг, — устало ответила Мишель. — Давайте уже приступим, раз я пришла.       Она уселась в эргономическом кресле — в полулежачем состоянии для максимального расслабления. Рыжеватые волнистые волосы рассыпались по подголовнику. Мишель поставила ноги на подставку, сложила руки вдоль тела и бросила на врача взгляд, словно говорящий: «ну начинай уже в конце концов!» Саймон решил сразу приступить к делу — кропотливо закрепил на ее голове целую паутину электродов на тонких полупрозрачных проводках, на руку надел манжету тонометра, а на палец — пульсоксиметр. Хотя операция и не была инвазивной, за показателями тела все равно требовалось следить.       Затем он зашел за перегородку и уселся за пульт уничтожителя воспоминаний. Программа начала работать — справа на мониторе крутилась человеческая фигурка, менялись показатели сердечных сокращений, давления, насыщения крови кислородом. Бóльшая часть монитора была отведена для воспроизведения воспоминаний. Мишель явно постаралась. На экране очень скоро показался тот самый ремень, о котором она говорила — прямо по центру области, как если бы она смотрела на него в упор. Просматривать воспоминания пациента тем и тяжело, что приходится видеть все происходящее его глазами. И сейчас четырнадцатилетняя Мишель смотрела на потертый красноватый ремень, валяющийся на полу прямо перед ней.       Саймон дал программе команду возвращаться во времени назад, чтобы отыскать точку, с которой начиналась травмирующая ситуация. Монитор отобразил узкую улицу в частном секторе, по обеим сторонам высились глухие заборы. Мишель глянула на наручные часы — металлический жесткий браслет и циферблат прямоугольной формы — одиннадцать часов вечера. Саймон уже подумал, что это рановато, но картинка на экране вдруг дернулась, будто Мишель резко вскинула голову. Показалось небо, а потом чье-то смазанное лицо и летящая ладонь. Картинку снова встряхнуло, и экран сделался черным. Видимо, девушка закрыла глаза или упала в обморок. Немудрено — Саймон ощутил гадкие ползучие мурашки по спине, уже предчувствуя, что дальнейшее будет еще хуже. Правда, где-то глубоко ворочалось еще что-то, вроде неприятного предчувствия, которое начинало тревожить его даже сильнее, чем картинка на мониторе.       Саймон установил точку старта на том моменте, где Мишель посмотрела на часы, и запустил воспроизведение воспоминаний в ускоренном в два раза темпе. Программа быстро нашла следующий фрагмент. Какой-то сарай, почти ничего не видно, Мишель огляделась — никого, но в щель под дверью проникал желтый свет. Мрачное «кино» шло без звука, так что происходящее Саймону приходилось домысливать. Мишель приблизилась к двери и попыталась прислушаться — а может постучать… Створка резко распахнулась. Взгляд девушки устремился вверх, на человека, что стоял за ней. Против света лицо было трудно разглядеть, но черты показались Саймону смутно знакомыми. Как будто какой-то давний приятель — но слишком давний, чтобы вспомнить имя. В воображаемую снова камеру потянулась рука. По дальнейшим движениям Саймон понял, что человек схватил Мишель за волосы и поволок в освещенную часть… судя по виду, гаража.       Просторное помещение, на две машины. Одно место было занято каким-то старым пикапом необычного оранжевого цвета с коричневыми деталями и поеденным ржавчиной кузовом. Второе пустовало, между грязными следами протектора валялся пыльный матрац. Картинка размылась, видимо, Мишель расплакалась, и Саймону уже не удалось различить лица еще двоих худощавых мужчин, сидевших на складных стульчиках по разные стороны импровизированной лежанки.       Дальнейшее происходило уже по понятному сценарию. Мишель пыталась сопротивляться, оттолкнуть насильника, но ей это не помогло. Один из насильников несколько раз ударил ее по лицу и, сникшую, швырнул на матрац. Камера смотрела вниз. Экран показывал разводы на матраце, на которых взгляд Мишель иногда фокусировался, и становились видны пятнышки от упавших на ткань слез.       Движения на мониторе сделались монотонными и ритмичными, а потом на пол перед лицом Мишель бросили тот ремень, на который навелась чудовищная резкость. Красный, потертый, довольно широкий. И снова Саймона посетило странное мимолетное чувство, что этот ремень он где-то уже видел, как будто дежа вю. Он торопливо отбросил эти мысли. Если бы такой ремень действительно попадался ему на глаза, он наверняка бы это запомнил — уж слишком специфическая модель и цвет.       