Сожжённые мосты к прошлому

Заканчивался первый летний день. В конце мая прошли дожди, которые обычно нападают в начале июня. Солнце ещë грело землю, но уже намеревалось спрятаться за горизонтом. Говорят, что когда небеса окрашиваются ярким закатом, то это где-то в мире погиб художник, и это — его последняя картина, прекрасная, на которую можно смотреть бесконечно долго, утонуть в ней. Заход солнца красив всегда. Даже если небо скрыто тучами, всегда известно, что там, за тяжестью свинцовых облаков, которые вскоре прольют дождь, прячется невообразимое искусство. И грустно от того, что его своими глазами не увидеть. Закат символизирует конец дня. Неизбежно наступление ночи, как неизбежно увядание жизни. А рассвет — начало чего-то нового, ещё большего, чем раньше. Две противоположности, но одинаково красивые. В таверне как всегда шумно. Звенят бокалы, гудят десятки голосов, сливаясь воедино. Где-то за дальним столом кто-то произносит тост, а за соседним кто-то уже лежит лицом в стол. Этот вечер в «Доле ангелов» ничем не отличался от остальных, он приносил Дилюку, местному виноделу, оставшемуся заменить постоянного бармена, столько же головной боли, сколько и другие. Никогда не пустовали места прямо за барной стойкой. Их всегда занимали в первую очередь. Удобно. Можно, не вставая, сделать заказ и получить его, тоже оставаясь на своём месте и не отрываясь от разговора с сидящим рядом. А поговорить посетители любили, особенно когда были навеселе. Был здесь один постоянный клиент — Кэйа Альберих, капитан кавалерии рыцарского ордена. Стоило остальным увидеть его на пороге таверны, в их мыслях сразу проносилось: «Этот вечер будет однозначно хорош». Кэйа мог поддержать любой разговор, о чëм бы не зашла речь, он всегда держал дружелюбную улыбку на своëм лице, которая никому, кроме него самого, не казалась фальшивой. Этим вечером Кэйа тоже был здесь, в таверне, и успел занять место за барной стойкой. Его тут же окружило множество людей, кому-то даже приходилось стоять, лишь бы успеть перекинуться с ним парой слов. Одним взглядом он доставал до сердца и переворачивал душу, а сладкоречивый язык и вовсе был бесценен. — И вот так мне досталась моя повязка, — заканчивал он свою историю, которую рассказывал чуть ли не каждую неделю, и каждый раз он вплетал в неё всë больше и больше новых деталей, лишь бы только та казалась интереснее. Дилюк Рагнвиндр, стоящий за стойкой и нервно протираюший бокалы от разводов воды, лишь тяжело вздохнул — эта история ему порядком надоела. Он единственный знал, что история эта выдумана. Поверить не мог, что столько лжи лилось из уст того, с кем он разделил свою юность. Однако теперь их практически ничего не связывало, каждый пошëл своей дорогой. Однако они не учли того, что от разлуки им было больно. Каково это — каждый день видеть того, с кем провёл все счастливые времена, но в ответ получать молчание и взгляд, что идëт куда-то мимо и сквозь? — Придумай уже что-то новое, всем надоело, — Дилюк отдал очередной напиток в руку, высунувшуюся откуда-то из толпы. — Не надоело! — чей-то голос. — Капитан очень интересно рассказывает! «Да-да», — поддакивали остальные. А Кэйа только ухмыльнулся. — Видишь ли, братишка, иногда нужно уметь налаживать контакт с окружением, — он пальцем обвëл край бокала, в котором уже почти не оставалось вина, — иначе всю жизнь проведëшь в своëм скучном маленьком мирке. Будь Дилюк не таким сдержанным, он бы разбил бутылку, которую держал в руках, о лоб Кэйи. Иногда лицо Альбериха пронзала такая улыбка, больше напоминавшая мерзкую ухмылку, после которой хотелось дать ему по лицу. Или таким желанием обладал только Рагнвиндр? Их отношения носили очень странный характер. Раздражение граничило с щемящей сердце нежностью. Чужой статный образ стирался, и перед глазами из пепла восставали старые воспоминания. Вот они, будучи детьми, прыгают по лужам, строят замки из песка