Don't touch, i bite

Холодно. В нос тяжёлым кулаком ударяет призрачный соленый запах моря, приносимый свежим ветром из-под небес. Небеса переливаются густым бензиновым сиропом с белыми вкраплениями неярких звёзд. Маленькие точки в пространстве и, возможно, без времени, сверкают себе на расстоянии миллионов световых лет и понятия не имеют, что за капитализм происходит на маленькой каменной планете из малой солнечной системы на окраине галактики. Висят себе там и видят в их крошечные телескопы динозавров, поедая невесомый попкорн. Фонари проклятого дьяволом города злобно отравляют ещё и поднебесную гладь и от этого становиться разочарованно-неприятно. Можно и не надеяться на счастливое до скончания времён на перистом облаке. До чего же смешная, по сути, была жизнь. Жизнь, о которой никто не просил. Взгляд помутневших, остекленевших, отчаянно рыдающих в припадке глаз цепляются за неприступные высотки и пусто-религиозные шпили. Вымаливать бы сейчас прощение в теплом помещении католической церкви, но врать не хочется. Никакой стыд не скрывается за дрожащим тельцем, не скребеться о Зазеркалье разума. Разве только жалость. Но от нее становиться ещё противнее. Отросшие ногти до крови впиваются в истерзанные запястья. Жалость к себе — худшее из всех чувств, что может испытывать несчастный человек. Только с этим чувством он всегда будет оставаться ненужным отребьем, которое всегда можно будет оставить на съедение шакалам общества. Только это чувство мягко вливается в тебя своими липкими массами, шепча на ухо что ты один тут бедный, никем не понятый, потерянный. Что тебя должны спасти, пока ты мирно себе рыдаешь в предложенную салфеточку. Ненависть активно расползается по всему телу черной заразой, усиливая приближающуюся паническую атаку. Руки нервно потеют пока замызганные кончики конверсов нависают над пропастью. Повизгивание торопливых машин доносятся даже до сюда. Телефонные разговоры кукольных человечков внизу — нет. Жаль. Местные жители весьма колоритны в своих выражениях. До неровно асфальтированной пешеходной дорожки — тридцать три этажа и 7 секунд свободного падения. Символично. Практически Христос, — проскальзывает быстрая мысль, вызывающая только нервный смешок в стиле Джокера. Кошмар. Столько дней планирования ради долбанной панической атаки. Нога переодически дёргается вперёд и возвращается назад с недовольным шипением сверху. Неужели страх действительно имеет место быть, когда ты жаждешь этого всем сердцем? Когда днями ты лежишь на продавленном матрасе и думаешь только о блаженных семи секундах? С копейками. Ничего не может быть интереснее прикладной физики, согласитесь. Когда дрожащая нога снова отрывается от гранитовой поверхности крыши, сзади раздается тихий шелест. — Привет. Не отойдешь от края? Лететь долго, мне бы не хотелось тебя ловить уже в полёте. Я сегодня немного не в форме. Голос лёгкий, с хрипотцой не курильщика, но души компании, что любит перекрикивать других в припадках смеха. От резкого движениях шея нещадно хрустит. Мужчина. Подтянутый, симпатичный, хотя и невысокий. Тело акробата, что проводит часы в спортзале. Ярко-синяя птичья символика выделяется на фоне черных выступов брони костюма. Лицо знакомо, и даже слишком, врать не стоит, даром, что маска прикрывает глаза. Но улыбка, улыбка!.. От этой улыбки хочется взвыть. Мне. Не. Нужна. Жалость. — Я Найтвинг, — осторожно продолжает мужчина, заметив заминку в растянувшиеся секунды. Изящная рука уверенно вытягивается вперёд. Хочется ответить что-то колкое, но из горла вырывается лишь истошный хрип. В горле скребет не по-детски. Трясущийся мозг осознает близость конца и отчаянно желает оттянуть момент смерти, отрезая всякие возможности к нормальной координации движений. — Я знаю, — удается грубо проскрипеть, игнорируя протянутую руку. Мозг у меня имеется, красавчик. И в данный момент он изо всех своих ничтожных сил трясет мое тело в страхе, заставляя желать перемахнуть через перила обратно. Найтвинг медленно опускает руку, осознавая, что трюк не удался. — Мне кажется, тебе сейчас жутко страшно. Отсюда действительно далеко лететь. Он удобно располагается в расстоянии метра и облакачивается на проржавевшие от частых проливных дождей перила. — Да знаю я, — резко подскакнувший тон голоса не даёт огрызнуться по-нормальному, повторяя фразу, — поэтому я и здесь. Разве ты не супер занятой герой? Тебе не нужно мочить злодеев или типа того? Свет луны отблескивает на его волосах и серебряной тонкой кистью очерчивает силуэт. Любимый герой во плоти…был. Сотню лет назад, когда ещё были силы чем-то интересоваться. Кажется, Найтвинг совсем беспечен. Он оборачивается, медленно, по-кошачьи вытягивает руки вверх и потягивается, прогибаясь в позвоночинке. Не красуется. Время тянет. Знает, что взгляд прикован к его телу и активно пользуется своей привлекательностью. — Моя задача не «мочить злодеев» — пальцы в перчатках описывают в воздухе фигурные скобки, — а помогать людям. Всем людям. И мне кажется, тебе очень нужна помощь, — акцент на этих словах слишком заметен. — Вот и иди себе помогай сколько влезет. Только не здесь. — активно игнорируем последнее предложение, активно игнорируем…ещё один взгляд в бездну. Бездна же закрыла свои людские очи и не желала смотреть в ответ. Зато сердце снова затряслось в груди словно в самолёте. Нет, это уже ясно. План не может быть выполнен. Не сегодня и уж точно не рядом с таким человеком, как Найтвинг. Он может хоть всю ночь разговаривать с жертвами преступлений, несчастными и просто такими же потерянными. Птица-говорун нашлась. Ты не найдешь