Сердце воина

СЕРДЦЕ ВОИНА POV. Капитан Натэль Бэркс. Снова я в том месте, в том доме, в той комнате. Прячусь за сундуком, не имея возможности сбежать, и слышу приказ, отданный грозным голосом: - Провести зачистку! Я прекрасно понимаю, что значат эти слова. Женщины будут забраны в рабство, а все найденные мужчины и мальчики, даже если они еще лежат в колыбели, будут убиты, потому что даже самый маленький мальчик – это будущий воин. Я мужчина, пусть мне всего и четырнадцать, и я не хочу умирать. Боюсь. Боюсь, что сейчас откроется дверь и внутрь шагнет не он. Не тот человек со шрамом, который… Дверь медленно отворяется, и я замираю от ужаса. Свет бьет из-за его спины, я не вижу лица того, кто входит, пока он не делает шаг вперед. Шрам! Тот самый шрам, который я так часто вижу в своих снах. Наши глаза встречаются. Я совершенно не помню их цвета, помню только свой страх недостойный наследника великих лордов, но и лгать самому себе я не могу. Страх – вот единственное чувство, что захлестывает меня в тот момент. А он… - Чисто, - кричит он и уходит, даря мне жизнь. - Господин капитан, - кто-то трясет меня за плечо, вырывая из сонного оцепенения, - прибыла новая партия военнопленных. Открываю глаза. Я в своей комнате, а все произошедшее – сон. Сон-воспоминание, преследующий меня уже пятнадцать лет. - Сейчас иду. Ступай. Денщик послушно выходит, а я встаю и иду умываться. Несколько всплесков холодной водой на лицо и я немного прихожу в себя. Поднимаю взгляд и смотрюсь в зеркало. Лицо как лицо. Темные глаза и волосы, столь типичные для аристократии Надрии, как и смуглая кожа. Лоб невысокий, слегка прикрыт челкой, дозволенной уставом длины. Нос прямой. Подбородок с ямочкой, скулы неярко выраженные, но с женскими все же не перепутаешь. Губы обычные, не толстые и не тонкие. Я вообще обыкновенный двадцатидевятилетний мужчина среднего роста, младший сын лорда, ищущий свое счастье в военном деле. Война с нашим северным соседом – Идридой, тянущаяся два десятка лет, почти закончена. Сейчас идут мирные переговоры и войска замерли на своих позициях в ожидании дальнейших приказов. Увы, но из-за детской травмы я хромал. Не сильно, но для службы в регулярных частях был непригоден. Как сыну лорда, пусть и младшему, мне не могли отказать, когда я выразил желание служить короне, так что должность мне подобрали непыльную, но и не самую престижную. Уже пять лет я служил в охране лагеря военнопленных, нося нашивки капитана. Стук в дверь и голос денщика заставили меня оторваться от размышлений и поторопиться со сборами. Надеваю мундир, сапоги, фуражку и выхожу из комнаты, погружаясь в благоухающее весеннее утро. Лагерь военнопленных с благозвучным названием «Серебряная надежда» возник не на пустом месте. Раньше здесь были рудник и тюрьма, но рудник постепенно истощился, сделав добычу серебра нерентабельной, а заключенные на время войны понадобились на фронте. Вот так и опустела «Серебряная надежда». Кому первому пришла идея использовать это место для военнопленных – не знаю, но бывший лагерь для уголовников оказался весьма пригоден и для людей другого сорта. Рудник состоял из семи шахт, и лагерь так же был разделен на семь частей, в каждой из которых, в специальных ямах, содержались от двухсот до двухсот пятидесяти заключенных. Охраны при этом было по сорок человек на каждое тюремное отделение, плюс по пять человек обслуги. Возглавлял каждое из таких отделений офицер в чине капитана, а подчинялись мы непосредственно начальнику лагеря, живущему на южной окраине «Серебряной надежды». Мое отделение находилось на северной окраине лагеря, вдали от начальства, при этом оно было самым большим. Когда я прибыл на место службы, мне показалось, что я попал в ад! То, что тут творилось, не могло вызвать во мне ничего, кроме отвращения. Я понимаю, что солдаты, в большинстве своем, люди грубые, иногда даже неотесанные, но мочиться на военнопленных, стоя на решетке над их головами, или насиловать таких же солдат, как и они сами, которым не повезло на поле боя – этого я стерпеть не мог, как и голодные взгляды из ям. Навести порядок во вверенном мне отделении, оказалось не таким уж легким делом. Солдаты, привыкшие к вседозволенности, не желали воспринимать меня всерьез. Пришлось показать им, что я получил нашивки капитана не только потому, что мой отец был лордом, а хромота – не столь серьезный недостаток, если в моих руках клинки. В общем, я добился того, что кормить военнопленных стали лучше и относиться к ним как к скотине перестали, по крайней мере, в моем отделении. Кроме того, каждому военнопленному полагалось собственное одеяло и циновка для сна, мне же удалось выбить для них еще по одному одеялу, чтобы в более холодное время года они меньше мерзли, вдобавок я самовольно увеличил пайки, выдаваемые военнопленным в зимний период. Все это привело к тому, что смертность в моем отделении была снижена до десяти процентов, тогда как в остальных она составляла пятьдесят, а то и семьдесят процентов. Знаю, что для тех, кто не дождется своих сыновей и мужей – это слабое утешение, но повлиять на начальника лагеря, как и на прочих капитанов не смог. К сожалению. - Построились, идридские свиньи! Выкрики стражников, подгоняющих военнопленных заставили меня заскрежетать зубами. - Отставить! Я решительно направляюсь к толпе вновь прибывших пленных, взглядом обещая крикунам много неприятных минут. Количество их было невелико – всего тридцать человек. Как я уже говорил, смертность у меня была небольшая, несмотря на лютую зиму, так что основная масса была распределена по другим отделениям. - Бумаги сопровождения, господин капитан, - денщик протянул мне конверт с документами, который я принял, прежде чем обратиться к пленным: - Солдаты, я понимаю, что пребывание в лагере военнопленных – это удар судьбы для каждого из вас. Но я обещаю, что тут с вами будут обращаться достаточно гуманно. Я – капитан Бэркс, Натэль Бэркс, командующий этим отделением лагеря для военнопленных. Сейчас вы будете распределены по секциям, в которых вам предстоит жить до освобождения из лагеря. Сейчас я обращаюсь к вам с просьбой в первый и в последний раз: никаких ссор на территории вверенного мне отделения, никаких драк и попыток изнасилования. За все это виновные будут строжайше караться, в лучшем случае - одиночным карцером. И поверьте мне – вам это не понравится. Так же караться будут попытки побега, но я понимаю, что просить вас не делать этого – глупо, а потому просто предупреждаю – не пытайтесь, если хотите однажды вернуться домой. Есть вопросы? Ответом мне была тишина. - Вопросов – нет. Десятник, распределите пленных по ямам. Ямы – ужасное место, доложу я вам. Вырыты они были для уголовников, работавших когда-то в шахтах: котлованы, восемь на восемь метров и глубиной в три метра. Этого было достаточно, чтобы сорок человек могли лечь друг возле друга в несколько рядов. Разумеется, ни о каких прогулках в таких условиях речи и быть не могло. Сверху ямы были накрыты решеткой с мелкими ячейками, сквозь которые можно было разве что ладонь просунуть, и то неширокую. Ни от дождя, ни от снега, ни от летней жары эта решетка не спасала, так что я, опять-таки самовольно, приказал накрывать решетки мешковиной во время ненастья или летней жары. Это хоть и слабо, но помогало людям внизу сохранить здоровье. Вход в яму напоминал кроличью нору - узкий, почти вертикальный лаз, в котором никак не могло поместиться больше одного человека. В тот же лаз спускалась еда три раза в день, в него же пленные подавали умерших в неволе товарищей, которых мы хоронили за пределами лагеря. Кроме того в ямах имелось отхожее место. Это было узкое отверстие в дальнем от входа углу, накрытое