Одержимый

      Инка разбудил звук капающей воды. Медленный, резкий, острый и очень раздражающий. Как будто кто-то долго и монотонно стучит молоточком по камню, то ли в попытках его огранить, то ли от желания надавить на и так расшатанные нервы чернильного. И это получалось отлично — от каждого звонкого «кап» чуть-чуть не дёргалась глазница.       Вокруг, когда художник нашёл в себе силы поднять голову, было темно. Настолько, что, казалось, вокруг просто ничего не было — скелет не мог разглядеть даже кончик собственного носа — который, к слову, немного зудил от странного ощущения слишком уж сильной влажности… Когда Инк принюхался, он поморщился — действительно, вокруг витал характерный запах плесени и влаги.       Только Инк ни в какую не помнил никаких мест, где он мог бы почувствовать такие запахи. Напоминало болото, но вокруг было слишком уж темно, да и никаких других звуков, кроме звука капающей воды (от которого у него начинала болеть голова — что за раздражающий звук!), вокруг не было. Ни булькания, ни ветра, ни насекомых. Только холод, сырость и назойливое ощущение, будто куда-то в затылок потихоньку входит маленький гвоздик. Ма-аленький, но тупой и ржавый — от этого болезненное ощущение только нарастало, как и внутреннее напряжение.       Художник не помнил, как он сюда попал и почему спал здесь. Не помнил, и от этого где-то под рёбрами начинало скрести странное ощущение — острое, болезненно тревожное и отвратительно отчётливое предчувствие почти выло, царапаясь о кости изнутри. Не то чтобы он первый раз забыл о чём-то, но ситуация, потихоньку складывающаяся в иронично тёмную картинку, ему не нравилось.       Пока что не было ни малейшего проблеска — и вокруг, и в сознании было так темно (в этот момент художник не смог сдержать нервного смешка), хоть глаз выколи. Да и кости ощущались довольно паршиво, как будто стали внезапно такими тяжёлыми и хрупкими — одно лишнее движение, и всё, что-нибудь сломается точно.       Только и оставалось, что пытаться напрячь свою чёртову память.       Инк немного откинулся на стену и задумался. С чего же это всё началось… ***       Ох уж эти красные глазки, повсюду следующие за ним, в какую бы сторону он ни пошёл.       Свап вот уже несколько минут пытался сосредоточиться на том, чтобы разыскать хоть кого-нибудь в свап-вселенной, в которой совсем недавно произошёл довольно сильный всплеск. Всплеск такой силы, что листок, на котором была размещена эта вселенная, едва не начала крошиться. И теперь даже было понятно почему — кроме обладателя странной формы красных глаз (или зрачков?), во вселенной не было вообще никого. Художник было предположил, что это из-за прошедшего здесь пути нейтрала, только, к собственному почти ужасу, после примерно получаса поисков обнаружил в сарае около дома скелебратьев человеческий труп, которому было уже… Ну, во всяком случае, он выглядел так, будто человек умер несколько дней назад. К тому же художник не мог не отметить то, что тело, покрытое разного вида ссадинами, синяками и укусами, было накрепко приковано к стене тяжёлыми кандалами, а неподалёку стояла наполненная чем-то собачья миска — это, кажется, было раньше чем-то вроде салата…       Вкупе с запахом и следами разложившейся крови на полу, стене и стоящей неподалёку кровати со старым и почти непригодным матрасом, создалось настолько тошнотворное зрелище, что даже Инку пришлось после выхода из сарая стошнить прямо в грязный снег.       Конечно, он видел много разных сцен зверской расправы над кем-то, но тогда тела не облачали в короткие платьица и не пришивали губы в подобие улыбки…       От снова вставшей перед глазницами картинки художник прижал ко рту руку, чтобы сдержать новый рвотный позыв.       Кто бы ни успел здесь побывать и что бы он здесь ни делал, позволить ему подобного он просто не мог — не мог и не хотел. В частности от нежелания снова сталкиваться с последствиями его… Кхм, фетишистских игр.       