здесь Алисы. — Я сам решаю где мне нужно быть, — все так же притворно-беспечно пожимает плечами молодой мужчина. Его взгляд блуждает по поднебесью. Делает вид что ему всё равно? Тело выдает его лучше всяких взглядов, — мы живём в свободной стране. Это была роковая ошибка. — Мы живём в большой тюрьме, где нас поят и кормят помоями и активно льют в уши дерьмо, доказывая, что лучше пищи мы в жизни не видели. — непрочная сталь поручней недовольно скрипит и тело слева от меня резко дёргается на периферии зрения, но мне плевать. Ярость поднимается неудержимым вихрем слишком быстро, так быстро, что слова вылетают практически бесконтрольно, — нас обворовывают, нас убивают дико и безжалостно день ото дня, не выпуская из клетки метр на два, а мы все ещё верим что находимся там по своей воле. Мы несчастны и в своем горе презренны! Ярость вскипает и пенится и кажется, что мир вокруг покрывается зелёными пузырями кислоты. Все позволено мне, ведь я взломаю эту клетку, я освобожу себя и всех от ответственности, что тянет вниз! Вниз, как этот кирпич, что отчаянно шатается под левой подошвой и готовый сорваться… О. Ооо. Охохооо. Самый честный и понимающий предмет на земном шаре, наверное. Слышит, что человеку нужна помощь, он и помогает. Простой, таких нам и нужно побольше. Только людей, желательно. Поэтому моя нога послушно скользит за ним вниз, а ярость утекает, утекает прочь вслед за невольным телом. Глаза распахнуты как у младенца, знаете, широко-широко. Наверное, они очень красивые сейчас в своем испуге. Но на пути моего калечного зрения черной стрелой проносится что-то непонятное и я тут же подскакиваю под действием -неизвестной— силы. — Держу, — стальной тон никак не сочетаются со всеми предыдущими фразами ночного героя. Руки четко перехватывают мое тщедушное тельце за отсутствующую талию и продолжают тянуть вверх. Сердце отобрительно отстукивает сальсу — приятно, мол, руки у него теплые. «Заткнись» мысленно посылаю и, чуть подумав, добавляю, : «Лучше навсегда». Однако у Найтвинга на этот вечер другие планы. Потрёпанные кеды наконец-то касаются такого же потрепанного гравия. Я делаю глубокий вдох. И ещё один. И ещё. Только через пару секунд до меня доходит что чужие руки все ещё обвивают мое тело и хочу возмутиться, но первые слова слетают из уст крылатого: — Тебя трясет. Такие как я на дороге (не) валяются. Смешно. — Это не значит, что я не могу стоять, — огрызаюсь уже без заикания. Дыхание на затылке тут же исчезает вместе с лёгкостью собственного тела. Пару секунд колени мужественно терпят шестьдесят килограмм ненависти, а потом со скрипом подгибаются. На этот раз никто руки меня хватать не собирается. Обидно. В ладони с удовольствием впиваются мелкие камушки и я с трудом опускаюсь ниже, переворачиваясь на спину и ложась. Так судороги тела хоть меньше заметны. Черно-синяя тень опускается на корточки рядом и пристально вглядывается в мое лицо. Я с недовольством натягиваю край капюшона ещё ниже. Ноги дёргаются в попытке освободить напряжение и я так же резко выдыхаю, зажмурившись. — Могу я взять твою руку? — Голос Найтивнга кажется далёким, почти нереальным. — Что? Зачем? — Выдыхаю со скулом продрогшей собаки. Неужели я действительно так звучу? — Да или нет? — Уже жёстче. — Делай что хочешь, — шипение. Я жмурюсь и меня затягивает в водоворот разноцветных бликов собственного разума. Неприятно и страшно, как же страшно…а с открытыми глазами ещё страшнее. Внезапно стает теплее. Мою левую кисть поглаживают шероховатой поверхностью…перчатки? Грудь, Найтвинг прижал мою руку к его груди, я чувствую как она медленно и ритмично вздымается. Как туго до меня доходит. — Дыши со мной. Будет легче. — Четкий рапорт. — Вдох. Его грудь поднимается. Я послушно повторяю, сжимая челюсть до боли в зубах. — Выдох, — доносится через пару секунд. — Ещё вдох… Я теряю счёт времени. Наверное, так и задумано. Что-то слишком много раз за сегодня было произнесено мною это слово. Нехорошо. В жизни ценится уверенность, а я и в этом не могу определиться. В конце концов мы лежим вместе на прохладной поверхности крыши и я медленно освобождаю свою руку из плена. Он не возражает. — Сколько тебе лет, сверхчеловек? Лёгкую насмешку можно уловить даже если ты рыба-клоун. — Отвали, а, — голос в очередной раз ломается и я провожу пальцами по шее в призрачном раздражении. Шорох в нескольких сантиметров от левого плеча говорит о том, что собеседник срать с высокой колокольни хотел на мое желание. Ладно, на этот раз проглотим. — Значит, будем считать что тринадцать. Такой наглости стерпеть уже точно нельзя. — Нахуй сходить не хочешь, нет? Мое возмущение абсолютно праведное. Да какое право он имеет!..-угадывать так быстро. Неужели такие как я ему ещё попадались? Разве таких много? — Тихий смех доносится до моих ушей и нога автоматически дёргается чтобы пнуть противника. — Угадал, значит. Спрашивать, где родители смысла нет, я прав? Кончики его пальцев в сантиметре от моих и я могу это почувствовать. Но он не касается меня. -спасибо? — — Ничего ты не угадал, — с недовольством (надеюсь) отпускаю край капюшона и неяркий свет на секунду заставляет зажмуриться, — и да, вопрос про родителей бессмысленный. Шум машин возобновляется. Будто на краткие миги всего произошедшего весь мир замер, а теперь спокойно продолжил свое существование. — Как и все в этом мире? — Очередная подколка не заставляет себя ждать. Зубовный скрежет можно услышать почти физически. — Перестань издеваться! Я прямо чувствую твое нисхождение, так что прекрати! Не надо. Меня жалеть. — Четкая расстановка слов помогает мозгу