сверху деревянным щитом. Воду пленным подавали вместе с едой, так что ни о какой помывке или хотя бы элементарной гигиене речь здесь не шла. В общем, такие условия даже скотскими язык не поворачивался назвать. Всего таких ям в моем отделении было шесть. В каждой яме содержалось по сорок – сорок пять пленников, многие из которых уже мало напоминали людей. Некоторые здесь сходили с ума, но ни о какой врачебной помощи для пленных даже мечтать не приходилось. Мне было искренне жаль этих людей, но помочь им – кроме того, что уже было сделано мной – я ничем не мог. Пока десятник сверялся со списками, я посмотрел сопроводительные бумаги. Удивительно, но все эти люди были захвачены в плен в одной крепости. Эта приморская крепость была взята нашими войсками буквально накануне перемирия, причем решающую роль тут сыграли маги, что-то там придумавшие, отчего форт был взят практически без потерь, а весь его гарнизон в полном составе попал в плен. Офицерам было позволено внести за себя выкуп, а вот выкупать солдат – никто не собирался. Впрочем, у нас было бы то же самое, так что никого осуждать я не имею права. Что Идрида, что Надрия – друг друга стоили. Оба королевства безжалостно отправляли своих сыновей в мясорубку, только бы получить впоследствии кусок пожирнее. Одним словом – политика! Пока я читал, бывших солдат начали распределять по ямам. Когда мимо меня проводили последнюю пятерку, я поднял глаза, чтобы взгляд мой случайно остановился на знакомом шраме, наискось пересекающем лицо почти седого воина лет сорока на вид. - Стой! – я шагнул вперед, вглядываясь в такое знакомое и одновременно чужое лицо. – Этого ко мне в кабинет. Кабинет – это слишком сильно сказано. Просто маленький закуток с письменным столом и двумя стульями, отделенный от спальни темной ширмой, но все же, это было лучше, чем ничего. Отослав двух стражников за дверь, я пригласил мужчину присесть, заняв свое место за столом. Сижу. Молчу. Разглядываю его лицо и потрепанную форму с капральскими нашивками, пытаясь понять – не ошибся ли я. Он тоже смотрит. Его серо-синие глаза не отрываются от меня, так же как и мои, но лицо его при этом остается каменно-невыразительным. Сразу видно: воин готовый к любым испытаниям в жизни. Возраст подходит. Сейчас ему сорок-сорок пять, несмотря на почти седые волосы, значит, тогда было около тридцати. Он или не он? Лица не помню, только шрам, начинающийся на правой стороне лба, пересекающий переносицу и, пройдя под левым глазом, оканчивается на левой щеке. Это он. Ведь двух таких шрамов быть не может, верно? Когда молчание становится невыносимым, решаюсь: - Пятнадцать лет назад вы участвовали в нападении на небольшую деревню у города Бэжа? Мужчина неопределенно пожимает плечами, а затем резко привстает и, сделав рывок вперед, нависает над столом, упираясь в него руками. Я инстинктивно отшатываюсь, чуть не упав со стула. Дыхание мое испуганно прерывается, а сердце учащенно бьется в груди, словно хочет выскочить наружу. Мужчина же, замерев на одну секунду, вновь опускается на свое место. - Волчонок вырос и стал волком, только глаза остались теми же, - тихо произносит он, и я чувствую, как дрожь пробегает по моему телу. Был бы это кто-то другой, я бы приказал высечь наглеца, но сейчас… не могу. Я обязан этому человеку жизнью, так что прощу и не такое. - Узнал, значит. Почему ты не убил меня? - Пожалел. Очень уж глаза были выразительные. Они буквально молили о пощаде, - пленный воин криво усмехнулся, явно провоцируя меня, но я только чуть склонил голову, подтверждая его правоту. На правду не обижаюсь, а он сказал правду – жить я тогда хотел очень сильно, да и сейчас не меньше. Неизвестно до чего бы мы договорились, но стук в дверь и голос моего денщика прервали нашу встречу: - Господин капитан, Вас срочно вызывает начальник лагеря. Представив себе предстоящую беседу с «жирным боровом», я поморщился, но отказаться не было возможности. - Иду. Отведите военнопленного. Встретившись взглядом с серо-синими глазами, я добавил: - Мы еще поговорим. Начальник лагеря собрал всех капитанов, чтобы разделить с нами радость от прибытия новой партии военнопленных. Еще бы ему не радоваться – это же живые деньги, которые он положит в свой карман. На фуршет я не остался. Никогда не остаюсь на подобных мероприятиях. Противно. Да меня никто и не пытался задержать на них. Меньше народу – больше выпивки. Вернувшись в свое отделение, я обошел посты, посмотрел, выдали ли новеньким положенное одеяло и циновку, проверил качество обеда, проследил за его раздачей и сел заниматься документами, пока за окном не стемнело. После раздачи ужина, я вернулся в свою комнату, где денщик уже накрыл для меня стол, вот только аппетита не было. Вяло поковырявшись в овощном месиве, называемом отчего-то рагу, я отставил тарелку. На душе было тревожно. Такое же напряжение ощущалось в природе перед грозой, но сейчас все было спокойно, так отчего меня чуть ли не выворачивает от желания куда-то бежать и что-то делать? Связано это с появлением воина со шрамом или тут что-то другое? Так и не разобравшись в себе, я подошел к окну, распахнул его и замер, глядя на небо. Полная луна, зловещего багрового цвета, медленно выплывала из-за горного кряжа. Яркие звезды приветствовали ее появление и перемигивались друг с другом. Туч на небе не было, так отчего же мне так тревожно? Не знаю. Такое чувство, словно я упустил что-то очень важное. Но что? Промаявшись так еще пару часов: то глядя на небо и вдыхая ночной прохладный воздух, то меряя шагами свою маленькую комнату, я все же решил лечь спать, но и тут сон не пришел ко мне сразу, а заставил поворочаться с боку на бок. - Провести зачистку! Страшно. Очень страшно. Скрипит медленно отворяющаяся дверь, совсем рядом слышатся тяжелые шаги, но когда я осмеливаюсь поднять взгляд, чтобы увидеть все то же лицо со шрамом, я не вижу никого. Солнечный свет льется в распахнутую настежь дверь, и я слышу чье-то дыхание совсем рядом, но не вижу его. Никого вообще не вижу. Становится еще страшнее. Все инстинкты вопят о том, что я должен бежать, но я не могу сдвинуться с места. Но даже если бы мог, больная нога не позволит мне убежать от преследователей, а значит… значит… - Провести зачистку! Тот голос совсем рядом и я в ужасе вскакиваю… оказавшись в темной комнате, на своей кровати. Холодный пот покрывает все тело, и я начинаю дрожать, потому что ветер, проникающий в комнату через распахнутое настежь окно еще по-весеннему свеж. Понимая, что заснуть уже не удастся, встаю и одеваюсь. Чем валяться в кровати просто так, я решаю проверить ночные посты. Часы показывают три утра, когда я покидаю здание казарм и направляюсь к ямам. Почти сразу же меня окликает первый стражник. Я привычно называюсь, слыша от молодого солдата пожелания здравствовать, и иду дальше, чтобы своими глазами увидеть в тусклом лунном свете, как решетка над одной из ям рассыпается, с металлическим лязгом обрушиваясь вниз. От неожиданности я замираю, не в силах сказать что-либо или сделать, а из ямы уже выскальзывают серые тени, вооруженные прутами, всего несколько секунд назад бывшими прочнейшей решеткой, надежно удерживающей пленников внизу. - Охрана! Побег! – успеваю выкрикнуть я, когда рядом мелькает чья-то тень и мне на голову обрушивается удар стального прута. Уворачиваюсь, пытаясь одновременно достать свой меч, но не успеваю, слишком уж неожиданным было нападение. Перед тем как потерять сознание слышу металлический шорох обрушающихся решеток над другими ямами и приказ, отданный зычным голосом: - Провести зачистку. Медленно прихожу в себя, чувствуя, как раскалывается голова и тошнота подкатывает к горлу. С тихим стоном поворачиваюсь на бок, и