Рядом

Энид сидела на крыше беседки, свесив ноги через край, и всматривалась в даль, задерживаясь взглядом на зашторенных окнах домов. Тишина била по мозгам и в ушах гудело от урагана ненужных мыслей. Энид скривила губы. Ночью воздух был намного холоднее. Александрийцы старались не выходить на улицу в это время, боялись темноты, даже окруженные стенами. Но Энид любила это время больше всего. Она умела выживать — это было то время, когда скрываться было проще всего (но опаснее передвигаться). То время, когда темнота скрывала ее тень, а выдолбленные дождем и временем земляные пещерки служили укрытием на пару беспокойных часов сна. В это время она не видела дальше вытянутой руки, и каждый подозрительный шорох листвы или треск ветки (на которую она сама порой и наступала) заставляли ее рефлекторно выхватывать нож из-за пояса и сверлить взглядом сгущающийся сумрак. И хоть ночью она тоже натыкалась на пару-тройку ходячих, время от этого не становилось хуже. Наоборот, когда она вонзала острое лезвие в прогнивший насквозь череп, будто делала из башки ходячего канапе, Энид чувствовала себя на своем месте. Что вот она, ночь, прохладный воздух, мамин кинжал за поясом и восставшие из мертвых ублюдки, норовящие перегрызть ей горло своими рыхлыми зубами — все это казалось ей правильным. Это было ее предназначением. Выживать в одиночку. Это начало ей казаться правильным, истинным, когда ходячие на ее глазах разорвали папу и маму. Она помнит тот день, как будто это было только вчера: она, папа и мама колесили по мертвой Вирджинии вот уже несколько месяцев, запасы на троих подходили к концу, а из воды была только подтухающая вода в пластиковой бутылке под сиденьем. Ехали они молча, как и много дней до этого — говорить не хотелось, да и сил не было. Мама ткнула пальцем в карту: — Том, сворачивай здесь, — буркнула она. Папа молча свернул за полуразрушенный дом и буквально через пару метров машина встряла, издав характерный хлопок. Всех троих в салоне качнуло вперед, и отец злобно вскрикнул: — Господи! — он ударил ладонями по рулю. — Блядь! — Выбирай слова при Энид, Том! — шикнула на него мама, а потом обернулась к Энид. — Ты в порядке, милая? Энид взглянула на маму и кивнула. Женщина криво улыбнулась. Том вытащил из бардачка инструкцию и с видом мученика вылез из машины. — Бетти, посидишь здесь или поможешь мне? — предложил отец. Мама бросила спешное «давай помогу» и вышла. — Энид, пересядь на водительское сиденье, попробуешь завести машину, пока мы будем чинить. Она быстро перебралась вперед и встала, высунувшись из машины, держась рукой за открытую дверцу. Тревожным взглядом она бегала туда-сюда, вслушиваясь, надеясь, что они не придут. Между ними тремя было негласное правило — называть мертвецов «они». Так было проще. — Здесь написано, что предохранитель зажигания отмечен на рисунке двадцать семь, — донёсся голос мамы, к которому тут же добавился вопрошающий голос отца: — Понятно, и как его найти? Энид вертела головой из стороны в сторону. — Вот, он тут. Вдалеке послышались шаркающие шаги. — А это для чего? Из-за угла впереди, шатаясь, вышли два мертвеца. — Мам, пап, нам пора! Они клацали зубами, вытягивая руки. — Мы их видим, дорогая, нам нужно просто завести машину. Давай, смотри, Том, рисунок шесть — это выключатель аварийки. Энид прошиб холодный пот, сердце подскочило к горлу. — Думаю, мы можем обойтись без аварийки. Со стороны поворота вышли еще двое мертвецов. Энид обернулась, услышав до тошноты знакомое рычание. Она закричала. — Папа, они тут! Внезапно Энид почувствовала прикосновение к плечу и, вытянув нож из-за пояса, направила лезвие в лицо недоброжелателя, готовая нанести смертельный