охладиться. Я ненавижу то, как легко поддаюсь на провокации. А это была именно провокация. Я смотрю прямо на него впервые за вечер. Чужие губы растягиваются в улыбке, а глаза за плотно прилегающей маской, кажется, щурятся и тоже ловят мой гневный взгляд. — Извини, — это слово так легко слетает с его губ. У меня так никогда не получалось. Я наблюдаю как резко меняет положение из лежачего в сидячее один из семейства мышиных и потягивается. — Но что-то в жизни ты ценишь? Чего-то ты хочешь? — Лазурные глаза смотрят прямо на меня сверху вниз. Я закатываю «очи» и тоже приподнимаюсь, натягивая рукава поношенной толстовки ещё ниже. Ему не интересно, это точно. Старается отвлечь. — Адреналин люблю. Полеты. Завидую птицам — у них есть крылья. У людей нет. Кроме Икара, но то провальная история. Аэропланы стоят как моя почка, да и в городе не полетаешь. Но я ценю риск, от кого бы он не исходил. Если человек рискует разумно и готов многое поставить на защиту своих идеалов, значит оно того стоит. Люблю свободных людей. Которые делают что захотят и хер они клали на чужие ожидания, — правильно, говори о том, что никак не относится к тебе, может, легче будет. — То есть таких как ты? Сдавленный смешок воробьем вылетает из моего горла: — Ага, как же. Свободные летят выше облаков, а не с крыш многоэтажек, — брови Найтвинга сходятся на переносице и я усмехаюсь, — нет…к сожалению, нет. Я не принадлежу к ним. Мне показалось что его нижняя губа дрогнула, а кадык дернулся, но видимо, возникшие в уме слова показались парню ненужными и тот задумчиво окинул меня длинным пустым взглядом. — Риск и полёты. Это твоя мечта? Я пожимаю плечами. — Можно и так сказать. Пространный взгляд все ещё неосознанно пилит сквозь меня. По крайней мере я надеюсь, что неосознанно. — И если твоя мечта сбудется, каких чувств ты ожидаешь? — Продолжается допрос. — Аэ…- неопределенно мычу, хлопая глазами. К чему он ведёт? Я действительно отстаю в развитии или он правда что-то замышляет? — Счастье? Я надеюсь. Радость. Прилив вдохновения? Что за дурацкий вопрос, какие ещё чувства могут возникнуть от сбывшейся мечты?! — голос прыгает вверх по нотному стану, выдавая раздражение. Если бы моя сущность была драконьей, огонь давно бы изжарил бедную птичку до тла. Наконец выражение лица спасителя оживает. — Замечательно! — Найтвинг хлопает в ладоши, а на его лице его вновь расползается сладкая улыбка и меня перекашивает, — Тогда давай совершим сделку. Если я смогу исполнить твою мечту, то ты ответишь честно на все мои вопросы и позволишь помочь. Моя бровь автоматически стремится пробить несуществующий потолок. Из страниц каких комиксов вышло это воплощение синдрома спасателя? Наивняк. «Просто признайся, что в животе что-то приятно греет из-за того, что кому-то не насрать. И что «наивные» фразы это то, чего ты так жаждешь» — Во-первых, много хочешь, все вопросы. Пять максимум. Во-вторых, ты мне и так уже достаточно помог, не нужно больше, — машу руками (вру и не краснею). — Хорошо, пять, — покорно соглашается, кивая, — и позволишь мне помочь. Договорились? Прохладный ветер ерошит волосы на затылке. Я долго, несколько тянущихся детской жвачкой секунд, смотрю на протянутую мне руку. «Кто куда, а мы в разнос» — думается, когда мои подрагивающие пальцы замыкаются на кисти парня. Я стараюсь дать сильное, но короткое рукопожатие — не знаю, насколько хорошо выходит, но на лице Найтвинга снова расползается улыбка. — Договорились, — подтверждаю, повторяя за ним. Найтвинг быстро сокращает расстояние между нами и достает из всевместительного пояса увесистый крюк с железным (на первый взгляд) тросом. — Держись крепче. Я, конечно, не позволю тебе упасть, но падать с такой высоты это не тот адреналин, который ты так хочешь, — я в усмешке открываю рот и тут же его захлопываю, ловя предостерегающий взгляд. Ладно, едим печеньки, пьем чаёк и никакого суецыда. Мама-птичка так сказала, послушаемся, пусть не зря старается, человека жалко все же. — Ты хочешь сказать, что ты будешь прыгать с одного здания на другое, полагаясь только на тонкую верёвочку из непонятного материала, а я, аки шимпанзе буду цепляться за тебя? — Я опираюсь на хлипкий заборчик, что должен ограждать людей от падения с высоты 33х этажей и щурюсь, кидая секундный взгляд вниз. И у кого из нас тут проблемы с психикой? — Что-то не нравится? — Найтвинг подаёт голос, шурша чем-то неопределенным и повернувшись ко мне спиной. А мне и не настолько интересно, чтобы подглядывать. — Да нет, затеи лучше в жизни мне не встречалось, — впервые за вечер действительно беспечно пожимаю плечами. — Вот и отлично. Раздается несколько поочередных щелчков и я оборачиваюсь. Найтвинг манит меня двумя пальцами и я медленно подхожу, расправляя плечи. Тот уже стоит на самом краю, правая рука крепко держит металлический трос. Я чувствую его прикосновение, парень придерживает меня за локоть, помогая перебраться к нему. Та же самая рука притягивает меня к себе и крепко прижимает за отсутствующую талию. — Лучше обними меня за торс. Будет легче. И можешь закрыть глаза, если хочешь, — доносится сверху. — Нет уж, спасибо, так неинтересно. Я тут адреналин за хвост ловлю, а не спасаюсь от пожара. — Я все же обвиваю руками его торс, невольно отмечая крепкие пластины брони на животе. «Чтобы не подстрелили», — проносится в уме. — Ну, тогда не жалуйся потом, — ветер резко взвыл, будто бы протестуя и заглушая его слова. Толчок. Поток воздуха врезается в лицо и волосы взмывают вверх. Сердце повторяет их судьбу и дрожит где-то на периферии лёгких — так мне кажется. Рука Найтвинга