меня рвет горькой желчью. Чьи-то руки поддерживают меня. Мокрая ткань проходит по лицу, стирая следы позора, а потом к губам прижимается стакан с водой. Делаю глоток и только тогда понимаю, что жив. Открываю глаза. Слабый предрассветный сумрак позволяет мне увидеть знакомое лицо со шрамом, двоящееся перед глазами. Тут же рядом появляется кто-то из пленных. Поправка - бывших пленных. - Господин полковник, все наши освобождены. Начальник лагеря взят живьем. Потери – три человека мертвы, восемнадцать ранены. - Хорошо, Хош. Ступай. - Полковник? – удается мне выдавить из себя полузадушенный хрип. - Полковник Трейм. Маг второй степени. Особое диверсионное подразделение, - представился он. Ну, конечно. Вот что мне не давало покоя. Капралом в этом возрасте человек мог бы быть, если бы выбивался с самых низов, но для этого у него слишком правильная речь, да и все его поведение, как и манера держаться, говорили о том, что этот человек не из простых. Я был ослом, когда не понял этого сразу. А теперь… - И что теперь? Когда меня… – чувствую вновь подступающую тошноту и закрываю глаза, чтобы не видеть свою смерть. - Теперь ты мой личный пленник. Личный пленник в условиях войны – это все тот же раб, разве что звучит лучше. Благозвучнее. Я не сомневался в том, что все мои солдаты мертвы, зачем им начальник лагеря – не знаю, но наверняка его не ждет ничего хорошего. Личный пленник – это оговорка для исполнения каприза полковника Трейма, вот только зачем я ему понадобился? Непонятно. Полковник. Надо же. К тому же еще маг второй степени. Не знаю, как наши маги проморгали такого «капрала», но в том, что в лагере для военнопленных произошел массовый побег, была и их вина. Хотя, какая теперь разница в том, кто виноват? Главный вопрос теперь – что делать? Ответ прост – ждать. Обо мне вспомнили часа через два. За это время я успел еще немного вздремнуть там, где меня положили, прямо на земле под стеной казармы. Спасибо хоть одеяло кто-то догадался бросить, да и голову мне перевязали, хотя болеть меньше от этого она не стала. Когда рядом со мной остановилась телега, я не сразу понял, что это за мной. Однако два молодца, подхватившие меня под руки и не очень вежливо погрузившие на покрытое соломой дно, быстро убедили меня в том, что путешествовать мне придется с «комфортом». Когда же ко мне подложили попутчика, я понял, что путешествие будет не самым приятным. Начальник тюрьмы, связанный, в разодранной одежде и с кляпом во рту, скулил, испугано вращая глазами, а еще от него воняло испражнениями. Видимо, когда заключенные обрели свободу и пришли за ним, он очень сильно испугался. Лошадей в лагере было мало, так что все бывшие военнопленные шли пешком, исключением были только мы с начальником тюрьмы и раненные при побеге воины. Поскольку большинство людей были ослаблены долгим пребыванием в плену, колонна по лесной дороге продвигалась медленно, а голос полковника Трейма звучал то из головы каравана, то из хвоста. У меня создалось такое впечатление, что этот человек вездесущ. Пару раз за дневной переход он подходил к телеге, везущей меня, вернее нас, но ни разу ничего не сказал. Просто бросал короткий взгляд, словно хотел убедиться, что я еще жив и спешил дальше. Телега, везущая меня в неизвестность, скрипела и качалась, мне было так плохо, что несколько раз я проваливался в муторный сон, больше похожий на беспамятство. Пить хотелось страшно, но до вечера воды мне никто так и не предложил. Когда же беглецы остановились на ночь, полковник лично явился, чтобы вытащить меня из телеги и устроить под деревом. - Пить хочешь? Что за глупый вопрос? От жажды у меня во рту пересохло, так что ответил я кивком, отчего голова сразу же закружилась. Вода меня немного оживила, Слава Всевышнему, так что я даже смог оглядеться вокруг. Изможденные после плена и тяжелого дневного перехода люди ели и устраивались на ночь, не обращая на меня никакого внимания. - Есть будешь? – в руках полковника дымилась миска с горячей кашей, но прислушавшись к себе, я отрицательно покачал головой. - Еще воды, - попросил я и тут же получил кружку с живительной влагой. Жадно осушив ее до дна, я облегченно вздохнул и посмотрел на полковника более осмысленным взглядом. - И зачем я тебе понадобился? Почему не добили сразу? - Просто прихоть. - Странная прихоть. Вам еще предстоит пробираться через границу, пусть она теперь и непонятно где проходит. Ведь я могу поднять тревогу, а полторы тысячи изможденных и плохо вооруженных людей, не смогут противостоять даже малому отряду хорошо обученных воинов. - А с чего ты взял, что мы будем плохо вооружены? – полковник тихо рассмеялся. – Деньги способны творить чудеса, а большие деньги – большие чудеса. Так что найти торговца, заранее привезшего и спрятавшего мечи и кинжалы в условленном тайнике – не такая уж проблема. Завтра не позже полудня, мои люди достанут оружие, и мы сможем дорого продать свою жизнь, если воины Надрии нас все-таки обнаружат. - Значит, это был не спонтанный побег? – понимание произошедшего окатило меня холодной волной. - Нет, - полковник сел рядом со мной, прислонившись спиной к дереву, а бедром касаясь моего тела. – При предварительном обсуждении мирного договора ваш король отказался возвращать наших плененных воинов. Идрида, конечно, меньше вашего королевства, но мы воины, и никогда не бросаем своих, если есть хоть малейший шанс освободить их. Полковник повел плечами, почесав спину о ствол дерева, и продолжил рассказ: - Помнишь легенду о том, как варвары пытались захватить торговый город, но его жители, раз за разом отбивали все их атаки и тогда варвары ушли, оставив после себя огромную деревянную скульптуру своего божества? Обрадованные жители города посчитали это откупным даром неотесанных варваров и ввезли ее в город. - Помню я эту историю. В том деревянном божестве сидели воины, а ночью, когда напраздновавшиеся жители уснули, варвары вышли и отворили ворота города для своих соотечественников. - Вот-вот. Прибрежная крепость стала приманкой, на которую вы клюнули, а мои воины и я сам, сыграли роль деревянного божества. Ваши маги, вдохновленные легкой победой, не проверяли простых солдат на наличие магии, так что капральский мундир сослужил мне хорошую службу. В предрассветный час я использовал свою магическую силу, разрушив решетку, а дальше все было просто. Ребята, используя плечи друг друга, как лестницу, быстро выбрались наружу и обезвредили твоих часовых. После того как остальные стражники были застигнуты врасплох в своих постелях, мы поспешили освободить остальных пленников. Захватить начальника тюрьмы тоже оказалось делом нехитрым. Они так упились с офицерами, что даже меча в руках держать были не в состоянии. На последней фразе полковник презрительно скривился, отчего шрам исказил его лицо еще сильнее. - А меня, почему оставили в живых? Почему не добили, отправляя следом за моими подчиненными? Полковник наклонился вперед, заглядывая в мое лицо: - А с чего ты взял, что они мертвы? Офицеров мы слегка поучили, а затем заперли вместе с солдатами. Сейчас они все сидят в одной из уцелевших ям и «наслаждаются» жизнью. Смерть стала бы для них слишком легким наказанием за то, что они творили. Сидя в яме, я успел поговорить с ребятами, так что прекрасно знаю, как обстояли дела в лагере до твоего прихода, и как изменились после. Именно поэтому ты сейчас не загибаешься среди остальных в вонючей яме, а едешь в нашу страну, моим гостем. - Хорошенькое приглашение в гости, голова до сих пор болит. А остальные? Неужели им суждено умереть от голода? – меня всего передернуло, когда я представил себе, как сейчас тяжело приходится остальным. Война есть война, но подобной жестокости я не