на берегу реки, собирают ракушки, покоряют самые верхние ветви деревьев и сбегают из дома в четыре часа утра, чтобы вместе встретить восход солнца. Это не могло длиться вечно — они выросли. Неожиданно резкое вступление во взрослую жизнь стало причиной совершëнной ими ошибки, за которую стыдно обоим, но извиниться никто сил не находил. — Больше не налью, — процедил сквозь зубы Дилюк. Кэйа лишь едва заметно кивнул кому-то в стороне. — Мне, пожалуйста, «Полуденную смерть», — сделал заказ кто-то из толпы. Дилюк, ни о чём не задумываясь — этот напиток обладал большой популярностью — уже через минуту отдал бокал тому, кто сделал заказ. Однако заказавший пить не стал. Он передал напиток в руки Кэйи, а тот только достал горстку моры из кармана, выложив на стойку — оплатил. — Ещë как нальëшь, — засмеялся он и чокнулся бокалами кем-то рядом. Дилюку показалось, что стекло в его руках сейчас расплавится, а вся таверна взлетит на воздух. Кэйа его раздражал подобными выходками. Делал он это намеренно или нет? Даже сам Альберих этого не знал. Слова сами слетали с языка. Однако выражение лица Кэйи быстро сменилось на серьëзное. Казалось, что он неожиданно начал что-то вычислять, задумался о чëм-то. Единственный не скрытый повязкой глаз тревожно бегал туда-сюда, не задерживаясь ни на одном объекте из окружения. Он подпëр щëку кулаком, а пальцами второй руки начал постукивать по стойке — и правда о чëм-то всерьёз задумался. — Что, резко наскучила твоя компания? — съязвил Дилюк, оглядев народ вокруг, скрывая отвращение. — Я лучше пройдусь. Он в несколько глотков опустошил бокал, не слишком аккуратно поставив его на стол после. Он находился в таверне относительно недолго — с чего такое поведение? Альберих встал со стула, протолкнулся сквозь обступивших его людей и, словно в спешке, покинул заведение, так же быстро закрыв за собой дверь. Кэйа глубоко вдохнул — свежий воздух отрезвлял разум, позволяя мыслям меньше путаться между собой. Внезапно его одолело предчувствие чего-то плохого. Он бы не обратил на это никакого внимания, если бы интуиция имела привычку его подводить. Однако он почти никогда не ошибался в своих предположениях. В воздухе витал запах не только алкоголя и перегара, но и чего-то до жути неприятного, того, чего боятся все, Кэйа в том числе. Если он, конечно, не боится этого больше остальных. Он поспешил в штаб Ордо Фавониус. Двери там для его были всегда открыты, и, как у доверенного лица магистра, у него были ключи. Однако время было не такое позднее — всего около девяти часов вечера, поэтому всë должно было быть ещë открыто. Никогда его предположения не были беспочвенными. Этот раз — первый. Ничего такого не произошло, с чего вдруг его стало одолевать плохое предчувствие? Будь это мимолëтная мысль — ему было бы всë равно, ведь такое у него бывает часто. Вошло в привычку продумывать все самые плохие исходы наперëд. Однако это чувство его с такой силой охватило и сжало, что ещë бы немного, и Кэйю бы начало трясти. Поэтому он поспешил удалиться. Другим нельзя видеть его слабым, напуганным, загнанным в угол. Однажды его таким увидел самый дорогой ему человек, Дилюк, Кэйа открыл ему всю правду, показав истинную свою сторону. И Рагнвиндр её не принял, отвергнув того, кого долгие годы считал братом, с кем сражался плечом к плечу. У входа в штаб он замер. Стоили ли его опасения такого внимания? Может, у него просто паранойя? Страхи доводят людей до крайности. Они, преследуемые тем, что выдумали сами, спотыкаясь, бегут в неизвестность, пытаясь спрятаться. И именно в этой неизвестности их настигает отчаяние. Кэйа тоже бежал. Бежал всю жизнь. Он потерялся в самой тени, откуда пытался докричаться и достучаться до внешнего мира, но так и не был услышан. Он находился под стеклянным куполом — он видел всех, все видели его, однако он был отсечëн от мира незримой стеной. Он бил по стеклу кулаками, кричал, метался по