На исследование остатков Подземелья ушло несколько часов, и повсюду Инк сталкивался только с кучками изодранной одежды, прахом, кое-где валялись разные сломанные вещи. Лавки и магазины были пусты, а в баре Маффет царил такой бедлам, что Инк пройти-то толком не мог: бар был полностью разгромлен, вздыбленный от ударов пол усеивали бутылочные осколки, а мебель оказалась разворочена и раскидана…       И ещё — везде было тихо. Инк иногда пытался прислушаться, но даже тот, кто ходил за ним по пятам, не издавал звуков вообще. Ни шагов, ни вздохов, ни шелеста, ничего. И более того, он исчезал сразу же, как только художник пытался его выловить. Из-за этого ощущение, что именно этот незнакомец стал причиной такого погрома, росло почти в геометрической прогрессии — пронизывающий взгляд тенил холодком, достаточно заметным, чтобы по спине то и дело пробегали мурашки.       Когда поиск окончился, Инк решил остановиться, чтобы немного передохнуть. И местом отдыха он решил выбрать тихую локацию, располагающуюся вместо оригинального Вотерфолла — здесь пыль была меньше заметна, к тому же нашёлся-таки уголок, который не был испачкан чьим-то грехом и ненавистью и где было тихо и спокойно, наконец исчезли следящие глаза и можно было вздохнуть с облегчением.       Нехотя художник мысленно вернулся к увиденном им в сарае картине. Многое было не совсем понятно — что могло сломить волю Чары, что они так и остались мертвы, без попыток перезапустить? В теле не чувствовалось ни капли жизни: веки на безжизненном лице сморщились, в местах, где плоть когда-то разорвала нить, виднелись увеличившиеся дыры от того, что мясо обвисло и начало гнить. Проглотив отвращение, Инк припомнил, что на руке виднелись глубокие и давно почерневшие и загноившиеся вырезы, которые составляли какой-то узор. Какой — он понять не успел, и память подводила, но от этого становилось всё больше не по себе…       Свап тряхнул черепом, опустив руку на краски и несколько раз глубоко вздохнув, чтобы успокоиться самому и успокоить своё воображение. Он совсем недавно выпил краски и сейчас делать это было нельзя, хотя очень хотелось, чтобы отвлечься наконец от увиденной им…гадости — иначе эту картину просто было невозможно назвать, хотя Инк никогда не был…       «Кому я пытаюсь врать, мне каждый раз плохо от такого,» — художник почти обречённо простонал от этой случайно вспыхнувшей мысли. Следом за ней появилось отвращение к этому месту, потом — страх и, наконец, непомерное желание бросить это гадское место, которое и так скоро разрушится… И бороться с этим желанием с каждой секундой становилось всё сложнее — сначала маленькой волночкой, а потом всё сильнее начала накатывать тревога, от которой руки потихоньку начинали нервно дрожать.       От неприятных мыслей его отвлекли быстрые шаги и чей-то шёпот — от того, насколько неожиданно они раздались, художник вздрогнул и сразу вскочил на ноги. — Кто здесь? — голос чуть охрип, и Инк сразу поспешил прокашляться, чтобы вернуть ему хотя бы какую-то твёрдость. — Кто здесь?       Шаги остановились, голос затих. И только скелет решил, что он спугнул этого кого-то, из высокой травы, которой была закрыта небольшая укромная пещерка, выскочило что-то, напоминающее низкого монстра, который сбил Инка с ног. Его узнать оказалось несложно — дрожащее то ли от радости, то ли от испуга тельце, голубой шарф, чуть испачканный в чём-то липком, и дрожащие голубые зрачки… — Н-наконец-то! Кто-то! — Блу, съёжившийся на рёбрах художника, накрепко вцепился в него, захлёбываясь от судорожного дыхания. — Я!.. Ты!.. Надо уходить!       И тогда Инк не стал думать — чернильный портал пропустил обоих, вытащив из враз обрушившегося мирка, который обратился пеплом, развеявшимся по Области Набросков… ***       От воспоминаний окончательно разболелась голова — художник негромко зашипел, запрокидывая череп назад и слегка прижимаясь им к холодной каменной стене, немного мокрой и покрытой чем-то… Чем-то мерзко-скользким.       