способен понять. Полковник же только фыркнул, выражая так свое презрение то ли к моей доброте, то ли еще к чему. - Не бойся, не умрут. Через три – четыре дня в лагерь прибудет продовольственный обоз, вот тогда их и освободят. Мы все рассчитали. Срывать мирные переговоры подобным образом нам не выгодно. Хотя я бы заставил тех тварей помучаться подольше. - А начальник лагеря вам тогда зачем? - Какой любопытный. Не боишься, что я передумаю везти тебя с собой и просто прикопаю здесь, чтобы не мучиться? - Боюсь. И все же спрашиваю, - странно, но на самом деле страх куда-то отступил, когда меня положили в телегу. Хотели бы убить, не стали бы столько времени тащить с собой. Видимо поняв это, полковник все же ответил на мой вопрос: - Во-первых, как заложник, пока мы не окажемся у своих, а во-вторых, его ждет показательный суд, за все, что творилось в лагере при его руководстве, пока мирный договор не подписан. Потом будет поздно. - Я его, конечно, не оправдываю. С людьми при его попустительстве обращались хуже, чем со скотом, но ведь не он один виноват. Это война. Вы ведь тоже вырезали целые деревни. Полковник опять фыркнул и отвернулся, но не ушел. - Мои люди, - начал он снова говорить, через несколько минут тягостного молчания, - никогда не трогали детей. Таких, каким ты был тогда – убивали. Да. Признаю. Нельзя было оставлять мальчишек, готовых вскоре стать воинами и через год-два встать под армейские знамена, но их смерть была быстрой и легкой. А детей… они же не виноваты, что родились не в том месте и не в то время. Иногда мы позволяли женщинам забрать детей с собой, иногда оставляли, если видели, что кому-то из селян удавалось сбежать и знали, что те непременно вернутся. Некоторые воины даже забирали с собой совсем маленьких, признавая своими сыновьями или дочерьми. Теперь эти дети растут в их семьях наравне с родными и никогда не узнают, что родились в Надрии. - Так почему же ты меня тогда не убил? - Ну, заладил, почему да почему. Глаза мне твои понравились. А еще я почувствовал, как сильно ты хочешь жить, но, несмотря на это, ты не готов был валяться у меня в ногах, выпрашивая хотя бы еще минуту жизни. Что-то в тебе было… не знаю как объяснить. Ты был одновременно хрупким и сильным, как плющ, что упрямо карабкается по стенам крепости вверх, желая оказаться поближе к солнцу. - Плющ. Хорошее сравнение. Ты еще к тому же и эмпат? - Совсем немного. И не всегда могу контролировать свои способности. Просто иногда чувствую и все. Сейчас, например, я чувствую, что ты устал, так что спи. Утром снова в дорогу. Полковник Трейм не обманул. Незадолго до полудня колонна сбежавших пленных остановилась на небольшой поляне. Раненных сгрузили, и четыре повозки куда-то угнали, чтобы через два часа вернуть их обратно, груженные мечами, самострелами, кинжалами и тонкими кольчугами. Вот теперь эти люди действительно готовы были отразить любое нападение. Пока мы отдыхали, мне дали воды и предложили перекусить. Надышавшись ароматами, исходящими от бывшего начальника лагеря, я снова чувствовал легкую тошноту, но голод все же пересилил, и я с удовольствием съел предложенный кусок хлеба, запив его водой. За все это время никто из бывших пленников не обращал на меня никакого внимания, видимо, все были осведомлены о моем статусе личного пленника их полковника. Не скажу, что меня это как-то огорчало, просто когда головная боль и дурнота отступили, я начал чувствовать одиночество. Никто не собирался разговаривать со мной, а если я что-то спрашивал у возницы или проходящего мимо воина – получал в ответ лишь молчание, словно я пустое место. Это раздражало. Можно было, конечно, вытащить кляп изо рта бывшего начальника лагеря, но разговаривать с ним не хотелось совершенно, как и обонять. Так что когда колонна вооружившихся идридцев вновь двинулась вперед, я выловил полковника Трейма, пробегавшего мимо и попросил разрешения немного пройтись пешком, рядом с нашей телегой. - Ладно, - махнул рукой мой пленитель, - только далеко не отходи, а если почувствуешь слабость, садись обратно. У нас и так достаточно раненных, так что возиться с тобой будет некогда, да и некому. Так я получил разрешение немного размяться, которым тут же и воспользовался. Прошагав два часа на своих двоих, я почувствовал, как нога начала подавать первые признаки усталости, но все равно продолжал упрямо идти вперед, правда, ухватившись за край телеги, чтобы облегчить себе дорогу и не отставать. Прошел еще час. За это время я несколько раз ловил на себе взгляды полковника, пробегавшего мимо в голову колонны или стоявшего на месте, пристально разглядывая проходивших мимо людей. Несмотря на то, что этот человек был моим врагом, я могу сказать, что он был хорошим командиром. Он заботился обо всех и о каждом, постоянно находясь в движении и зная обо всем, что происходило вокруг. Несколько раз мы сворачивали глубоко в лес и стояли там, ожидая, пока не звучал сигнал возвращаться, при этом возничие удерживали коней, чтобы не дать им заржать. Из этого я сделал вывод, что, хоть эта местность и была малообитаемая после закрытия серебряных шахт, по дороге двигались люди. Был ли это купец с товаром, или селяне, попадаться им на глаза было опасно в равной степени. Нет, идридцы не боялись сражаться, но полковник Трейм явно хотел сохранить тайну нашего передвижения как можно дольше, и это ему вполне удавалось, тем более что я заметил, продвигались мы не прямо к границам Идрида, а забирали немного правее. Вспомнив уроки, я понял, зачем это делалось. Там и леса были гуще, и деревень меньше, а когда мы достигнем предгорий, то имея проводников, сможем беспрепятственно пройти через горный кряж, оказавшись в безопасности. Конечно, так наш путь оказывался длиннее дней на пять, но видимо полковник в первую очередь беспокоился о безопасности, а не о скорости движения. Когда нога начала отвечать на каждый шаг болью, я вынужден был снова сесть на телегу, вытянув нывшую конечность. К счастью, вскоре мы остановились на привал у небольшой речушки, так что все желающие смогли ополоснуться в пока еще холодной воде. Здесь же было решено переночевать, так что вскоре на полянке запылали костры и в воздухе разлился аромат готовящейся каши. Поскольку никто не обращал на меня внимания, я выбрал себе место под старым раскидистым деревом и сел на землю, опершись на его ствол спиной и вытянув ноги. Не прошло и часа, как рядом оказался полковник с двумя мисками каши, одну из которых протянул мне. - Ложек нет, извини. Я кивнул, принимая миску с ужином. Видимо, освободив людей и предвидя тяжелый переход, полковник не только озаботился одеялами для всех, но и мисками, и кружками, а так же котлами, в которых у нас варилась еда. Вот только ложек пленникам не давали в целях безопасности, так что и тогда и теперь люди были вынуждены есть, загребая остывающую кашу пальцами. Не самое лучшее зрелище, но когда хочется есть – выбирать не приходится. К тому же мы в лесу, а не за столом у лорда. - Расскажи о себе, - неожиданно попросил полковник Трейм, когда наши миски опустели. Я пожал плечами: - Рассказывать особо нечего. Я третий сын лорда Бэркса. После смерти отца мне не досталось ни земель, ни денег. Связей тоже не было, как и магического дара. Идти в услужение, как и надевать мантию жреца мне не хотелось, осталась только армия, но и здесь я был никому не нужен из-за своей ноги, вот и попал в лагерь для военнопленных, когда брат купил мне патент на офицерский чин. На прощание. - Я заметил, что ты хромаешь, но думал это последствие ранения. - Нет. Это последствие неудачного падения с лошади в десятилетнем возрасте. Кости голени были сломаны и целители долго сомневались в том, что я вообще смогу