только сильнее ощущается на теле. Чувство падения. Ужасно и восхитительно по своей природе. Глаза слезятся и ложно золотистые огни города съезжают неровными стрелками. Шум города быстро поднимается по ступенькам крещендо и автомобильные гудки становятся их высшей точкой. Они заполняют все мое сознание. Никогда раньше собственное тело не казалось такой тяжестью, но сейчас в разуме набатом бьёт четкая мысль, что любое неверное движение и Найтвинг выпустит меня, я выскользну из его рук склизкой ящерицей в десятки килограмм и полечу прямо вниз, на неровный готэмский асфальт — Икар без крыльев. Разве не этого мне так хотелось? Найтвинг, точно. Я даже не замечаю, что сжимаю его до боли в руках, а головой утыкаюсь куда-то в ребра и ему наверняка больно… Я заставляю себя поднять взгляд и вижу только приподнятый уголок губ. Мы по красивой дуге летим прямо навстречу стеклянному офисному зданию. — АаааАааА! — Только и вырывается из моего охрипшего горла, когда я сквозь слезы на глазах вижу размытую картинку нас в том самом стекле. Господи, блять, как же страшно! Буквально за пару метров до столкновения что-то грубо дергает нас вверх. Из лёгких резко вылетает весь воздух и я задерживаю дыхание автоматически, пока в замедленной съёмке наблюдаю как мои ноги взлетают вверх. — Что, страшно было?! — Смеётся напарник по безумию, перекрикивая ветер и все так же крепко сжимая мое тело, — Знал, что тебя проймёт! Нас с дикой скоростью тащат вертикально ввысь, а я продолжаю неконтролируемо кричать, словно находясь на американских горках в парке развлечений: — АааАааАааАаааА!!! На этот раз мой голос полон восторга — по крайней мере у меня есть надежда, что звучит мой звериный вой именно так. Наконец мои ноги касаются горизонтальной поверхности и хватка Найтвинга ослабевает, но отпускать его я не спешу. Перед глазами все идёт кругом, будто мне налили слишком много дешёвого пойла. — Йооойооойооооептматьвашуууу, — тяну тарабарщину и громко выдыхаю, наконец отцепляясь от недо-героя и позволяю себе упасть прямо на пятую точку. — Ну, как вы оцените поездку от 1 до 10? Был ли транспорт комфортабельным? — Эта скотина ещё и смеётся. Дал мне несколько панических атак и смеётся. Я не глядя выставляю кулак со среднем пальцем куда-то в сторону его голоса, надеясь, что это достаточно красноречиво. — Достаточно адреналина? Или хочешь ещё? Я так всю ночь могу, — невинным голосом продолжает. В тихом омуте черти водятся, да, ночной акробатишка? — Считается за сбывшуюся мечту? Я на четвереньках подползаю к краю крыши и мельком гляжу вниз. Краем глаза вижу, что Найтвинг делает шаг ко мне и напрягается. Усмехаюсь уголком губ — «салага». Не такое уж и высокое здание, этажей на десять ниже, чем то, с которого мы так увлеченно полетели подбитыми пташками вниз. Я даю задних ход и протираю тыльной стороной ладони лицо от невидимой паутины. — Вполне себе, — хмыкаю и неуверенно поднимаюсь на все ещё подрагивающие ноги, — так бы раз в недельку как аттракцион устраивать — вообще ни у кого б суицидальных наклонностей не было. Лёгкая рука ложится мне на плечо и меня обдает внезапным порывом тепла. Обычно мое тело негативно реагировало на прикосновение чужеродных объектов-субъектов (это уж как повезет), но этой недо летучей мыши все сходит с рук. — Да ты трясешься как серенький зайка, серьезно думаешь что выдержишь такое хоть раз в неделю? — В голосе собеседника сквозит веселье в перемешку со скептицизмом. Я показательно задираю нос высоко вверх: — Ещё как справлюсь! Ты же как-то трепыхаешься на этой штуке по сто раз на день и ничего! Жив-здоров вон. Значит и я смогу! Тихий смешок. Я кидаю быстрый взгляд на профиль Найтвинга и на несколько секунд замираю. Он щурится, а взгляд теряется между высоток Готэма. — Я тренировался для этого с самого детства, в отличие от некоторых. Так что не спеши кидаться на амбразуру. — Молодой мужчина переводит взгляд и похлопывает меня по плечу, а потом убирает руку. Я рассеяно потираю место, которое «благословил» сам ночной герой пропащего города. — Мне жаль. Никакой ребенок не должен тренироваться ради великой миссии или что там ещё может быть. Звучит так, будто у тебя было действительно хреновое детство. Сочувствовать людям действительно сложно. Мне всегда было трудно улавливать эмоции других и это не добавляло мне друзей в копилку. Кому нужен друг, который брякнет о дополнительных карманных, когда ему сообщают что родители разводятся? — Во-первых, кто бы говорил. У тебя явно жизнь не сахар, раз мы пересеклись. А во-вторых, нет, детство у меня было отличное. Лучше, чем у многих. Новый шквал ледяного ветра заботливо окутывает меня с головы до ног и я ёжусь, потирая предплечья. — Решительно отказываюсь обсуждать детские травмы на морозе! Если хочешь продолжить и задать свои чертовы пять вопросов, то либо наколдовывай теплое место, либо я валю домой. На этот раз из нездорово-бледных («от малого количества сна или он выматывает себя до состояния полутрупа? Или и то, и то?») срывается настоящий, ничем не прикрытый смех. — Справедливо. Мой знакомый держит кафешку недалеко отсюда и готовит лучший в мире горячий шоколад. Сойдёт за место для откровений? Я кривляюсь и с недовольством показываю кончик языка. — Ненавижу горячий шоколад. Но раз другого места нет, то сойдёт. Сколько нам идти? На мое заявление о горячем шоколаде герой только с усмешкой качает головой. — Идти? Кто сказал что нам нужно идти? Ехать минут 7, — он быстро достигает края крыши и перемахивает через ограждение сбоку с негромким шумом приземляясь. Пожарная лестница жалобно скрипит, не привыкнув