Сложно сказать, почему именно это пришло ему в голову — память художника никогда не отличалась крепостью, как бы ни прискорбно было это признавать. Но выражение лица Блу, которое ему не посчастливилось увидеть и которое отдавало болезненным отчаянием, почему-то вызвало у него новые мурашки, и скелет решил, что лучше ему продолжать вспоминать примерно в этом направлении. Хотя, кажется, ничего хорошего из этого не получится… Но, во всяком случае, он будет спокойнее, если всё узнает и поймёт.       Где-то под ногами что-то пискнуло и шершаво мягко коснулось его ноги — Свап вздрогнул и поджал колени, с удивлением услышав что-то вроде царапающего лязга. Конечности едва слушались — художник негромко зашипел от усилия, которое пришлось приложить… Писк стал громче и сместился куда-то немного дальше, а после оборвался — металлически громко треснула мышеловка, тихо хрустнули маленькие косточки, и всё снова стихло… Кроме того же омерзительного звука капающей воды — вот теперь начался и тик, от которого слегка подрагивала даже голова.       Создавалось ощущение, что тихий стук отбивал по костям тихий неровный ритм и слегка подёргивал его за нервы, как гитарист, любовно поглаживающий свой инструмент.       Инк тряхнул головой и постарался успокоиться. Несколько глубоких вздохов, разбавленных тихими покашливаниями, сумели сделать своё дело и вернуть ему небольшую долю самообладания и трезвости ума. Терпеть мерзкий звук стало немного полегче. — Ну что ж, сегодня будет трудный день, — с последним вздохом пробормотал он вслух. Совсем негромко, но этого хватило, чтобы каменное эхо подхватило его слова и повторило ещё несколько раз — ловушка, в которой он оказался, была почти непростительно мала. Может быть, шагов в семь или девять в длину и ширину, но не более того…       Но теперь появилось ещё кое-что, вызывающее напряжение. Инк по-прежнему ничего не видел, хотя сидел в темноте уже… Прямо так скажем, порядочно времени, хотя и витал в облаках. Он не видел ничего, абсолютно, даже свои невероятно тяжёлые руки, которые он попытался поднять, чтобы проверить страшную догадку.       Тут же горло будто сдавило небольшим, но болезненно неправильным жгутом, впившимся в позвонки — здесь не было вообще никакого света, ни капли. Он буквально замурован в каменном мешке, может быть, в сотнях метрах под землёй, может, здесь даже нет выхода или входа…       Творец резко вдохнул, будто почувствовав недостаток кислорода, и тут же снова закашлялся — поперёк горла встал ком. Теперь в воздухе витал хорошо знакомый, хоть и слабый, железный запах — кровь, то ли его, то ли ещё чья… Инк вскочил с пола и снова упал, больно ударившись о холодный камень — он сидел на полу, видимо, достаточно долго, чтобы всё затекло и просто не слушалось…       Мгновенно появившийся зуд выдавил из него судорожный вздох, отозвавшийся колкой болью где-то под нижними рёбрами.       Что с ним случилось и почему он здесь?!       Инк с силой прикусил губу и тут же наклонился немного вперёд — от резко накативших вопросов и паники его стошнило, и в нос сразу въелся запах свежих чернил, будто кто-то пропустил момент и поставил на листе бумаги большую кляксу.       От этого стало немного полегче — лишние краски покинули тело, позволив ему немного собраться и вернуться к воспоминаниям.       Правда, теперь художнику было чуть посложнее — руки и ноги болели и почти не двигались, их будто утыкали большими иглами. Но постепенно, помогая себе глубоким дыханием, Свап всё же сумел снова погрузиться в колодец мыслей и памяти. *** — Инк, Инк! А куда ты идёшь? — стоило только чернильному встать со своего места, на котором сидел неподвижно примерно последние минут сорок, как маленький ураган снова снёс его на пол. От крепких объятий, которые преследовали чернильного чуть-чуть больше месяца, тихо хрустнули рёбра. — Тише, тише, приятель, поаккуратнее, кхе, — Свап осторожно отстранил за плечи непоседу, слегка морщась от не очень приятного ощущения. Блу же, тут же сообразив причину, взмахнул руками. — Ох, тебе больно? Не переживай! Дай мне тебя осмотреть, я могу помочь!       