ходить. - Но ты оказался слишком упрям, чтобы слушать мудрых целителей? - Да. Наверное. - А что ты делал в той деревне? Я вздохнул, вспомнив безжалостный голос: «Провести зачистку!» - Это была случайность. Возле озера, где я любил отдыхать, моего коня что-то испугало. Он оборвал повод и ускакал, а мне пришлось идти домой пешком. Решив срезать путь через лес, я немного сбился с пути и вышел к той деревне. Я даже не помню, как она называлась. Спросив у женщины на краю деревни, где мне найти старосту, я пошел туда, в надежде одолжить хоть какого-нибудь коня, чтобы добраться до дома, но наш разговор был прерван вашим появлением. Многие бросились бежать в лес, но у меня из-за долгого пешего перехода очень сильно болела нога, и я не мог бежать, поэтому и спрятался в доме, молясь, чтобы меня не увидели. Так и просидел трусливо за тем сундуком, пока все в округе не стихло. - Не трусливо, а благоразумно, - поправил меня полковник, но я покачал головой: - Трусливо. Я слишком испугался и даже добравшись домой глубокой ночью, не сразу смог рассказать, что со мной произошло. - Сколько тебе тогда было? Тринадцать? - Четырнадцать. - Не велика разница. Допустим, тебе было бы двадцать, у тебя была здорова нога, а в руках находился меч, что бы ты сделал? - Сражался. Наверное. - Сражался? Один против тридцати закаленных в боях воинов? Твоя гибель была бы бесславной и бессмысленной. Ты бы никого не спас, не защитил, в лучшем случае унес бы с собой на тот свет душу одного воина, и то, я в этом сильно сомневаюсь. - Так что мне надо было прятаться? - Да. Для воина важно не только уметь сражаться, но и уметь думать и просчитывать возможные варианты событий. Спрятавшись, ты не только сохранил свою жизнь, но и приобрел возможность со временем отомстить, а это намного важнее сиюминутного глупого геройства. - А ваша подстава с той крепостью не была геройством? – кажется, я обиделся, хоть это и глупо. Столько лет я корил себя за трусость, а теперь человек, который не захотел меня убивать, говорит, что я поступил правильно. Это оправдание моей трусости из его уст звучало для меня самого странно и… обидно, тем более что я о мести и не помышлял. Я просился в армию потому, что хотел быть хоть где-то нужен, а не мечтал отомстить захватчикам. - Нет, это был хорошо рассчитанный шаг. Конечно, в любой момент что-то могло пойти не так, но там были только добровольцы и мы были готовы умереть, если так сложится судьба. - А я не был готов, - я почувствовал, как щеки мои заливает краска стыда, - даже когда увидел, как рушится решетка – не был готов. - Потому и заорал о побеге на весь лагерь? – полковник откровенно рассмеялся, блестя белозубой улыбкой. – О нет, милый капитан Бэркс, это не был поступок труса. Трус бросился бы бежать. Молча. Пытаясь спасти свою шкуру. Он не сделал бы даже попытки предотвратить побег. Так что забудь о том, что ты трус. Я на войне с первых ее дней, повидал всякого и прекрасно знаю, о чем говорю. К тому же быть готовым умереть за свое дело и желать смерти – это разные вещи. Все мы хотим жить, это естественное стремление для любого человека, солдат же ищущий смерти – это не солдат. Такой воин ни одному командиру не нужен, ведь он не только умрет сам – он может подвести своих товарищей. Вслушиваясь в спокойный голос полковника, я почувствовал, как во мне просыпается благодарность к этому человеку. Он был моим врагом и в то же время сделал больше, чем мог бы сделать для меня любой друг. Да и не было у меня друзей никогда. Были старшие братья, для которых я был обузой и помехой, родители, для которых я стал случайным, поздним ребенком, по сути нежеланным. Были еще слуги, которые выполняли мои просьбы и приказы, но никто из них не стал для меня близким человеком, да и не мог стать, потому что родители мне с пеленок внушали, что я выше их по рождению и по положению в обществе. А где сейчас то общество, принадлежностью к которому они так гордились? Где они сами? Война смешала все, перемолола и выплюнула. Сын углежога зачастую оказывался лучшим человеком и воином, чем сын лорда. - О чем задумался? – прервал мои размышления полковник. - О войне и превратностях судьбы. Сколько мы еще пробудем в дороге? - Дней пять – семь, смотря, как пойдем. В предгорьях придется оставить повозки. Лошади еще смогут пройти по горным тропам, а телегам там делать нечего. Сначала я не понял, зачем он мне это говорит, а когда дошло, то снова покраснел и скрипнул зубами от желания закричать. Сколько я еще буду доказывать, что мундир мне выдали не за красивые глазки? - Меня не придется нести. Может я и хромой, но, если надо, могу и бежать, и сражаться. - Не сомневаюсь, - полковник Трейм хлопнул меня по плечу, чуть не опрокинув на землю, и поднялся, - отдыхай, пока. Завтра будет трудный переход. Вот и поговорили. Трудными были все дни. Когда через два дня впереди показались горы, на колонну беглецов выскочил королевский почтовый курьер. Как разведка его упустила, и что им после этого сказал полковник, я не выяснял, знаю только, что курьер чуть не ушел, но меткий выстрел кого-то из солдат Трейма свалил его вместе с лошадью. Увы, но падая, несчастный сломал себе шею. Так тоже бывает во время войны, хотя более нелепую смерть, чем свернутая во время бегства шея, трудно себе представить. В его сумке оказалось предписание к гарнизону усилить патрули и прочесывать более тщательно дороги в направлении Идрида, в связи с массовым побегом военнопленных, а кроме того рекомендовалось оборудовать несколько секретов у малоизвестных троп, которыми обычно пользовались местные. Все это я узнал со слов полковника тем же вечером. А еще он сказал, что нам неимоверно повезло, потому что этот приказ уже не попадет в крепость и у нас есть довольно хороший шанс проскользнуть у них под самым носом. - Как можно не заметить полторы тысячи человек в предгорьях, где кроме кустов и редких деревьев нет никаких укрытий? – наконец не выдержал я. - Можно. Если командиры крепости не озабочены дисциплиной, а фортуна будет благосклонна к нам, - ответил мне полковник, криво усмехаясь. Так оно и вышло. Не знаю, фортуна благоволила меченому полковнику или магия его постаралась, но в тот вечер, когда наша колонна покинулa лес, небеса разразились дождем. Он сильно замедлил наше продвижение, но и от сторожевых разъездов уберег. Телеги действительно пришлось бросить. Раненные передвигались своим ходом, а кто не мог идти, того несли на самодельных носилках, потому что лошади теперь тащили на себе мешки с необходимыми в дороге вещами и оставшимися припасами, кроме одной, на которой везли связанного начальника лагеря. Несчастный не выдержал свалившихся на него испытаний и сошел с ума, но тем не менее отпускать его никто не собирался. Пеший переход и дождь сыграли свою роль и в моем самочувствии. Нога теперь болела не переставая, но я упрямо шел вперед вместе со всеми, стиснув зубы и сжав кулаки. Полковник по-прежнему подходил ко мне на привалах, чтобы переброситься парой слов, но я почти ничего из тех разговоров не запомнил. Стоило мне опуститься на землю, как усталость наваливалась со страшной силой, и я просто отключался, иногда засыпая посреди разговора, убаюканный его голосом. Когда мы пересекли границу Идриды я так и не заметил, просто однажды из пелены дождя выехал разъезд в черно-синей форме, и я понял: все, дошли! Не то, чтобы я так уж обрадовался вражеским солдатам, скорее во мне заговорило облегчение от того, что дорога, наконец, закончилась и скоро можно будет отдохнуть. Увы, но мой отдых оказался не таким уж долгим. На следующий день полковник Трейм подошел ко мне в сопровождении четырех воинов. - Они доставят тебя в мой дом, - сообщил он, после чего меня