к такому напору. Найтвинг протягивает руки вверх, с готовностью расставляя в стороны, — Прыгай, я поймаю. — Вот она, мечта всей моей жизни — играть дамзель в беде и прыгать в руки неизвестным симпатичным мужикам в масках, — бормочу, в очередной раз за вечер перебираясь через ограду. Найтвинг фыркает и прикрывает улыбку (и чего у него слух такой хороший?). Я сажусь на корточки и легонько отталкиваюсь. Через несколько секунд мое тело встречают знакомые руки, что тут же опускают меня рядом. — Считаешь меня симпатичным? — Он весьма символично отряхивает руки и идёт вперёд, быстрыми натренированными движениями перескакивая через несколько ступенек подряд и цепляясь за перила в поворотах (что не мешает ему выглядеть все так же гимнастически-мягко). Я еле поспеваю за ним. — Да кто ж не считает! Ты хоть в зеркало себя видел? Модель Прада в реальной жизни, только без этих огромных плеч на костюмах и лицо у тебя попроще, — несусь вперёд в отчаянном желании не отстать и перемахиваю через несколько ступенек, запинаясь и чуть не падая. — Осторожнее! — практически напевает, — Вижу, кому-то не хватает физической подготовки! Перед глазами смазанно несутся проржавевшие трубы, ступеньки, крепления и черно-синяя широкая спина. — Вижу, кто-то совсем не хочет задавать пять вопросов, которых так добивался! — Возвращаю полу-язвительный комментарий чуть громче, чем следовало. — Ладно-ладно, извини! Думал, что живя на улице быстро бегать на длинные дистанции это база для выживания, — он скрывается за очередным квадратным поворотом. Скудные жизненные силы, что теплились в моем тельце иссякают и я начинаю задыхаться. Благо, быстрый взгляд на приближающийся грязный улочный асфальт даёт надежду. — Кто сказал, что я живу на улице? — С небольшим перерывом восклицаю и громко выдыхаю, подталкивая себе ещё сильнее чтобы догнать шустрого парня. Пересекаемся мы только когда я медленно сползаю вниз по пожарной лестнице и пружинисто приземляюсь побаливающими ногами на земную поверхность. — Вообще, как для человека, что далёк от спорта неплохо, — доносится голос сверху, пока я секунд десять сижу на корточках и стараюсь отдышаться. — Ну спасибо, — мрачно фыркаю и подымаюсь, хрустя коленными суставами. Найтвинг идёт вглубь непривлекательного переулка, ловко огибая не эстетичного вида лужи и заходя за ещё менее привлекательный мусорный бак. Я уже хочу скептично крикнуть уже сформировавшуюся подколку, но негромкий рёв движка прерывает поток мыслей. Из темноты выруливает красавец мотоцикл, который раньше мне попадались только на обложках глянцевых журналов. Большие колеса, злобно прищуренные жёлтые фары, изогнутое защитное стекло и плавные формы — что-то между Кавасаки и классическим Харлеем, если такое возможно. Имея такого зверя, о чем ещё можно мечтать? Красавец останавливается прямо напротив меня и Найтвинг ловко кидает мне черно-синий шлем, в цвет его костюму. — Надень на всякий случай, — коротко приказывает. Я закатываю глаза и залажу позади героя, послушно натягивая шлем. Кожаная поверхность сиденья кажется такой приятной на ощупь… — Держись крепко, я не люблю медленную езду. — Я тоже! — Ноль неловкости, я вновь обвиваю руками его торс и на лице расцветает счастливая улыбка -хорошо, что он не видит-. Не хочется признаваться в том, что это моя первая, но такая желанная поездка на мотоцикле. И что же я хочу сказать по этому поводу? Ночи лучше у меня в жизни не было! -Никогда не скажу это Найтвингу-. Здания, машины, пешеходы — все быстро мелькало на периферии зрения, а цвета смазывались в неопределенные смеси. Звук мотора заглушал все другие. Найтвинг — умелый водитель. В его движениях нет ни одного лишнего, в повороты он входил четко и плавно и казалось, что мы кользим не по побитому асфальту, а по ледяной площадке. Восторг трепещет и кричит в самой высокой точке лёгких и из меня вырывается тонкий неконтролируемый писк. Я желаю, чтобы эта поездка длилась вечно. Но тем не менее внушительные высотки достаточно быстро сменяются угрюмым серым ландшафтом, так присущем Готэму. Скорость медленно сбавляется и у меня появляется шанс осмотреть полутемные улицы уже известного мне района. Граффити не самого лучшего качества, несколько выбитых окон в неказистых домах и невзрачные забегаловки с мигающими названиями — вот это и есть мой дом. Неужели друг Найтвинга держит кафе прямо здесь? Тогда ему точно приходится худо, особенно по пятничным вечерам. Или же он сам шкаф два на три, что пугает пьяных грабителей одним своим видом. А может он такой же как Найтвинг? Борец с преступностью под прикрытием, а кафе это просто хобби? От собственных фантазий меня отвлек аккуратный толчок в плечо. — Слазь, приехали, — коротко и ясно. Я поспешно киваю и неаккуратно сползаю с байка, попутно отдавая шлем Найтвингу. Тот указывает пальцем на заведение в пяти метрах от нас и произносит: — Подожди тут, я быстро. И исчезает из поля зрения, скрывшись за углом с мотоциклом, не дав мне и слова сказать. — Ммм, ладно? — Я упираюсь руками в бедра и придирчиво разглядываю то самое заведение. Покосившаяся вывеска, замыленные окна, ставшие коричневатыми, и древняя дверь, с верху до низу обклеенная психоделичного вида наклейками и надписями. Изнутри горел неярких теплый свет, что единственное привлекало в открывшейся мне картине. Типичный представитель района. Найтвинг вскоре возвращается, видимо, оставив мотоцикл в переулке, где меньшая вероятность, что его нагло утащат. Не думаю, что байк Найтвинга так легко увести, но в этом районе возможно всё. — Да, знаю, выглядит не очень, — читает мои размышления по