Инк только покачал головой и улыбнулся, попытавшись внушить и себе, и ему, что всё это — пустяки и волнений не стоит. Тем более волнения Блу, хотя его внимание буквально к каждому неосторожному чиху было… Подозрительно сильным.       Никакого беспокойство это не вызывало — Блу охотно объяснил, в чём дело, когда чернильный спросил об этом.       «Не хочу, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое… Ты ведь мой единственный друг!»       Прежде чем снова встать, художник прокрутил в голове эти слова ещё раз. Принимать всё больше помощи, зачастую совершенно не нужной, становилось уже неловко — и вместе с тем слов, чтобы просто попытаться отвертеться, не находилось. Каждый раз, стоило художнику зацепить взглядом полные праведного желания помочь зрачки-звёздочки, все доводы, даже самые глупые, попросту застревали где-то под челюстью, и всё, что он мог выдохнуть, — это смущённое «спасибо».       Так случилось и в этот раз. — Ладно… Хорошо, можешь меня осмотреть, — художник сдался быстро и лёг на спину, позволив маленькой звёздочке беспрепятственно распахнуть его куртку и коснуться его костей. Ощущение прикосновений было странным: лёгким и шёлковым из-за перчаток, но, чем дольше чернильный терпел вынужденный осмотр, тем сильнее хотелось спрятаться от внимательного, прошивающего насквозь, взгляда.       Неожиданно Блу звонко рассмеялся, отчего Свап дёрнулся, мгновенно запахивая куртку. — Ты так мило покраснел, Инки!       Тут же чернилка ощутил, что его скулы действительно пылают не хуже, чем горят поленья в кострах инквизиторов. Под сразу усилившийся смех он поспешил встать на ноги и одёрнуть всю одежду, чтобы скрыть татуированные косточки. — Я, э-эхм… Мне… Мне пора идти, прости, Блу, я пойду, — торопливо пробормотал он, подбирая с пола кисточки и быстро оглядываясь в поисках последней. Дудл-Сфера ответила едва заметным мерцанием — кисточки вокруг не было, хотя пустое место на поясе явно указывало на то, что она явно где-то да должна была валяться… — Постой! Подожди, Инк, можно мне с тобой? — тут же цепкие пальцы оказались на его локте, стиснув так, что художник едва подавил шипение. — Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Я могу тебе помогать! А-а сидеть тут не могу! Тут очень пусто и очень одиноко! Инк, пожалуйста, я не буду тебе мешать!       По мере того, как говорил Голубика, пальцы стискивались всё сильнее — Инк немного прикусил язык и быстро кивнул. — Да, да, хорошо… — Ура! — хватка никуда не делась, и Инк почти обречённо взвёл глазницы куда-то вверх, торопливо протаскивая неуёмного Блу в портал, плюнув на потерянную кисточку — сейчас было явно не до того.       Как только художник ступил на снег, чужие пальцы исчезли — Берри с интересом осматривался по сторонам, негромко пофыркивая и немного морща нос от иногда касающихся его лица снежинок. — А что это за место? Кто здесь живёт? Ты с ними дружишь? — вопросы посыпались спустя всего мгновение после того, как Инк облегчённо вздохнул, решив, что хотя бы недолго побудет в тишине. Они шли таким плотным потоком, что успевать на них просто не представлялось возможным, Инк едва успевал осмысливать то, что у него спрашивали.       Надежда на то, что ему удастся немного передохнуть от такого давящего шума, осыпалась, как карточный замок. — Блу, пожалуйста, немного тише! — в конце концов взмолился творец, сложив перед рёбрами руки. — Пожалуйста, нельзя, чтобы здесь нас кто-нибудь заметил, это может изменить ход вселенной, а это запрещено!       Голубика сразу, как топором, обрубил поток своих слов — вокруг аж зазвенело от того, как стало тихо. Всего на мгновение художнику почудилось, что выражение его лица стало каким-то странным, застывшим, что ли… — Нам н-нужно быть тихими, хорошо? Потом… Потом я отвечу на все твои вопросы! На все! И потом покажу какую-нибудь другую вселенную… к-когда закончим здесь, ладно?       