подсадили на приведенную запасную лошадь и мы тронулись в путь, занявший еще семь дней, изрядно вымотавших меня как физически, так и морально. Никто из сопровождавших меня воинов со мной не разговаривал, если не считать разговорами их односложные ответы или краткие приказы, отдаваемые мне в случае необходимости. Когда же мы въехали в небольшой каменный замок с высокой стеной, обведенный снаружи рвом, они даже не спешились. Просто передали поводья моего коня выбежавшему навстречу мужчине со словами: «Это личный пленник Его Светлости!» - и умчались прочь, даже не оглянувшись. Следующая наша встреча с полковником произошла через два с половиной месяца или семьдесят один день, если хотите знать точнее. Лето было в самом разгаре, когда кавалькада из десятка всадников въехала в замок, вызвав своим появлением настоящий переполох среди слуг. Полковник вернулся домой. Все это время я жил в одной из башен замка, ставшей моей персональной тюрьмой, хоть и вполне комфортабельной. Комната моя располагалась почти под самой крышей, так что из окна открывался просто потрясающий вид на окрестные поля, деревни и лес. Я практически не знал ни в чем отказа, если просьба касалась книг, еды, одежды или какой-либо подобной мелочи, однако о том, чтобы покинуть башню (под любым предлогом) не могло быть даже речи. Мне даже бритву и ножницы в руки не давали. Каждое утро приходил слуга, судя по выправке бывший солдат, брил меня и подстригал, если это было необходимо. Ах, если бы кто-нибудь знал, как тошно сидеть в четырех стенах, созерцая свободу в окно, но не имея возможности сделать хотя бы один шаг за пределы своей тюрьмы. Через полчаса после того, как полковник перешагнул порог своего дома, за мной явился слуга, приглашая на обед в общий зал. Надо ли говорить, как я был счастлив наконец-то покинуть опостылевшую комнату? Да я готов был нестись вниз по ступенькам бегом, чтобы поскорее убраться подальше от места заточения, но важно шествовавший передо мной слуга заставил меня поумерить прыть. Все-таки я не уличный мальчишка, а сын лорда, пусть и без наследства, к тому же военный. Бывший. Большой зал в честь прибытия господина был ярко украшен знаменами и щитами с родовыми гербами. Даже слуги ради такого праздника были обряжены в ливреи, а уж столы в зале просто ломились от всевозможных деликатесов. Место для меня было отведено за столом хозяина замка, по левую руку от него, тогда как справа сидел худой мужчина с длинным носом – управляющий имениями. Мы с управляющим не понравились друг другу с первого взгляда. Именно он приказал запереть меня в башне, мотивируя это тем, что опасался моего побега, хотя больше никаких поползновений в сторону ограничения моей свободы не предпринимал. Проще говоря, голодом меня не морили и к кровати не пристегивали. Вежливо поздоровавшись со своим пленителем и проигнорировав его управляющего, я занял указанное место и с ужасом посмотрел на разложенные вокруг тарелки приборы. За пять лет воинской службы я совершенно отвык от этикета, и теперь судорожно вспоминал какая вилка, ложка, и какой нож для чего предназначены. Ужас. Один из слуг налил мне в кубок немного вина, которое я едва пригубил, а за столом между тем продолжился разговор, прерванный моим появлением. - …так почему же расходы возросли вдвое? - Ваша Светлость, я же только что Вам пояснял, что… - Нет, ты только что пытался вывернуться, словно уж, попавший на сковородку. Как только обед закончится, я желаю видеть у себя на столе все отчеты за последние пять лет. - Пять? – бедный управляющий побелел, позеленел и пожелтел одновременно. - Да, пять. Пока ты подворовывал мелочь – я молчал. Но ты просто обнаглел, воспользовавшись тем, что последнее время я не уделял своим землям должного внимания. Так что предоставь мне все приходно-расходные книги, и я решу, что с тобой делать, просто прогнать или спустить с тебя шкуру. Все это полковник Трейм говорил совершенно спокойным, даже равнодушным тоном, но при этом меня пробрало до самой печенки, что уж говорить об управляющем. Сначала он едва в обморок не грохнулся, а потом бросился на колени перед хозяином и начал слезно умолять простить его, обещая вернуть все до копеечки. - Ступай и принеси мне все бумаги, там будет видно, а чтобы ты не сбежал… - полковник кивнул двум воинам, тот час же занявшим место за спиной управляющего. Подхватив под руки завывающего от ужаса мужчину, они покинули зал. Все время пока длилось это «представление», воины лорда, сидящие за нижними столами, спокойно продолжали поглощать пищу, а слуги без перерыва подавали блюда и разносили кувшины с напитками. У меня же кусок застрял в горле, когда серо-синие глаза полковника обратились на меня. - Почему не ешь? Не вкусно? Я только и смог помотать головой, а потом залпом осушить свой кубок, потому что в горле ужасно пересохло. Правда, поспешив, я поперхнулся и закашлялся, так что, добродушно усмехнувшись, полковник похлопал меня по спине, помогая отдышаться. - Спасибо, - прохрипел я, переводя дыхание. - На здоровье. Как ты тут жил без меня? Кстати, теперь твоя комната будет на втором этаже, недалеко от моей. Слуги спустят вниз твои вещи. - Спасибо, Ваша Светлость, - нашел я в себе силы поблагодарить полковника, на что он просто отмахнулся. - Не за что. Ты вообще не должен был оказаться в той башне, так что это своего рода компенсация за неудобства. Вот уж не думал, что переговоры так затянутся. - Значит, мирный договор?.. - Да, подписан. Их Величества женят своих отпрысков, при этом мы получаем кусок земель на западе, что позволит нам выйти к морю, а ваш король получит доступ к Сагорским хребтам, где сможет начать разработку собственных алмазных рудников. - Но… обмен не равноценен. Полковник хитро улыбнулся и бросил на меня косой взгляд. - Неравноценен, - подтвердил он мои выводы, - но ваш король пока об этом не догадывается. И не догадается ближайшие лет десять. А там уже у Их Величеств наследники пойдут, так что делить им будет нечего. Произнеся это, полковник взял с поднесенного ему блюда искусно приготовленную куриную ножку, повертел ее в руках, словно приглядываясь, с какой стороны лучше укусить, но так и не попробовал, положив на свою тарелку. Лицо у него вмиг преобразилось, став задумчиво-серьезным, а у меня в груди екнуло от плохого предчувствия. - Для тебя у меня тоже есть кое-что, но здесь мы это обсуждать не будем. Как закончится обед, приходи в мой кабинет. Нам надо будет поговорить. Слуги тебе покажут куда идти. С этими словами полковник встал, пожелал всем приятного аппетита и удалился, твердо чеканя шаг. Аппетит сразу же пропал, так что сжевав что-то из своей тарелки, я встал из-за стола и, сопровождаемый косыми взглядами, направился на встречу с очередными неприятностями. Спрашивать у слуг дорогу не пришлось. Голос полковника, отчитывающего кого-то за нерасторопность, был слышен довольно отчетливо, так что я просто пошел на звук и не ошибся. Когда я поравнялся с дубовыми двустворчатыми дверями, из них буквально вылетели два воина. Чуть не сбив меня с ног, они устремились к выходу, бряцая на бегу оружием. Вежливо постучавшись, я получил разрешение войти и переступил порог святая святых каждого мужчины – кабинета. Тут все было так же аскетически просто, как и все в доме полковника Трейма. Шкафы с книгами и свитками, стол у окна, стулья – все простое без вычурности, но крепкое и надежное. - Вы хотели поговорить, Ваша Светлость. - Да, проходи, возьми стул и садись ближе, - полковник указал мне на стул у стены, который я послушно перенес к столу и устроился напротив хозяина кабинета. Несколько минут полковник мялся, словно соображая, как и что лучше сказать, а затем просто взял со стола конверт и