этой тюрьме и до последнего бился; истошно кричала его душа, истекая кровью; но и его силы имели предел. Он сжëг все мосты, ведущие к прошлому, а дороги к будущему погрязли в полном хаосе. Это была точка невозврата — тогда, четыре года назад. Он стал другим. Сдался? Нет. Борется дальше? Нет. Кэйа покорно ждёт того момента, когда судьба покарает его за бездействие неожиданно свалившимся выбором, который повлияет на сотни жизней. Время смоет пелену обмана, и Кэйа вновь предстанет перед народом в истинном своём свете. — Капитан Кэйа! — из размышлений его вырвал чей-то голос позади. — Здравствуй, Мона, — он сначала вздрогнул от неожиданности, поздоровался, а потом только к ней повернулся. Астролог была явно чем-то взволнована. Шляпа покосилась то ли от ветра, то ли от быстрого бега, однако тяжёлое дыхание Моны намекало на второй вариант. Волосы чуть растрепались, костюм не блестел чистотой и не был идеально надет: девушка собралась второпях, а затем бегом сорвалась в штаб. — Я спешила к магистру, — между словами она пыталась отдышаться, — но раз Вы здесь… — Да? Чем могу служить? — Дело серьёзное, — Мона поправила шляпу, которая уже едва не сваливалась с её головы. — Звëзды пророчат неладное. — Что же? — Кэйа скептично относился к астрологии, поэтому не был сильно заинтересован в разговоре об этом. Но его интерес подогревали недавние его собственные опасения и то самое плохое предчувствие. Может, это было неспроста? — Пусть мне нельзя о таком говорить, — астролог замешкалась, начиная нервно потирать руки, — ведь так я могу изменить ход событий, и пострадает много судеб, но… Я не могу молчать о таком, — она сделала глубокий вдох, готовясь к следующей фразе. — Грядëт война. — Война? — такие слова повергли его в шок, однако он смог скрыть свою реакцию. Почти. Голос дрогнул, а руки пришлось спрятать за спиной, чтобы не показать возникшую и в них дрожь. — Не слишком ли громкое слово для обозначения очередной стычки с парочкой магов Бездны у городских стен? — Всë намного серьëзнее. Пожалуйста, передайте мои слова магистру. Я ничего больше не могу сказать, — она развернулась и пошла прочь. Подул ветер, и Мона была вынуждена держать шляпу за поля, чтобы та не улетела. Война? Когда? С кем? Кто и за что будет сражаться? Та ли это война, которой Кэйа опасался больше всего? Невозможно. Альберих провожал взглядом астролога, которая спустя несколько секунд скрылась за углом. Было желание догнать её и расспросить подробнее, однако он не смог и пошевелиться, словно каменная статуя. Так и сбудется его самый страшный детский кошмар, что преследует его и по сей день? Тогда, в детстве, Кэйа мог посреди ночи прийти к Дилюку или отцу, чтобы кто-то из них его утешил и позволил уснуть рядом с собой. Но теперь у Кэйи не осталось никого. Будто он один в этом огромном мире. Будто он всë тот же маленький мальчик, жестоко выброшенный в незнакомые земли, сидящий в луже под деревом и наивно ждущий чьей-то помощи. Он и правда один. Стоило Кэйе вернуть власть над телом, он ринулся в свой кабинет едва ли не бегом, игнорируя вопросы охранников о причине такой спешки. Он только хлопнул дверью за собой. На столе скопилась приличных размеров стопка документов. Кэйа начал их просматривать, листать, некоторые падали на пол, отлетая куда-то под шкафы, а некоторые оказывались скомканными и разбросанными по всем углам. И ничего дельного не находилось. Моной не было упомянуто время начала. Через десять лет или через пять минут? Альберих проверял карты. Откуда может прийти угроза? Если нападение и произойдёт, то его следует ждать с востока. Взгляд с бешеной скоростью носился от северных районов Мондштадта и логова Ужаса Бури до самых Каменных врат. Кэйа мог похвастаться навыками стратега, однако для того, чтобы придумать чëткий план, ему нужно было время. Время. Времени мало. Сколько? Неизвестно, но внутри что-то говорит, что уже слишком поздно. Они