поводу кафе Найтвинг, останавливаясь рядом. — В этом районе все выглядит не очень, так что удивить меня тебе не удалось. Тихое фырканье. Он толкает дверь внутрь и придерживает. Я быстро шмыгаю в помещение прямо за ним. Видавшие лучшие годы диванчики с когда-то бывшей зелёной обивкой у стен; скользкий кафель; тихий потрескивающий рок-н-ролл, доносившийся из колонок; покосившиеся картины-отголоски бурных шестидесятых, судя по стилю; длинная барная стойка до самого угла и крохотная приоткрытая дверь, из которой доносились звуки жизни. — Джерри! Я привел гостя, не нальешь нам выпить? Я в неверии смотрю на парня и тот быстро исправляется, стреляя недовольным взглядом: — Чего-нибудь горячего и не, — он выделяет это слово и я картинно скисаю, проводя указательным пальцем по щеке, изображая глубочайшую грусть, — алкогольного. Из дальнего прохода выныривает мужчина под сорок с прямоугольными очками на длинном носу, в джинсах и слишком большой клетчатой фланелевой рубашке. На его скрытом густой бородой и усами лице проглядывалась улыбка. — Найтвинг! Давно ты ко мне не заглядывал, я уж думал приключилось что, — его взгляд перемещается с моего спутника на меня. — Очередная заблудшая душа, я погляжу? — Можно и так сказать, — опережает уже желающий вырываться из моего рта протест «мышь» и кладет руку на плечо, легко возвращая улыбку. — Понимаю, понимаю, — бормочет мужчина, заходя за стойку и протирая руки серым полотенцем, — так что я могу вам предложить этим вечером? Горячего, говорите? Что на счёт «Жидкого Штруделя»? — он соединяет большой и указательный пальцы в бублик и смотрит прямо мне в глаза с прищуром. Я рассеяно пожимаю плечами. — Яблоко, корица, две дольки лайма и, — шумно вдыхает воздух, — совсем немного сахарной пудры. Мик Джаггер негромко добавляет: «Oh, yeah» и из моих уст против воли срывается смешок. — Да, было бы идеально, — привычно почтительно киваю и подхожу ближе. За стойкой уже происходит процесс. Из такого же обклееного, как и входная дверь, холодильника насильственно выуживается бутылка яблочного сока, а на невидимую с моего расстояния плиту с тихим лязгом падает кастрюлька. — А тебе как обычно? — Не оборачиваясь, добавляет Джерри, обращаясь к моему спутнику, пока размешивает что-то в высоком бокале. — Лучше твой фирменный ромовый шоколад. — Принято, — нараспев произносит Джерри, не отвлекаясь. — Ага, не алкогольного, сказал он, ишь какой, — бормочу себе под нос. Найтвинг садится на тонкий барный стул и я аккуратно залажу на соседний, придерживаясь руками за стойку. Черт бы побрал мой невысокий рост. — Ещё вырастешь, не волнуйся, — второй раз за вечер читает мои мысли парень и облакачивается на стойку. — Кажется, тебе возраст в этом не помог, — не удерживают от подколки и тут же получаю лёгкий тычок в бок. — Говоришь, ты не живёшь на улице. Тогда где ты живёшь? — Найтвинг решает больше никак не отвечать на провокацию и переходит к причине нашего появления в этом месте. — Это твой первый вопрос? — Тот кивает и я набираю воздуха в лёгкие, — Скучный ты. Ну, мне же легче. В паре кварталов от сюда, если честно. Я замолкаю и тут же получаю укоризненный взгляд. — Что? — Развожу руками, — Это ответ! — Но неполный! Играй по правилам. — Мы не устанавливали правила! — Они общие для всех, давай не выёживайся. Тихий вздох со стороны: — Как дети малые, ей богу. Найт, ты взрослый, веди себя соответствующе, — Джерри угрожающе машет ложкой в его сторону. Я драматично дую щёки и закатываю глаза. Стук ложки о стекло, журчание воды и негромкий голос Дэвида Боуи служит мне аккомпаниментом. — У моей матери есть подержанная квартирка на углу Берри-стрит, но она сама там не часто бывает. Можно сказать она вся моя, ничего особенного, — я еле вытягиваю из себя общее описание. — А кто твои родители? — Тут же поступает следующий вопрос — видимо, Найтвинг так сяк удовлетворился коротким ответом на предыдущий. Я пожимаю плечами. — Ты действительно скучный. Все до ужаса прозаично: отца не знаю, он и не появлялся никогда, мать работает проституткой в клубе, — я морщусь, — она просто оставляет немного денег в конверте на столе раз в неделю. Найтвинг хмурится. — Звучит как пренебрежение детьми. Неужели в школе никогда не интересовались… — Качеством моей одежды? Тем, что никто не приходит на собрания? — Опережаю его, не заставляя договаривать смущающую фразу. — Нет. Я доплачиваю алкашу по соседству чтобы тот иногда ходил как мой представитель, пару раз им хватило с головой, — в этот момент на стойку приземляется высокий стеклянный бокал с горячим напитком цвета корицы и я благодарен киваю Джерри, подвигая его к себе, — Ты можешь удивиться, но мне так легче. Живёшь как хочешь, сам о себе заботишься, заводишь друзей, расстанешься с ними, можешь рвануть в другой город, не предупредив никого — предупреждать то некого. Я делаю маленький глоток и по моему горлу расползается приятное теплое чувство, а запах корицы блаженно витает в воздухе, обволакивая мои обонятельные рецепторы. — Если бы все было так легко, как ты говоришь, я бы не встретил тебя на краю крыши высотки. Джерри делает вид что ничего не слышит — на его лице не дрогнул ни один мускул. А может, он действительно наслушался бесчисленное количество таких историй, мало ли кого приводит сюда Найтвинг посреди ночи. По моему телу проходит быстрая дрожь и я тут же высоко задираю нос: — Это был приступ подростковой ненависти к миру вокруг! Тебе ли не знать, ты каждый день маешься с безнадежностью этого общества. — Не все из них настолько безнадежны, как ты думаешь, — краем глаза я ловлю тонкое подрагивание