протянул мне. - Лорд Эдмо Бэркс, присутствовавший на мирных переговорах, просил меня передать это тебе. Сам подошел и передал конверт, ничего не спрашивая, а потом развернулся и ушел. Поскольку конверт не был запечатан, я… поинтересовался его содержимым. Говоря все это, полковник старательно отводил взгляд, так что я примерно представлял себе, что увижу в конверте. Открыв белый прямоугольник, я извлек из него небольшой лист бумаги с вензелями и родовым гербом, на котором было написано: «О выкупе даже не мечтай». Подписи под посланием не было, но я и так узнал почерк старшего брата, занявшего кресло лорда после смерти отца. Вкладываю послание обратно в конверт и кладу его на стол, пожимая плечами: - Ничего другого я и не ожидал. Полковник понимающе кивает, все еще не решаясь посмотреть мне в глаза, словно он в чем-то виноват передо мной. - Я ничего не говорил твоему брату о выкупе. И не собирался. Ну вот, оправдывается. Все-таки полковник хороший человек, хоть и идридец. Я это понял еще в нашу первую встречу. - Я верю. Мы с братом все сказали друг другу в свою последнюю встречу, когда он расщедрился настолько, что купил мне патент капитана, так что все в порядке. - Этот ваш обычай продавать армейский чин, словно место в торговом ряду… никогда его не понимал и не пойму. Военную верхушку должны занимать люди, способные повести за собой в бой и создать условия для боя так, чтобы его можно было выиграть. У вас же, при перевесе в живой силе, армия напоминает скорее сборище богатых бездельников. Поэтому вы и проигрывали одно сражение за другим. Прости, конечно, что я тебе это говорю, но… - тут я замечаю, как его взгляд падает на кипу бумаг, лежащих на краю стола. В глазах полковника Трейма вспыхивает странный огонь, а затем он наклоняется чуть вперед, впившись взглядом в мое лицо. - Ты ведь получил всестороннее образование как сын лорда? Умеешь составлять отчеты и вести дела имения? Киваю, еще не понимая, куда он клонит. - В таком случае, с завтрашнего… нет, с сегодняшнего дня, ты – мой управляющий. - Что? – от неожиданности я «дал петуха» и чуть не рухнул со стула. - А что такого? Мой управляющий сбежал, украв довольно внушительную сумму. Ребята его сейчас ищут, но другого управляющего я сейчас не найду, а самому заниматься бумагами мне просто некогда. Ты – просто идеальное решение проблемы. Или ты хочешь вернуться домой? Вот уж куда я не собирался возвращаться, так это домой, потому что дома у меня просто не было. Брат отказался от меня еще пять лет назад, а больше я никому не был нужен, так что… - Я согласен, Ваша Светлость. - Вот и замечательно. Давай я тебе покажу что и как, - полковник пододвинул к себе стопку бумаг, - и, кстати, не зови меня Ваша Светлость, по положению мы равны, так что для тебя я – Джул. - Но… я не могу так сразу. - Пусть не сразу, постепенно. Для начала, можешь звать меня по имени, когда мы наедине. Потренируешься? – он улыбнулся мне, и мое сердце радостно забилось в груди - Джул. - У тебя отлично получается, Натэль. *** С того момента, как я принял это неожиданное назначение прошло полгода. За все это время мы с Джулом Треймом виделись всего два раза. После памятного разговора он пробыл дома два дня, вводя меня в курс дела. После дня, посвященного бумагам и приходно-расходным книгам, Джул вывез меня на осмотр своих земель. При этом он все время интересовался моим самочувствием, не устал ли я, и предлагал отдохнуть. В результате мы провели чудесные полтора часа на лесной поляне, поглощая вкусности из взятой с собой корзины. Полковник рассказывал мне забавные истории из своего детства и юности, а когда мы вернулись вечером в замок, он проводил меня после ужина в мою комнату и пожелал спокойной ночи. На следующее утро он уехал, простившись со мной, чтобы вернуться через три месяца. В тот раз он пробыл дома четыре дня. Мы много общались, обсуждали разные события, произошедшие за последнее время в королевстве, а так же книги, которые я читал. Джул живо интересовался моими делами, а я с удовольствием ему рассказывал, что мне, пусть и не сразу, удалось найти общий язык с его слугами, крестьянами и арендаторами. Поначалу осторожные, они все же приняли меня, поняв, что ничего плохого я не желаю ни им, ни их хозяину. С воинами было сложнее. Они не могли забыть, что совсем недавно я носил форму их врагов, и пусть сейчас между нами был мир, воины полковника Трейма не спешили мне доверять. Но я и не переживал по этому поводу, мне намного важнее было то, что мне доверял Джул. Я был ему нужен и гордился этим, стараясь не подвести положившегося на меня человека. В третий день первого месяца зимы я проснулся и выглянул в окно, любуясь на белоснежные просторы. Снег падал всю ночь и теперь серебристым покрывалом блестел в лучах восходящего солнца. Это было очень красиво и вполне соответствовало моему сегодняшнему настроению. А все дело было в том, что именно в этот день мне исполнилось тридцать лет. В моей жизни было много и хорошего, и плохого, но если бы сейчас рядом со мной появился волшебник из сказки и спросил: «Что ты хочешь изменить в своем прошлом?» - я бы ответил: «Ничего», потому что сейчас я был счастлив. Чужой дом в чужой стране стал для меня родным, а человек, давший мне возможность доказать свою состоятельность – превратился в друга и даже нечто большее. Да, я не позволял себе даже думать об этом, но Джул… я влюбился в него. Это не было сумасшедшим юношеским увлечением, полным страсти и чувств, вовсе нет. Поначалу это было восхищение им, как человеком и воином, постепенно меня буквально захватил его образ и я понял, что хотел бы, чтобы между нами было нечто большее, чем дружба, но я прекрасно осознавал, что сиятельный лорд и великолепный воин-стратег никогда не заинтересовался бы в любовном плане таким как я, а потому молчал, позволяя себе лишь мечтать о невозможном. Иногда во сне я видел его рядом с собой, чувствовал, как он ласкает мое тело, а просыпаясь, доводил дело до конца собственноручно, представляя, что это делал он. Мечты, мечты, жаль, что это только мечты. Стою у приоткрытого окна, вдыхаю полной грудью морозный воздух и замираю, вглядываясь вдаль. Там, по занесенной снегом дороге, двигаются с десяток черных точек, над которыми развевается такой знакомый сине-белый вымпел. - Джул. Джул. Джул, - шепчу я беспрестанно, надевая на себя теплую одежду и сбегая вниз во двор. По пути успеваю прокричать слугам, чтобы немедленно приготовили хозяйскую комнату, и вылетаю во двор. Кто-то из расторопных слуг уже смел снег со ступенек и расчистил двор, но я даже не сразу заметил это, с тревогой глядя в распахнутые ворота, куда вот-вот должны были въехать всадники. Когда же они, наконец, появились, я впился взглядом в самого дорогого для меня человека и не смог оторваться от его побелевшего изможденного лица. Джул, сидящий верхом на вороном жеребце, чуть покачнулся и я тут же оказался рядом, чтобы поддержать. Пока полковник медленно слезал с лошади, я придерживал его, чувствуя, как тяжело опирается на меня мужчина. - Что с тобой? – тихо спросил я, стараясь, чтобы воины, спешивающиеся рядом, не слышали нашего разговора. - Устал. Какое расплывчатое понятие – устал. Полковник Трейм не уставал даже во время побега из лагеря военнопленных, двадцать четыре часа в сутки заботясь обо всем и обо всех, а теперь… - Я распоряжусь подать завтрак в твою комнату и сделать горячую ванну. - Хорошо. По ступенькам он поднялся сам. Когда же я с завтраком на подносе вошел в его комнату, полковник спал, сидя в кресле. Пуговицы на мундире были расстегнуты, так что мне хорошо была видна голая грудь с полоской темных волос. Соблазнительное зрелище, но любоваться долго я не стал, напомнив