не готовы к войне. У них не заключены контракты союзничества с какими-либо другими государствами. Армия Мондштадта мала, и пусть рыцари хорошо обучены, такого удара в спину они не выдержат. На подготовку контрактов уйдёт как минимум месяц, а на дополнительное обучение воинов ещё несколько. Есть ли эти месяцы в запасе? Неизвестно. Отсутствие времени жмёт лёгкие и парализует конечности. Единственные бумаги, которые несли в себе какой-то смысл, содержали некоторую новую информацию о монстрах Бездны. И больше ничего. Время уже близилось к десяти. Последние лучи солнца пробивались в кабинет, заливая золотом. Кэйа вздохнул в попытке успокоиться, подошёл к окну и распахнул его. В лицо ударил тëплый свежий воздух, пахнущий водой и травой. Небеса раскрасились алым закатом — кто же перерезал небу горло? Альберих, держась за подоконник, выглянул наружу. Вглядывался в небесную высь, пытаясь отвлечься от своих неприятных мыслей о грядущем. Неизвестность его душила, не давая вздохнуть. Пальцы добела впивались в деревянный подоконник, казалось, что он вот-вот захрустит и сломается, ну или по нему поползут ледяные узоры от неконтролируемого холода рук. Мысли никак его не отпускали, они вальсом кружились в голове. Пусть Кэйа с опаской относился ко всякого рода предсказаниям, теперь у него было некое подкрепление его собственных опасений. И это всерьëз пугало. Война — самый страшный его кошмар вот уже двадцать лет. Тогда, когда он был ещë совсем ребёнком, когда едва мог ходить, он уже знал, что это такое. Кэйа знал, каково это — бояться лишний раз вдохнуть. Он и его отец прятались от гнева богов. И отец поступил крайне низко спустя десять лет таких «пряток» и попыток уберечь сына — оставил его в незнакомых землях, взвалив на ребëнка долг перед почти полностью уничтоженной нацией. Может, именно сейчас Альберих должен принять решение? Решить, чему он всë же принадлежит: родным землям, Каэнри’ах, что были уничтожены богами за неповиновение, или же городу свободы, Мондштадту, где он получил крышу над головой, полноценную жизнь и уважение? Слишком сложно. Он не мог решить сейчас. У него два долга, между которыми он разрывался. Наравне тянуло и в одну, и в другую сторону. Проще умереть, нежели принять решение. И какую бы сторону он не выбрал, предательство другой и вину за это он пронесëт через всю жизнь. Мона просила передать её предсказание магистру? Будет сделано. Оторваться от наблюдения за закатом далось слишком тяжело — казалось, что руки сраслись воедино с подоконником. Или примëрзли. Кэйа не всегда контролировал свои способности, когда нервничал, и потому его перчатки иногда покрывались инеем, что полностью выдавало его сомнения. — Здравствуй, Джинн, — он мог позволить себе такое обращение к действующему магистру ордена, ведь нередко выручал её своей помощью. — Здравствуй. Ты, вроде как, уходил в таверну. Что-то случилось? — Кэйю мало что могло выдернуть из «Доли ангелов» посреди вечера, а потому у Джинн и рождались сомнения на этот счëт. — Случилось, — он подошёл ближе и, стоя напротив магистра, опëрся обеими руками на её стол. — Мона дала кое-какое предсказание, да и у меня сегодня появилось некоторое предчувствие. Моë чутье, знаешь, никогда ранее не подводило орден. — Не тяни. В чëм дело? — Грядëт война. Джинн распахнула глаза в удивлении, даже, скорее, шоке. И её начали терзать те же вопросы, что и Кэйю несколькими минутами ранее. Она проигнорировала ком, подступивший к горлу, пытаясь не срываться и не начать засыпать капитана сотнями вопросов. — Мы не готовы к войне. С кем? Известны масштабы? Когда она начнётся? — Нет, я ничего больше не знаю. Она заявила о факте, что война будет, однако ни масштабов, ни времени начала я не услышал. Придëтся нам несладко, в любом случае. Магистр с трудом сглотнула, глубоко вздохнула, собираясь с мыслями. Она подтянула к себе одну из стопок документов с края стола и начала быстро