От навалившегося напряжения Инк начал немного заикаться.       К его облегчению, Санс в ответ улыбнулся и кивнул, показывая, что он понял. И действительно, всё то время, пока они занимались этой вселенной, он не проронил ни слова — иногда тихо посмеивался над монстрами, которых ему удавалось видеть, но на этом всё заканчивалась… И, если сперва Свап следил за своим компаньоном почти на пределе своей внимательности, в конце концов он расслабился — Блу не делал ничего такого, что могло бы заставить его волноваться. ***       Мысли, словно оборванные, поплыли подобно отражению в дождливом озере. Что происходило дальше на той прогулке — Инк никак не мог вспомнить. Было ощущение, что то, что было у него в голове, просто смазали неровными рваными движениями кисти: всё ещё оставались какие-то силуэты, но от них оставались только мутные тени.       Снова резко хлестнуло что-то металлическое, дробным стуком прокатилось эхо. Художник дёрнулся, поднимая голову и к чему-то прислушиваясь: кажется, где-то далеко, далеко что-то заскрипело… И это что-то приближалось — скрип становился громче, зеркалился и многократно усиливался. Было похоже на то, что где-то за стеной медленно ползёт огромное насекомое. Воображение мгновенно дорисовало этому насекомому крепкий хитин блёкло-зелёного оттенка и с десяток крепких ножек, угрожающе клацающих по камню.       Этот звук, примешавшийся к назойливому звуку капающей воды, только усилил головную боль. Из ноющей она превратилась в сверлящую — художник болезненно сморщился, слегка стукнув затылком о поверхность за спиной.       «Я не могу оставаться здесь,» — кое-как сложил он в ряд слова, с трудом приподнимая руки и ощупывая ими органайзер.       Раз, два, три, четыре…       Кистей на месте не было!       Инк попытался встать — и не смог; попытался нащупать краски — и не нашёл их; попробовал пошарить вокруг себя — и тут же вскрикнул, когда что-то так больно хлестнуло по пальцам, что фаланги едва не отделились от основной ладони.       Звук приближался, и скоро он стал таким громким, что, будь Свап человеком, у него непременно заложило бы уши.       Вместе с ним усиливалась паника — становилось всё тяжелее. Инк, конечно, старался успокоиться, но это было на удивление трудно… Что он выпил перед тем, как уснуть?       Раздался лязг, грохот, и скрип утих… А после где-то в стороне что-то зажглось — Инк зажмурился от бесчисленных бликов, мгновенно рассыпавшихся на влажном камне.       Застучали торопливые шаги. — Инки-и-и! — голос звучал радостно и так знакомо… Инк чуть-чуть не вскрикнул от радости.       «Это Блу!» — Надеюсь, ты не скучал без меня! — резко под рёбрами что-то ёкнуло, а дыхание перехватило. Захотелось закашляться.       Со скрипом открылась дверь, в верху которой красовалась маленькое «окошко» с железными ржавыми брусьями, и в помещение брызнул яркий свет, куда более яркий, чем тот, что мог пробиться сквозь щели в дереве. Вспыхнул солнцем, бросился на камень и разбился на миллион бликов и иск, каждая из которой больно ужалила зрачки — художник крепко зажмурился, отвернувшись чуть в сторону. — Мьех? Ох, прости! Прости, я сейчас! — судя по звукам, Блу начал что-то подкручивать. Лампа, которую он с собой принёс, противно скрипнула — и огненные круги, пляшущие на внутренней стороне костяных век, немного поблёкли. Настолько, что Свап сумел-таки поглядеть на пришедшего скелетика, невероятно довольного и в чём-то, кажется, испачканного — на его одежде кое-где виднелись довольно внушительные пятна неизвестного происхождения. — Я думал, что ты проснулся недавно и не успел привыкнуть к темноте, извини… Но великолепный я больше не допустит с этим промашек! — Где мы? — голос, ужасно хриплый, больно царапнул горло. Художник снова зажмурился и закашлялся, стараясь сдержать собирающуюся в глазницах влагу — с каждым судорожным вдохом по позвонкам проходилось острое ощущение игл, и от кашля эти «иглы» словно оставляли длинные и глубокие борозды.       