губ. Плохие воспоминания? Хорошие воспоминания? Черт их знает, этих людей. — Брось, я живу среди этих людей и вижу их каждый раз, когда иду в магазин за чипсами, — тихо фыркаю, делая уже большой глоток коричного напитка. Да уж, ночь сегодня выдалась на удивление холодной. — А я с ними говорю часами, прямо как сейчас с тобой, — в его голосе я слышу укор. Понятно, меня пытаются учить. Неудивительно. — Хочешь сказать, я напоминаю тебе преступников, которым ты бьешь рожи каждую ночь? — Нет, отнюдь, ты гораздо милее их, — по моим волосам приходится теплая рука и ерошит волосы. Приятно? — Просто хочу сказать, что всем нужен шанс. Даже отпетым злодеям. — Поэтому ты никогда не убиваешь? И Бэтмен тоже? Разве не проще было бы избавиться от того же Джокера навсегда, он ведь губит десятки мирных жителей, — я не замечаю как распаляясь все больше и больше, уже спрыгивая с барного стула. — Я буду ничуть не лучше чем он, если убью его, — пронзительные лазурные глаза смотрят практически сквозь меня, но я все равно ощущаю тяжесть этого взгляда. — Но!.. — Хватит. — Достаточно жёстко чеканит собеседник и я автоматически ёжусь. Найтвинг замечает мои неосознанные попытки отодвинуться подальше и тут же смягчает тон, — Сегодня мы говорим не обо мне. Думаешь, в твоих силах убить человека? Я медленно приподнимаюсь и карабкаюсь обратно на стул, задумавшись. На плите вновь что-то негромко шипит, а Джерри не подаёт признаков заинтересованности в нашем диалоге. Это что, картошка? Я мотаю головой в попытке сосредоточиться. — Засчитаю это за третий вопрос. В моей жизни было всякое дерьмо. Думаю…да. Если бы угрожала опасность другому человеку. Ребенку, например. Я говорю медленно, с расстановкой, и не замечаю как мои пальцы рисуют круги на деревянном покрытии. Это был действительно хороший вопрос… На плите шипение становится все громче, но широкая спина Джерри мешает мне подсмотреть, что он там колдует. — Помнится, на крыше я слушал о том что ты ненавидишь людей. Я резко вскидываю голову и практически с яростью выдаю: — Дети другие. Они не должны страдать за ошибки взрослых. И если было бы нужно… — я запинаюсь, снова опуская глаза и сжимая бокал в руке, — я могу отдать жизнь за то, чтобы другой ребенок жил бы счастливо за меня. На лице Найтвинга отображается грустная улыбка. — Я с тобой согласен. Дети не должны страдать из-за взрослых, — и снова чужая рука проходится по моим волосам, теперь задерживаясь на несколько секунд дольше, чем раньше. Я знаю что он имеет ввиду когда говорит про детей. Меня. — Ты что, пытаешься меня как собачку приручить? — Недовольно бормочу. — Скорее как дикого волка, — добродушно фыркает герой и убирает руку. Я уже хочу закатить глаза и сострить, но перед моими глазами появляется старая потрескавшаяся тарелка, полная подрумяненных, ровно нарезанных кусочков жаренной картошки, политой кетчупом. Я удивлённо поднимаю взгляд на повара и мужчина выдаёт мне басом: — Ты кожа да кости. Поешь, глядишь, и наберёшь до нормального веса. — Ссспасибо… Заикаюсь? Со мной редко такое случается. Я беру один из ломтиков двумя пальцами и осторожно кладу в рот. И закатываю глаза. На этот раз от удовольствия. Боже, как давно мой желудок не испытывал подобный рай! Горячее, домашнее, пусть и приготовленное впопыхах незнакомым мужчиной. Почему обо мне все резко так начали заботиться? — Джерри, я тебя не знаю, но уже люблю. Мужчина выдаёт глуховатый смешок и усмехается в пышные усы. — Ешь, ешь. А ты не смей воровать еду у ребенка! — Быстро реагирует на протянувшуюся руку Найтвинга и шлёпает того полотенцем. Найтвинг шипит и картинно дуется: — Да я ж только попробовать! — Знаю я твое попробовать, сожрешь все и не подавишься! — Мужчина назидательно приподнимает оружие массового поражение в виде старого полотенца неопределенного цвета и трясет в руке. Найтвинг так же картинно поднимает руки вверх и покорно выдает: — Сдаюсь! С моей стороны доносится неразборчивое хрюканье и оба тут же поворачивают головы. Я затыкаю рот рукой и смотрю на мужчин большими глазами, мотая головой в попытке поскорее проглотить картошку и не подавиться от смеха. Трудная задача. Господи, какие же они смешные. — Ты это…жуй давай, — мне прилетает тяжёлой ладонью по спине и я чуть не выхрякиваю все на стол. Мычу, наконец-то справившись с едой и тут же возмущённо пинаю ногой Найтвинга. — Нормальный вообще? Зачем так людей стукать, подавлюсь же! Настала очередь Найтвинга закатывать глаза. Он пододвигает ко мне бокал ещё ближе, а свой берет тремя пальцами. — Пей. Драться любишь? Мысленно подсчитываю вопросы в голове. Уже четвертый, кажется. — Допустим. А как ты?..- Мой вопрос обрывается, как только я вижу выразительный взгляд собеседника на моих руках. Точно, костяшки. Долбанный Майк, чтоб ему. — Вопрос снимается. Это хулиган наш местный решил показать, что он самый крутой, — вижу вопросительный взгляд и разъясняю, делая ещё один глоток «Жидкого Штруделя», — хотел толкнуть мет 7миклашкам, а они и повелись. Думали, как дурь будет лёгким, видимо, ан нет. Не суть, никакого мета им не досталось, а вот Майку ещё как. Нефиг мелким фигню толкать, — бурчу, закидывая в рот ещё ломтик. — И где в итоге тот мет оказался? И только попробуй засчитать это за пятый вопрос, — предупреждающе. Я пожимаю плечами, принимая это правило. Честно, и не очень хотелось. Тут тепло, меня накормили и напоили. Кажется, даже бесплатно. Лафа. — У какого-то рандомного нарика с соседней улицы. Заплатил хорошо, и отлично, не мое дело с кем он там его разделил или сам все снюхал. Деньги не пахнут, знаешь ли. Я могу почувствовать