их перебирать, что-то шепча себе под нос. Кэйа же не был сильно заинтересован в том, что она говорит. Он только стучал пальцами по столу, отведя взгляд в сторону и уставившись в окно. Он ждал, когда Джинн сможет сказать что-то более внятное. — Завтра я отправлю одного из наших людей в Ли Юэ с контрактом союзничества. Сомневаюсь, что они будут заинтересованы в помощи, однако попробовать не мешает. — Их Архонт испытывает неприязнь к нашему. Достаточно веская причина, чтобы дать отказ. Я был в командировке в Ли Юэ и знаю, насколько жители там любят своего Архонта и, по правде говоря, его есть за что любить. — У нас нет выбора, Кэйа, пока мы будем искать союзников, мы уже окажемся в зоне риска, если уже не оказались. На войне все средства хороши. — Я знаю, поверь, я знаю… — тихо на выдохе ответил он. — Вытаскивай остальных рыцарей из таверны, дежурным в окрестностях отправь голубей, по домам пройди, а охранникам у стен скажи, чтобы закрыли ворота и тоже шли сюда. Если даже, на что я надеюсь, войны не будет, дополнительный инструктаж им всем не помешает. В общем, собери всех. — Ты уверена, что такого рода предсказания имеют большой смысл? Что, если Мона ошиблась? Ложная тревога? — А что, если она права? Наши конфликты с орденом Бездны участились в разы. Теперь маги подбираются прямо к стенам, хотя раньше ближе Долины Ветров они не подходили. Может, это и был первый звоночек, который мы пропустили? — Пусть будет так. Всë возможно. Передать остальным, что сейчас пройдёт собрание? — Да. В полночь, в главном холле штаба. Двух часов на то, чтобы добраться сюда, им должно хватить. А кому-то нужно и протрезветь… Кэйа удалился в свой кабинет. Там, даже не садясь, он быстро начеркал — торопился — несколько писем и свернул каждое так, чтобы можно было отправить голубями. Благо что Спрингвейл снабжал орден достаточным количеством маленьких крылатых почтальонов. Письма разосланы. Пункт назначения — таверна. И Кэйа едва ли не вломился туда, уже начиная вещать с порога. — Рыцари, попрошу минуту внимания! Через два часа, в полночь, вам всем следует собраться в главном холле штаба. Магистр всë объяснит, — он дождался нескольких кивков в свою сторону и покинул заведение под недовольное ворчание Дилюка за стойкой. Дежурных в городских стенах было собрать проще всего. Двое, охранявшие ворота, закрыли их и ушли в сторону штаба, оглядываясь по пути. Охранник у северных ворот поступил так же. Рыцарь, дежуривший на площади перед собором, едва ли не побежал к штабу. Кэйа быстро прошёл по нужным адресам, подняв тех рыцарей, кто уже спал. Им пришлось снова натягивать доспехи и, зевая, плестись в сторону штаба, едва переставляя ноги. Альберих вернулся в штаб, снова в свой кабинет, дожидаясь начала собрания. В голове гулял ветер, носящий с собой туда-сюда частицы мыслей, и они были не самые приятные. О чëм можно думать тогда, когда война стучится во все двери? Постучит, постучит, а долго ждать не будет — выломает дверь и сожжёт дотла всë вокруг, не жалея никого. Будь то дети или старики — даже для них не найдётся капля жалости. При одной только мысли о предстоящем выборе Кэйю бросало в холодный пот, руки начинали трястись, из-под контроля выходила стихия, и перчатки покрывались инеем. Казалось, что они вскоре покроются не просто тонким слоем инея, а вовсе заледенеют. Его способность… Возможность управлять крио стихией. Он бы предпочëл никогда еë не получать. Тогда, когда он открыл Дилюку правду о своём происхождении, и тот её не принял — Кэйю это настолько сломило, что он в тот же миг получил артефакт, что был ему наградой за долгие мучения, за всю ту напускную таинственность, за вечные метания души и неопределённось. Однако для него это не награда. Это — лишь напоминание о том, что тяжесть вины он пронесёт через всю жизнь. Он рассматривал холодные узоры на своих перчатках. Было больно на них смотреть. Каждый раз, как он пользовался