От начала операции прошел почти час, а жуткое действо все продолжалось. Саймон смотрел дальше, собирая силы в кулак. Оставалось дотерпеть, пока программа обнаружит все фрагменты того изнасилования, пометить их и нажать всего одну волшебную, облегчающую жизнь — или совесть — кнопку. Мишель смотрела перед собой, так что лица насильников в камере не показывались. И Саймона терзало любопытство — посмотреть бы на тех, кто делает такое с четырнадцатилетней девчонкой! Хотя интерес был скорее праздным. Даже если получится опознать людей с видео, добиться для Мишель справедливости Саймону все равно не удастся — по правилам клиники, обнаруженное программой является врачебной тайной и не подлежит разглашению.       Программа анализировала воспоминания Мишель гораздо больше обещанного часа. Воспроизведение в ускоренном режиме заняло полтора, а значит, в том гараже она провела все три. Видимо, насильники время от времени менялись местами и, может, даже давали передохнуть жертве. Когда наконец надругательство закончилось, кто-то из них поднял на руки и переложил Мишель в кузов пикапа. Она, пятясь ползком, забилась в угол. Затем монитор отобразил, как ее взгляд скользнул по бедрам, выше по обнаженному телу, зацепился за несколько багровеющих синяков на ребрах — похоже, тот ремень лежал на полу не только для устрашения. После девушка подтянула к лицу сбитые колени и уставилась на рифленый пол перед собой. На пол пикапа рядом приземлился тонкий персиковый сарафан. Саймон от бессильной злобы сжал кулаки. Какая щедрость! Гады пренебрежительно швырнули ей одежду, в которой забрали в этот гараж.       Картинка слегка вздрогнула — пикап завелся — и в кузов запрыгнул один из мучителей. Мишель посмотрела ему в лицо.       Саймон отпрянул от экрана — это было его лицо! Нет — он пригляделся — это просто не может быть он! Он никогда ничего такого не делал и не сделал бы! Он еще раз вгляделся в монитор — это точно какая-то ошибка! В душе заклубились неприятные предчувствия — что если ему неспроста показалось знакомым лицо первого похитителя? И чертов ремень. Да и пикап этот оранжевый…       Но как могло случиться так, что он этого не помнит? Саймон напрягал извилины, силясь посчитать, сколько лет могло быть ему тогда, когда Мишель было четырнадцать. Сколько ей на вид? Двадцать пять? Одиннадцать лет назад ему было девятнадцать… Саймон прислушался — Мишель мерно сопела в соседней части помещения — и побежал в холл, чтобы посмотреть дату ее рождения в договоре.       Он правильно посчитал — пациентке недавно исполнилось двадцать пять лет, а значит он в свои девятнадцать поучаствовал в групповом изнасиловании ребенка! Спина похолодела и покрылась потом еще во время просмотра видео, но сейчас Саймон испугался до тошноты. Раз он этого не помнит, значит, он это стер?!       Чувство вины обрушилось внезапно и разрушительно. Видя, что с девушкой творила та троица, Саймон ощущал весь ее ужас, боль, страх, словно это произошло с ним самим. Похоже, совесть мучила его и тогда, раз он стер этот ужасный инцидент. Но теперь у него появился шанс все исправить. Встала дилемма — принести Мишель свои извинения хотя бы сейчас или просто стереть ее воспоминания и умолчать, что он был среди тех троих выродков. Ведь она говорила, что не помнит нападавших, просто ее подсознание хранит куда больше информации. Саймон уже решил, что скажет ей правду перед тем, как уничтожит все следы. Оставлять свой образ в памяти Мишель он боялся, чтобы ни один психотерапевт стандартным гипнозом не вернул ей в память его лицо. Кроме того, она заплатила за стирание травматичного эпизода, чтобы не мучили кошмары, чтобы жить дальше, чтобы прекратить крутить ту сцену в голове. Правильно будет качественно выполнить обязательства по договору!       Решив, что делать с постыдной правдой, Саймон зашагал обратно в кабинет. Он завершит процесс вылавливания воспоминаний и нажмет на кнопку стирания. Так ужасное надругательство навсегда канет в Лету.       Он бодро поднялся на второй этаж, распахнул дверь кабинета и шагнул внутрь. Вдруг что-то больно резануло его по шее. На плече и груди стало тепло и мокро. Саймон повернул голову и увидел Мишель. Но совсем не ту робкую и застенчивую, которая явилась в клинику два с небольшим часа назад. Перед ним стояла разъяренная молодая женщина с горящим ненавистью взглядом и окровавленным скальпелем в руке.       — Вот и встретились, Саймон, — выдохнула она.