тяжёлый взгляд что прожигает мое плечо пока я миролюбиво точу картошечку. Ну емае, ну чё ему не молчится-то. — Поверь мне, дорогой мой, если бы во мне была хоть капелька желания упороться — меня бы уже знали все наркоманы Готэма. Если я что-то делаю, то делаю это качественно, — м-да, пафосно прозвучало. Аж противно. Ну да похрен. — Я рад, что ты ответственно относишься к этому вопросу, — непривычно низким голосом ответил Найтвинг спустя несколько тяжёлых секунд. Как он быстро переключается…а недавно смеялся. Разговоры у нас не лёгкие, но разве это был мой выбор? — На моей памяти было слишком много смертей от передоза. Хватило и этого, — легко слетает с языка. До того, как я успеваю прикусить его и осознать, что такое лучше не говорить человеку с тонким чувством справедливости, каким бы крутым героем он ни был. Ещё больше же ж волноваться начнет. Черт. Я поднимаю взгляд и тут же ловлю непривычно блестящие за маской глаза Найтвинга (точно, он, кажись, убрал светонепроницаемость или как оно называется…ещё раньше, так как была возможность увидеть цвет его глаз. Ему не страшно? Его лицо почти ничто не прикрывает!). Действительно красивые глаза. Наверное, такого цвета должен был океан, который мне никогда не доводилось увидеть. Но сейчас эти глаза подозрительно поблескивают и пока в моей душе поднимается паника, меня резко притягивают к своей груди, заставив полностью опереться на парня впереди. Что на него нашло? Неужели это из-за слов про передоз? Но это же классика жанра, он должен был видеть тысячи таких людей разве нет? И в какой раз за вечер теплая рука в перчатке опускается на мой затылок и медленно поглаживает короткий ёжик темных волос. Медленно, неторопясь, перебирая прядь за прядью. Левая осторожно выводит узоры на моей спине, не ниже лопаток. Я замираю. Чужое дыхание струится где-то рядом с движениями одной руки и маленькие волоски вздымаются от лёгкого дуновения. Почему так приятно?.. В баре становится непривычно тихо — ничего не скрипит, не шуршит, не шипит. Только дыхание да Боб Дилан отчаянно завывает про вечную молодость из шипящих колонок. Ему захотелось меня пожалеть? Или он тактильный? Я отчаянно перебираю варианты в голове и тихо надеюсь, что от меня не несёт помоями. Совсем не романтично вышло бы. — Хочешь чтобы у тебя была семья? — Тихий шепот на ухо. Сердцебиение учащается. — Нет. Тогда мне придется волноваться за других. Привязанность это слабость, — бормочу в ответ и неосознанно сжимаю один из выступов на броне Найтвинга. Чужая грудь ровно поднимается и опускается. Найтвинг не убирает конечностей с моей спины. Я чувствую, он знает, что я вру. Но мне не хочется признавать это даже внутри моего прокуренного мозга. — Мой близкий друг, Джейсон…у него есть своя школа боевых искусств, необычная школа, — говорит тихо и с расстановкой. Я уже открываю рот, чтобы его оборвать словами, что у меня нет денег на такую роскошь, но герой будто читает мои мысли, — и денег он не требует. Только дисциплины и помощи в общественных работах. Он человек непростой, но он может многому научить. Особенно как справляться с собственным гневом. Я делаю глубокий вдох и осторожно отстраняюсь. Найтвинг не перечит. — Это и есть твоя просьба? Кивок. Я массирую виски двумя пальцами и прикусываю нижнюю губу. Какой-то Джейсон…школа боевых искусств, где учат контролировать гнев и не просят денег. Могу ли я доверять Найтвингу? Я мысленно себя отдергиваю и усмехаюсь. Ну да, это такой неоднозначный вопрос, особенно после совместных полуночных посиделок в неизвестном баре на окраине. Уже доверяю. Да и терять мне, в принципе, нечего. — Ладно. Хорошо. Можешь дать адрес? Найтвинг уже чиркает огрызком карандаша на обрывке газеты. Я тянусь за бокалом и допиваю уже остывший напиток. Вкусно, ничего не скажешь. В мою сторону скользит желтоватая бумага с аккуратной надписью: " ул. К. Льюиса, 3А». Я хмурюсь, вчитываясь в адрес. — Это же в самом центре Старого Города? — уточняю. — Точно. Можешь приходить в любой день и любое время. Желательно вечером, правда, Джейсон та ещё сова. Скажешь что от меня — проблем не будет. Я скептически приподнимаю бровь, но прячу записку в задний карман, отдельно от ключей и звенящей мелочи. — У тебя весь город в знакомых ходит? — Можно и так сказать, — кривая усмешка и парень встаёт, непонятно откуда выуживая помятую сотню и кладя на стойку, — Если придет ещё, накорми и напои, хорошо? Они говорят, будто меня здесь нет. — Оскорбляешь, — картинно хмурится Джерри и сотня баксов незаметно пропадает из виду, — мог бы и не говорить, мы не первый день знакомы. Я развожу руками. — Алло, я все ещё здесь? И тут же получаю очередное взьерошивпние волос. На поясе у Найтвинга что-то противно пищит и тот устало вздыхает. — Мне действительно пора. Надеюсь, в следующий раз мы встретимся при лучших обстоятельствах, мелочь. Тебя подвезти? Я мотаю головой. — Говорю же, мне тут до дома пару кварталов. — Ну хорошо. Тепло исчезает с моей головы и плеч. Я смотрю уходящему герою в спину и не знаю что сказать на последок. Наверное, мои глаза выглядят сейчас потрескавшимися старинными тарелками. До жути захотелось крикнуть: — Эй, я буду стараться! Поворот головы и яркая улыбка. — Буду наблюдать за тобой. Хлопок двери и звон колокольчиков — странно, когда мы заходили их не было слышно. Может быть, слух сыграл со мной злую шутку. Мы с Джерри остались одни. Он типично киношно протер и так чистый бокал и со стуком поставил его на стойку. — Чаю? Я не отрываюсь от созерцания клееной-переклееной тысячу раз двери. Слышен приглушённый шум мотора. — Да, если можно.