контролем над стихией, перед глазами пролетал вечер, когда он этот контроль обрëл. Меньше всего хотелось видеть именно это. Больно? Отвлекало? Мир за окном почти полностью погрузился во тьму. До начала собрания ждать ещё долго, а себя занять чем-то нужно, иначе время будет тянуться невыносимо долго. Бездействие утомляет. Кэйа тем временем пытался понять, к какой стороне его тянет больше. Нейтралитет сохранить не получится. Нервы трещали по швам. Чем ближе время было к полуночи, тем сильнее дрожали руки. Дилюку, который тем временем оставался в таверне, не давало покоя странное поведение Кэйи сегодня. Он был не из тех, кто в один момент бросит выпивку и уйдёт. Это напрягало. Что такого случилось? Тем более, недавно Кэйа едва не вломился в таверну, объявив о собрании. Что у них там происходит? Дилюк уже четыре года как покинул орден. Это не его забота. Однако что-то подсказывало, что стоит пойти туда и всë разузнать. И всë же. Совать нос в чужие дела — так себе затея. Особенно в дела тех, кого Дилюк всем сердцем презирает по немногим известной причине. Конечно, в ордене были люди, которым Рагнвиндр оказывал уважение, но таких было мало. По пальцам пересчитать можно. Так что же могло выдернуть из таверны посреди вечера такого заядлого выпивоху, как Кэйа? На то должна быть причина. «Я лучше пройдусь», — заела в голове его фраза. Кэйа никогда не любил просто прогуливаться в одиночестве. От прогулки в компании он не отказывался, однако в одиночку никогда не выходил. И Дилюк был единственным, кто знал, почему. Может, стоит лично проверить, что же происходит в Ордо Фавониус? Может, городу грозит опасность? Дилюк не находится в списке капитанов ордена вот уже четыре года, да только ответственность за безопасность жителей с него не сошла, а лишь легла ещё более тяжким грузом. Глаза бегали туда-сюда по нескольким оставшимся посетителям — всë же основную часть выпивох составляли рыцари, которые не так давно благополучно разошлись. Время близилось к полуночи. В руках скрипели бокалы и бутылки, а в голове носились десятки мыслей. Откуда у Рагнвиндра такое желание защитить город, если военные дела его более никак не касаются? Это долг, возложенный на него высокими ожиданиями отца. Услышать «молодец» или «я горжусь тобой» для Дилюка долгие годы было высшей наградой. Отец не был безучастным, нет, просто ради похвалы нужно было хорошо постараться. Слишком хорошо постараться для ребёнка. А теперь, когда отца больше нет, Дилюк считал своим долгом выполнить то, что обещал ему ещё давно — защитить Мондштадт. Постепенно оставшиеся посетители разошлись по домам: кого-то за волосы вытягивали жëны, кто-то сам уползал едва ли не на четвереньках. Держать таверну открытой больше не было смысла. Дилюк наскоро убрал со столов, не заморачиваясь с мытьём посуды — этим займётся Чарльз, постоянный бармен, завтра утром. Сейчас у Рагнвиндра появилось дело поважнее. Слежка. Он накинул на себя чёрный плащ, что обычно носил, когда играл роль загадочного Полуночного героя, скрыв алые волосы под капюшоном — иначе его было слишком просто увидеть. Дилюк умел действовать скрытно, так, что и ни единого звука не будет. В ночи плащ сливался с темнотой вокруг, и Рагнвиндр в нём становился почти невидимым. С маской заморачиваться не стал — только натянул капюшон пониже, чтобы прикрыть такие же алые глаза. Он приближался к штабу. Осторожно, петляя меж домов, внимательно следя за тем, как туда заходят рыцари, как через окно начинает виднеться толпа. Двери закрыли изнутри на засов. Значит, все уже там. Дилюк подошёл к самым стенам штаба. Аккуратно заглянул в окно, что было открыто — как непредусмотрительно. Благодаря просторности почти пустого холла, где единственным наполнением являлись несколько десятков рыцарей, от стен отскакивало эхо, которое даже через окно доходило до чуткого уха снаружи. Альберих сжал кулаки. На часах пробило двенадцать. Пора