себе о своих обязанностях. Пока слуги заносили горячую и холодную воду в хозяйскую купальню, я расставил на столе нехитрый завтрак и легко притронулся к плечу Джула, чтобы разбудить. Серо-синие глаза распахнулись, поражая меня своей глубиной и… усталостью. - Хочешь сначала искупаться, или будешь есть? Помолчав минуту, словно собираясь с мыслями, мужчина кивнул мне, начав подниматься. Значит, сначала ванна. Я помог полковнику раздеться, а когда он с тихим стоном опустился в воду, сам же молча взялся за мыло. Его благодарный вздох был мне лучшей наградой, а еще то, что он доверился мне, позволив прикоснуться к своему телу. Насколько я знаю, полковник всегда мылся сам, не признавая помощи слуг в таком деликатном деле, так что для меня его молчаливое согласие было странным, но приятным событием. Если честно, я готов был не только прислуживать ему в ванной, но и спать в его ногах. Возможно, кто-то скажет, что у меня нет гордости. Может и нет, только что мне пользы от той гордости, если она заставит держаться подальше от того, о ком я грежу даже во сне? Нет, я скорее предпочту стать для него ласковым псом, лижущим руку, чем горделиво взмывающей ввысь птицей. Пока я мыл Джула, он вновь задремал. Не знаю, что могло так утомить этого сильного мужчину, и не хочу знать, но мне больно видеть его бледное лицо с синяками под глазами от изнеможения. Я очень хотел, чтобы он поспал еще немного, но делать это в ванне небезопасно для здоровья. Пришлось разбудить полковника, ополоснуть его, помочь вытереться и подать теплый халат, в который он завернулся, не открывая глаз. Ел Джул вяло. Пожевал мясо и сыр, отложив в сторону хлеб, запил это все теплым ягодно-травяным настоем, который я специально приказал заварить для него и попытался заснуть прямо в кресле, с недопитой кружкой в руках. Пришлось снова вмешаться, разбудить и отвести до кровати. Когда я накрывал полковника теплым одеялом, заботливо подтыкая его по бокам, Джул вдруг открыл мутные от недосыпания глаза и, выпростав руку, удержал меня за запястье. - Посиди со мной, хоть немного. И я остался. Сначала я просто сидел на краю кровати, глядя в расслабленное и как-то даже помолодевшее лицо этого человека, а потом набрался наглости и, не отводя взгляда, лег рядом с ним, хоть и поверх одеяла. Глядя на него, я поймал себя на мысли, что мы с ним были в чем-то похожи. Оба изранены телом и душой, оба воины, мужчины. За те месяцы, что мы не виделись, его волосы побелели еще больше, а шрам на бледном лице стал четче виден, но если бы мне предложили взамен него любого красавца из наших королевств, я бы отказался. Мне нужен был именно он, уставший, немолодой мужчина, с обезображенным чьей-то злой прихотью лицом и сильной волей. Вот так я лежал, подперев голову рукой, и думал о нем, а еще о том, что это – мой самый лучший День Рожденья. Как я уснул – не помню. Просто закрыл на минуту глаза, вспоминая наши с ним редкие встречи, а когда открыл – в комнате царил полумрак, а меня обнимали крепкие мужские руки, прижимая к мерно вздымающейся груди. Я попытался встать, но как только Джул почувствовал, что я собираюсь ускользнуть от него, его руки сжались и притянули меня к его телу еще ближе, заставив даже задохнуться на миг от крепости хватки. - Куда? – его голос и дыхание взъерошили отросшие волосы на затылке, заставив мои руки покрыться мурашками. - Распорядиться насчет ужина, - нашелся я с ответом, пусть и не сразу. А еще я, молча, возблагодарил всех богов разом за то, что голос меня не подвел. - Тогда иди. Но возвращайся как можно быстрее. Надо ли говорить, что вниз я полетел словно на крыльях, а потом так же стремительно вернулся наверх? Джул встретил меня стоящим у окна. Стоило мне перешагнуть порог, как он обернулся и улыбнулся мне. - Мы, кажется, не поздоровались как следует? Я пожал плечами, показывая, что мне, в общем-то, все равно, но Джул был совершенно другого мнения. Сделав несколько шагов в мою сторону, он обнял меня, прижав к себе, и шумно выдохнул: - Какой ты теплый. - Ты замерз? – обеспокоился я сразу же. – Я сейчас прикажу сильнее растопить камин. - Не надо. Просто согрей меня собой. Я так долго ждал тебя. Боялся испугать, слишком рано заговорив о своих чувствах. От этих слов я буквально опешил, не веря себе, а полковник потерся щекой о мои волосы и тихо рассмеялся: - Я так торопился поздравить тебя с днем рождения, а когда все-таки успел вовремя, то просто свалился тебе на руки, словно бесчувственный чурбан. - Поздравить? Меня? Но… как ты узнал? Джул задорно фыркнул в ответ: - Ничего сложного. Все это было в твоем деле, которое нам переслали из канцелярии короля Надрии, с требованием твоей выдачи, как военного перебежчика. - Что? – мои руки враз стали холодными, а спина наоборот взмокла. Перебежчик – это трибунал, смертный приговор и расстрел без права апелляции. - Шшшш, не бойся. Я тебя никому не отдам. Наш король слишком многим обязан мне и моим солдатам, чтобы даже рассматривать это требование. - Но ведь вам нужен мир, - я стою, прижимаясь к нему всем телом, и чувствую, как меня начинает трясти от неотвратимости наступающей беды. - Нужен. А потому ты останешься со мной, иначе ни о каком мире и речи быть не может. Я просто пойду за тобой и горе той тюрьме, куда тебя попытаются запрятать. Разнесу по камешку и памяти о ней не оставлю. Несмотря на смехотворность его слов, я понемногу успокаиваюсь. Джул Трейм – человек слова. Если он сказал, что пойдет за мной, значит, так оно и будет. Именно в эту минуту я почувствовал себя счастливым, несмотря ни на что. А когда его губы коснулись моих… я просто не в силах выразить восторг, испытанный в ту секунду. Мое сердце едва не разорвалось от переполнявших его чувств. Любить и быть любимым – вот то, ради чего стоит жить! Мы стояли и целовались, не разрывая объятий, даже когда слуги принесли ужин. Потом была жаркая ночь, когда Джул показывал мне, как он любит меня. Может кому-то это покажется странным, но до этой ночи я был девственником. Хромой, почти нищий вояка мало кому был интересен в плане любви. Покупать же ее у куртизанок я не мог себя заставить – брезговал, если честно, а отвечать на заигрывания младших по званию, желающих таким образом выбраться наверх – считал ниже своего достоинства. Вот так и докатился до тридцатилетия с невинной задницей и полным отсутствием опыта. Не знаю, как Джул догадался об этом, но он был со мной так нежен и осторожен, словно я не мужчина, а фарфоровая статуэтка. С одной стороны это вызывало в душе благодарный трепет, а с другой немного раздражало. Все-таки я мужчина, воин, а не изнеженная барышня, боящаяся собственной тени. Боль? К чертям боль. Что может значить незначительное неудобство, когда речь идет об удовольствии того, кто стал для меня центром вселенной? Почувствовав его медленное проникновение, я, закусив губу чтобы сдержать крик, двинул бедрами ему навстречу и тут же почувствовал, как пальцы впиваются мне в бедра, удерживая на месте. Поздно. Все уже произошло. - Зачем, глупый? Нет ответа. Есть только желание прижаться к нему всем телом, чувствуя, как вздрагивает от моих прикосновений этот сильный мужчина. А потом поцелуи и жаркое томление внизу, сводящие с ума движения и разрядка, похожая на маленькую смерть, и покой. Теплое, родное существо под боком, мерное дыхание ощущаемое на щеке и счастье от того, что он рядом. Не знаю, сколько это продлится у нас. Не знаю и знать не хочу! Я буду жить одним днем, одним мгновеньем, а там… пусть Боги рассудят, насколько я был не прав в своем желании жить и любить. Потом. Когда-нибудь потом. А пока… теплые губы коснутся моих губ в нежной ласке и самый родной голос в мире прошепчет: - С добрым утром, любимый. Конец.