И в какой-то момент воздух действительно закончился — что-то мягкое, напоминающее перчатку, но довольно неприятно пахнущее, полностью перекрыло и нос, и рот, просто не давая вдохнуть. И это что-то не исчезало, пока Инк не начал крутить головой. — Ч-что ты делаешь? — Свап с полным непониманием поглядел на взволнованное личико Блу. Правда, оно довольно быстро приобрело невинно-радостное выражение, что совершенно не вязалось с общей обстановкой. — Это всегда помогает, — Берри пожал плечами с таким видом, словно это общеизвестный факт. О котором, к слову, Инк слышал впервые. — Но это неважно! Ты выглядишь не очень… Хочешь поесть? Я очень старался, чтобы приготовить это для тебя! — не дав сосредоточиться на этой мысли, Блу громко хлопнул в ладоши и подобрал что-то с земли. Оказалось, что он принёс с собой поднос с несколькими тарелками: с тако, с салатом, с каким-то мясом (курицей, кажется?) ну и с несколькими небольшими, но удивительно чистыми стаканами. — Вот! Это не очень много… Но тебе должно помочь! Великолепный я уверен в этом! Что из этого хочешь?       Его голосок звенел, как целая туча чистых колокольчиков. Точь-в-точь как в воспоминаниях — восторженный тон не делся никуда. От этого стало чуть спокойнее. — Ам-м… — Ах, знаю! Тако! Приготовленные по специальному рецепту! Уверен, тебе понравится! — Берри поставил поднос на пол, на котором художник только мельком разглядел какие-то странные, нетипичного оттенка, блики, после чего взял в руки одно из приготовленных им тако.       Признаться честно, оно пахло бесподобно — от этого даже немного закружило голову. Хотя, может Свап просто давно не ел?.. — Скажи «а-а-а», Инки! Я помогу тебе! — Голубика поднёс восхитительно пахнущее блюдо прямо под самый нос, и Инк глубоко вдохнул, почти безвольно следуя его указанию и почти млея от того, что и вкус, не менее восхитительный, чем запах, оказался на его языке.       Однако, помня о том, что он здесь видел и вспомнил, он только вяло качнул головой. Как бы ему ни хотелось есть, лучше это всё-таки делать там, где вокруг нет никаких признаков того, что может произойти что-то плохое. — П-подожди… Блу, где… Где мои краски и кисти? — художник кое-как проглотил довольно внушительный кусок тако, тут же шумно сглатывая слюну. — Мьех? Зачем они тебе? — Они мне нужны, я же о-объяснял, — Инк слегка встряхнул головой, отгоняя наваждение и натыкаясь взглядом на что-то бесформенное, лежащее где-то в стороне. Где же здесь капает чёртова вода… — Тогда ты снова сбежишь, Инки. — Да нет же, я же…       Смысл сказанных слов доходил долгих несколько секунд. На слух они, эти слова, ложились очень неприятно — будто кто-то допустил банальную ошибку в банальном словосочетании. — …хах? Ч-что?       В блёкло-оранжевом свете притушенной лампы личико Блу вдруг показалось таким кровожадным. — Ч-что значит сбегу? С-снова?       И вдруг где-то в глубине чужих зрачков он разглядел яркий красноватый блеск… ***       Инк давно перестал слушать тех, кто говорил ему, что с его другом что-то не так.       Почему, собственно, так?       «Неужели ты не видишь?!» — нет, он не видел или отказывался видеть. Ну что с того, что Блу следует за ним попятам, куда бы он ни пошёл? Ну и что с того, что он не жалует тех, кому, собственно, не нравится сам Свап? Что с того, что он настороженно относится к тем, от кого чувствует угрозу?       Правда, таких было много. Даже, пожалуй, чересчур. Но чернильный вполне мог довольствоваться словами Голубики — и потому не особенно беспокоился на этот счёт. Ведь, в конце концов, что бы он ни думал, никто не был святым — разве что, хах, выходцы какого-нибудь ЭнджелТейла или подобного ему мирка. И, стало быть, нападки и обвинения Блу в какой-то степени всегда были хоть сколько-то основательными.       Как и, как выяснил Инк, все те, кто говорил, что с маленькой резвой звёздочкой произошли почти пугающие изменения.       