выходить в холл. Всë это время Кэйа просидел без движения. Сначала показалось, что за два часа он уже забыл, как ходить. Он едва не упал, встав со стула. И так, пошатываясь, вышел в холл, где уже столпились рыцари, а где-то в углу, оперевшись на стену, стояла Джинн. Видимо, дожидалась Кэйю. — Все в сборе. Можно начинать, — Джинн вышла в центр холла и стала дожидаться, когда все перед ней стихнут и будут готовы её слушать. Однако рыцари не спешили успокаиваться. Поворачивались друг к другу, скрежетали доспехами, шептались, совсем как малые дети. — Тишина! — рявкнул Кэйа на толпу вокруг себя, после получив благодарственный кивок магистра. Все стихли. Видимо, им было непривычно слышать голос Альбериха таким громким, хриплым и резким, ведь тот обычно говорил в очень своеобразной манере. Тем не менее, несмотря на манерную речь, его всегда было приятно слушать. — Итак… Времени мало, поэтому сразу перехожу к делу. В связи с некоторыми обстоятельствами, у меня и у капитана Кэйи возникло предположение о том, что вскоре… Начнётся война, — она расхаживала туда-сюда по помещению, активно жестикулировала, голос слегка подрагивал. Видя то, как нервничает Джинн, остальные тоже засуетились. Снова поднялся шëпот. — Что вас привело к такому предположению? — кто-то задал вполне логичный вопрос. — Предсказание астролога, — сказала магистр, получив ожидаемо недовольные возгласы в ответ. — Не верю я в это всë! Бред! У нас мирный город, мы никого не трогаем, с чего бы кому-то начинать войну? — взбунтовался кто-то ещё. — Меня никогда не подводили предсказания Моны, у меня есть основания верить ей. Если она ошиблась, то это прекрасно, однако теперь мы не знаем, чего ждать от следующего дня, — Джинн сложила руки на груди. — Не веришь — твоё дело. Если тебе первому кишки по веткам разбросает, это будет уже не моя забота, — прошипел Кэйа на ухо бунтовщику, неожиданно появившись сзади. Тот вздрогнул и резко обернулся, на что Альберих лишь заулыбался и отступил на шаг назад, быстро потерявшись среди остальных. — Эмбер, — позвала её Джинн, и девушка в красном наряде тут же храбро шагнула вперёд из толпы. — Скаут Эмбер к вашим услугам! — радостно протараторила и отдала честь. Она наивно радовалась любому поручению, даже самому незначительному и простому. — Сегодня, в четыре часа утра, отправляйся в Ли Юэ с контрактом союзничества. Путь туда неблизкий, ты это знаешь. Прибудешь туда завтра вечером. — Будет сделано! Ещё что-то? — Это всë. Можешь идти. Выспись, — несмотря на общую свою загруженность, магистр не забывала оказывать заботу своим подчинённым. Дилюк вздрогнул. Придётся прятаться. Он за секунду нырнул за угол, где скрылся в высокой траве, прижимаясь к холодной каменной стене штаба. Двери отворились, и Эмбер, даже не глядя вокруг, побежала куда-то в город — кажется, высыпаться, как ей посоветовала Джинн. Остальные рыцари в то время продолжали недовольно что-то обсуждать. Кто-то всерьëз напугался, но таких было мало, кто-то никак не воспринял такое предсказание, а кто-то был просто крайне недоволен тем, что его подняли посреди ночи ради такого бессмысленного объявления. — Так как никто из нас не обладает бóльшим количеством информации, — Кэйа вышел вперёд и встал рядом с Джинн, — вам всем стоит быть готовыми к тому, чтобы в любой момент отразить вражеский удар. — Утром будет проведен дополнительный военный инструктаж, а после начнутся тренировки в усиленном режиме, — уверенно заявила Джинн, вновь складывая руки на груди. Рыцари вновь недовольно загудели. Самое для них страшное — наличие работы. — Да-да-да, я тоже не против посидеть в таверне, но не всегда же слоняться без дела! — вздохнул Кэйа, преодолевая шум вокруг. — Теперь, когда самое главное для всех вас было озвучено, вы можете идти, — стоило магистру это сказать, вся толпа ринулась на выход, — но всех капитанов прошу остаться. Недовольно вздыхая, от толпы отделилось