***
— Тео, ты не видела мой тёмно-синий пиджак? — Который из? — Раздалось со второго этажа. — От костюма! — Который из? — Теперь в голосе слышалось легкое раздражение. Лоуренс, выходя из кухни (он действительно там искал пиджак?) замер в дверях. Теодора-уже-Баркли выглядела просто волшебно. Кремового цвета платье в пол со средним вырезом великолепно подчеркивало её фигуру, на шее виднелось то самое ожерелье, которое журналист подарил ей в 1914м. После этого он, разумеется, не раз радовал свою женщину другими, более роскошными украшениями, но то Теодора считала любимым. На изящном пальце левой руки сияло обручальное кольцо. — Прекрасна. — Насмотришься ещё, — ответом была привычная дерзкая ухмылка Теодоры, — так что ты потерял, ненаглядный мой? — Пиджак. От костюма. В клетку. — Постепенно дополняя мысль, проговорил Лоуренс. — Уважаемый сэр, позвольте сообщить вам принеприятные вести. Этот пиджак был безнадёжно утерян во время нашего переезда в штаты. Так что, придётся тебе идти без него. Потому что… черт, Лоуренс! Мы опаздываем на фото. Где адрес фотоателье?***
«С горем пополам мы нашли ту листовку с адресом. К счастью, оно находилось не на другом конце города, как мы успели подумать, зная наше везение. Всё обошлось, однако прилично опоздали, и из часа, выделенного на чету Баркли, осталось пятнадцать минут. Поэтому попытка сделать семейное фото была одна. Кто-то говорит, что первый блин комом, но Лоуренс сумел доказать мне, что мои слегка прикрытые глаза добавляют кадру «жизни» » А тем временем в памяти всплыл ещё один, до жути глупый разговор с мужем.***
— В этих банках еда. Рыба, кукуруза, бобы. Чтобы их открыть, нужно вот это. Это консервный нож. — Я знаю, что это такое, милая. — Если захочешь сварить яйцо, налей в кастрюлю воды. — Да-да, я знаю, — мужчина скучающе взглянул на Теодору, пытаясь понять, к чему такие нелепые прощальные разговоры. — Однажды, дорогой мой, ты чуть не спалил весь дом, в попытке растопить лимонные леденцы! Поэтому я и провожу тебе лекцию по безопасности. И будь добр выслушать, чтобы мне было, куда вернуться через три дня. Я журналист, без стола — никак! И так, на чём мы остановились… А, чтобы зажечь плиту, тебе понадобятся спички…***
Теодора Анна Эйвери для всего мира погибла в пятьдесят один (?) вместе со своим мужем — известным журналистом Лоуренсом Баркли — во Франции в 1940 году при бомбёжке страны. Она, к большому своему сожалению выжила, однако жизнь, которую она так успела полюбить за эти двадцать шесть лет, утеряла свои краски. Женщину по пятам преследовало давящее чувство вины. За то, что не смогла помочь Лоуренсу, за то, что не оказала первую помощь, хотя тяжесть его ран предопределила исход журналиста. За то, что поддержала идею ехать на войну. За то, что не умерла вместе с ним, за то, что оказалась бессмертна. Бессмертна, но так слаба. За то, что Лоуренс твердил ей, что никто не заслуживают её слёз, а она который раз плачет от безысходности. Да, она нашла в себе силы выбраться, но… Какой бы силой духа Теодора не обладала, без крепкого плеча любимого мужа она не могла. Просто тонула в этой бездне. Он, в какой-то степени, был её всем. Теодора дала себе обещание больше никогда ни к кому не привязываться. Никогда. Однажды она полюбила. Так сильно, что со смерти этого человека она до конца так и не оправилась.***
Для всех, — мадам Флеминг или же Одри; через несколько месяцев фамилия и имя вновь изменятся, а для него она навсегда останется Тео. Его милой — иногда дорогой — Тео. То, с каким трепетом он произносил её имя, как, шутливо упрекая её в чём-то, использовал формальное «миссис Баркли», как бы показывая, чью фамилию она гордо носит, можно было сравнить лишь с ребенком, распаковывающим долгожданный подарок на рождество. Иногда, правда, он обращался к ней официально без весомой на то причины. Будто самого себя убеждая, что такая, как Тео действительно любит его и является его законной женой. Даже редкое «Теодора» в таких же редких конфликтных ситуациях с его уст звучало до безобразия нежно, а про пускай сердитый, но вечно влюблённый взгляд мистера Баркли даже говорить не стоит. Из-за этого окружающие часто не воспринимали их мимолётные ссоры всерьёз. Впрочем, они были правы. Лоуренс Баркли не мог долго сердиться на Теодору Баркли. И почти сразу приходил к ней с букетом цветов, или, если ситуация того требовала, вспоминал нерасказанные ранее истории из его жизни, которые его главная фанатка так любила слушать. Она, конечно, из приличия какое-то время вела себя слегка обиженно, но вскоре забывалась в объятиях любимого и на следующее утро не понимала, как могла обидеться на такой пустяк. Лоуренс безумно любил свою женщину. Был влюблён в неё до старости. И Теодора знала это. Она сама была без ума от мужа. Его любовь она хранит глубоко внутри себя, и именно она служит причиной, по которой Теодора Баркли не сдалась. Не сдалась и пытается жить, а не существовать. «Лоуренс не хотел бы, чтобы я убивалась каждый божий день. Он всегда желал мне только счастья. Даже если оно будет без него. Вот только… Как я могу быть счастлива без него?..» Обручальное кольцо на шее, а также нередкое именование себя именно Теодорой Баркли помогало ей чувствовать себя вместе с ним. Практически ощущать его объятия. Но в то же время быть так далеко от любимого мужчины. «Я так скучаю, милый…» Она невероятно сильно скучала по мужу. По его объятиям — крепким, но таким нежным, по такому родному голосу, по поцелуям в лоб и самоуверенной улыбке и очень непривычному выражению его лица в один день. Вдруг вспомнилось забавное поведение Лоуренса, когда фанаты узнали адрес их небольшого семейного гнёздышка в столице. Как мило тот бегал по всему дому, занавешивая окна, но двигая одну из последних занавесок увидел, что на заднем дворе тоже беспорядок. Преимущественно из его вещей. А забор как не кстати низкий. Теодора, смеясь, наблюдала за попытками мужа там прибраться. Но спустя несколько минут больше не могла смотреть на эту безнадежную ситуацию, и, немного снисходительно улыбнувшись, пошла ему помогать.***
Одри вынырнула из причиняющих одновременно и боль, и счастье воспоминаний. Сегодня был её сто тридцать первый день рождения. И восьмидесятый день рождения без Лоуренса Баркли. Раздался звонок в дверь. Женщина, не ожидавшая гостей — со смерти мужа этот день перестал быть праздником — встала с кровати и удивлённо прошла к двери. На пороге никого не было, лишь белый аккуратный конверт. Одри подняла его, после чего на автомате закрыла дверь и вернулась в комнату. Открыла его. Достала плотное на ощупь послание. Секунда, и предметы выпадают из её рук. На листе бумаги аккуратно выведено:«С днём рождения,
Теодора Анна Эйвери.
Надеюсь, у тебя найдётся Эрл Грей»