удар, пока не узнала в «недоброжелателе» Карла. Парень выставил руки перед собой и отступил назад. — Извини, — сказал он. — Я не хотел тебя напугать. Энид с минуту смотрела на него, а потом, будто стыдясь, понурила голову, убирая нож. Затем снова взглянула на Карла, который все еще недоверчиво косился куда-то на ее руки, а потом за спину, словно побаиваясь, что она снова выхватит нож. Энид заметила его бегающие глаза и тоже поспешила извиниться: — Я рефлекторно направила на тебя нож, — она помолчала, — просто не люблю, когда со спины подкрадываются, — Энид заметила, как Карл понимающе улыбнулся, — не делай так больше, а то в следующий раз без носа останешься, — она снова запнулась, — и прости что ли. — Я понимаю, — Карл обнял себя руками, когда пронесся пробирающий до костей ветер. — Я тоже выживал там, за стенами. Очень долго. Так что я понимаю тебя. Энид кивнула. Она знала. Она видела это в его глазах, все, что он пережил. Страх, кошмары, кровь и смерть. Она все это знала. Энид скрестила руки на груди и слегка вздрогнула, когда сильный порыв ветра всколыхнул ее волосы. Молчание не было неловким, наоборот, тишина в компании Карла казалась колыбельной. — Давно ты тут сидишь? — Не знаю, я не считала. Снова молчание. Энид, переминаясь с ноги на ногу, снова села на край крыши, уставившись вперед. За спиной заскрипели доски, и рядом очутился Карл, присевший так осторожно, будто боялся спугнуть девушку. Какое-то время они сидели молча, каждый думал о чем-то своем, пока Энид вдруг не заговорила: — Кого ты потерял? Карл опешил. Взглянул на Энид, будто хотел убедиться, в себе ли она. А затем, рассматривая ее профиль, ответил. — Людей, — язык не поддавался, он словно гнилым комом ввалился в горло, — моего возраста, помладше, постарше, повыше и пониже, — он не задумывался, сказав следующее: — маму. Энид повернула голову и посмотрела на Карла. — Мне жаль, что ты потерял ее. — Я не просто потерял, — его голос дрогнул, — я убил ее. Энид по-прежнему смотрела на него. Карл утер злые слезы рукой, надеясь, что поля шерифской шляпы скрывают его. Энид нервно теребила рукав водолазки, кусала губы. Затем пробормотала: — Я потеряла папу и маму, — она вздохнула, как перед прыжком в воду, — прямо на глазах. — Их… укусили? Или они погибли в начале эпидемии? — поинтересовался Карл, поражённый такой откровенностью. — Их разодрали они. — Они? — Ходячие. Молчание, прерванное всхлипом. — Когда… когда на них набросились, я успела спрятаться в машине. А потом все произошло так быстро… мне было так страшно, я так испугалась, что не могла отвести взгляд. Они кричали, так истошно… у меня заложило уши, — ее плечи тряслись от рыданий. — И когда… когда все стихло, я посмотрела в окно и увидела, как ходячий разрывает живот моего отца, остервенело вымазывая свое ублюдочное лицо в крови, жуя органы, все, все… — Энид сжала зубы, стараясь не поддаваться накатывающей истерике. — В тот момент… тогда… я пообещала себе, что выживу. Что не повторю их судьбу. Что я… я… Она закрыла лицо ладонями, продолжая часто-часто дышать, глотая рыдания. Карл сел поближе к девушке и осторожно погладил по спине. — Ты сильная, Энид. Ты очень сильная. Но рядом с тобой всегда будут люди, готовые на все ради тебя. Необязательно справляться одной. Мы все рядом. Я рядом. Девушка резко вскинула голову, зло сверкнув глазами. На мгновение Карлу показалось, что на него смотрят все гончие ада в одном лице. Энид стряхнула с себя руку Карла и зашипела: — Мне не нужен ты, мне не нужен никто. Карл смотрел на нее в ответ. — Это неправда, Энид, — возразил Карл. — Нам всем кто-то нужен. Карл положил свою ладонь на ее, слегка сжав. Повторился: — Нам всем кто-то нужен.