девять человек. Остальные второпях покинули штаб, разбредаясь кто куда. Дилюк едва успел спрятаться туда же, где прятался от Эмбер. В холле осталось одиннадцать человек: магистр и десять капитанов, включая Кэйю. — Пройдëмте, — сказала Джинн, указывая на дверь в свой кабинет. — Обсудим остальные детали. Спустя несколько секунд все скрылись за дверью. Только Кэйа задержался, взглянул в окно, откуда следил Дилюк. Тот пригнулся так быстро, как мог. Однако Альберих, кажется, и так увидел его ранее. Он только хмыкнул, прежде чем скрыться за дверью. Следить дальше было невозможно. Проходить прямо в штаб Дилюк не рискнул. Следующим вечером придётся вытаскивать все подробности из Кэйи, предложив ему несколько бутылок вина за счёт заведения в обмен на информацию. Только получится ли его разговорить? В связи с нынешней ситуации он, вероятно, от алкоголя откажется, а на трезвую голову скорее себе язык отрежет, чем что-то расскажет. Кэйа знал об организованной Дилюком слежке? Откуда? Увидел его в окне уже во время собрания? Тогда почему не проинформировал Джинн? Или он специально так громко объявил в таверне о собрании, чтобы Дилюк его посетил в качестве тайного незваного гостя? Не слишком ли большие опасения строились вокруг простого предсказания? Неужели мирная городская жизнь будет в один момент подорвана? А главное — зачем? Ту ночь Кэйа почти не спал. Мог заснуть на полчаса, а потом вновь просыпался, ворочался в постели, пытаясь найти удобную позу, но всë было не то. Матрас казался куском камня. Конечности стали тяжёлыми и, казалось, неподъëмными. Из сна его часто вырывало чувство падения куда-то вниз, в пропасть, откуда нет возвращения. Что не давало ему уснуть? Обычно Альберих напивался в таверне просто для того, чтобы заснуть. Бессонница была самой частой гостьей в его спальне. Под единственным открытым глазом почти всегда красовался синяк, вызванный недосыпом. Либо, когда таверна оказывалась закрытой, Кэйа прибегал к другому способу — успокоительным. Принимаемая доза была максимально допустимой, дальше только отравление, но и его он не всегда избегал, не зная, куда себя ещё деть посреди ночи. Посреди ночи. Когда он один. Один в этой темноте, наедине со своими мыслями. Бесконечное чувство вины высасывало из него все силы, всю кровь. Иногда он мог разлечься на полу, чтобы холод извне мог отогнать лишние размышления. Холод изнутри шëл всегда. Кэйе хотелось покрыться ледяным панцирем навеки, чтобы никто и никогда больше не увидел внутри его звонкий хрусталь души. Он падал на пол, больно ударяясь коленями, но потом вновь вставал. Держался днём, прятался за шутками и алкоголем, а потом падал снова. Ночь — самое страшное время. Это — время одиночества, боли и полëта мысли. И этот полëт только вниз. Если бы не слова родного отца десять лет назад, всë сложилось бы иначе. Всë было бы иначе. Кэйа бы не получил клеймо лжеца, шпиона и предателя. Он не получил бы все те ожоги, которыми покрыта четверть его тела. Он бы не слышал голоса, твердившие о его никчëмности, о том, что в мир он несёт лишь боль, о том, что он лучше бы не рождался. Его миры жестоки, и он должен выбрать один из них. За окном разгорался рассвет. Кэйа выглянул наружу, вынуждая уставшие глаза привыкать к тусклому свету. Алый рассвет, казалось, окрашенный кровью. Пять утра на часах. Ровно восемь часов с того момента, когда он последний раз чувствовал себя… нормально. Или нет? В компании, когда вокруг него было много людей, чьи голоса перебивали друг друга, он чувствовал себя в своей тарелке, жизнь приобретала смысл. Но стоило от них отдалиться, отойти хоть на пару метров, лишившись бессмысленной болтовни вокруг себя, всë вновь погружалось к хаос, затягиваясь болезненной тëмной пеленой. Альберих отключился, изнемогая от усталости, волшебным образом избежав столкновения затылка с изголовьем кровати. Этот рассвет действительно окрасился первой кровью.