Выяснил он это скоро после того, как по слёзному требованию ягодного очарования поделился с ним возможностью самому бегать по вселенным при помощи небольшого устройства, напоминающего телефон.       И сейчас, сразу после перемещения во вселенную, где прошла недовольная рябь, застрял чуть ли не там, где оказался, во все глазницы пялясь на, по-видимому, уже практически мёртвого монстра, накрепко прибитого к дереву несколькими острыми костями.       Инк медленным ошарашенным взглядом обвёл голову, с которой широкими полосами оказалась содрана шерсть, по остаткам вытекающих глаз, полупрозрачной слизью замёрзших на щеках, на широко раскрытый рот, полный большими сгустками застывающей крови, на вогнанную куда-то под ключицу кость, из-под которой раздавался тихий свист из пробитого лёгкого, на разодранную в клочья и словно вымоченную в какой-то смрадно воняющей жиже одежду, едва висящую на несчастном, на грубо насаженные на палки руки и ноги, на которых тот висел, а после и на прах несчастного — Свап только дёрнулся, чтобы ему помочь, но больше ничего не успел сделать.       Лохмотья, чуть кружась на воздухе, медленно опустились, повиснув на костях и распластавшись на изляпанном какой-то жёлтой дрянью снегу. То ли кровь, то ли масло, то ли ещё что…       Инк дёрнулся ещё раз, потом быстро отвернулся в сторону, закрыв руками лицо и пару раз глубоко вздохнув, чтобы попытаться успокоиться.       «Подумаешь… Человек решил порезвиться, аха… С кем не бывает…» — попробовал вяло убедить себя художник, крепко прикусив пальцы. Вокруг всё ещё стояла вонь — смрадом исходил сам снег, каждая снежинка, падающая на его тело, каждая веточка — мороз и снег тоже.       Чернильница закрыл рукой нос и быстро, слегка пошатываясь, поспешил дальше. Бежать пришлось не так далеко, прежде чем он наткнулся на пропитанную той же дрянью запылённую кучку одежды, затем ещё, и ещё, развороченная под самый постамент снежная статуя, изломанные головоломки, ямы, полные стонущих и умирающих, а потом — человек.       Его скелет нашёл около самого городка, прислонённого к вывески с названием города. И при виде расползшихся по снегу органов ему стало совсем дурно — на пропитанный прахом снег отправилась ещё одна порция чернил.       Труп сидел на месте, поддерживаемый с двух сторон костями. Инк прикусил шарф, с ужасом рассматривая висящую челюсть — кто-то позаботился о том, чтобы щёки были разрезаны почти по челюстные кости — и на свисающий из неё язык дурного оранжевого-жёлтого оттенка. Кровь до сих пор сочилась, её капли, чертя по губам дорожки, со стуком капали на ставшую твёрдой от мороза корке на одежде. На снегу, окрашенному в тошнотворный тёмный оттенок, лежали кисти — выше творец разглядел тонкие, но явно глубокие разрезы, проходящие аккурат между костями предплечья. А потом взгляд упал и на глаза — вытаращенные от ужаса и налитые кровью, словно готовые выпасть из глазниц вовсе.       О том, что происходило с телом ниже ключиц, и подумать было страшно, даже такому бездушному, как Инк.       Медленно, словно слыша скрип суставов, Свап отвернулся в сторону — с трудом, буквально вынудив себя отвлечься от рассматривания того, кого он когда-то мог назвать хорошим приятелем. И всё равно его останки попадали в поле зрения — потребовалось громадное усилие, чтобы встать на ноги и отойти в сторону, избегая смотреть на кровавые мёрзлые ошмётки. — Гха-а… Это н… Не человек, — для каждого слова приходилось делать большие глотки спёртого воздуха, насквозь прорезанного трупным сладковато-приторным ароматом. — Чт… О здесь… Ха-а, происходит?       Рёбра обдало неприятным ледяным холодом.       И чем дальше он шёл, тем больше росло его желание уйти и больше сюда не возвращаться. Довольно тихий таймлайн, где прежде всё шло так тихо и спокойно, что иногда в это даже не верилось, оказался изуродован до крайности. Это стало более заметно, когда художник вступил на территории Вотерфолла, где даже темнота не сумела спрятать то, что происходило здесь.       Больше всего по слуху бил хрип, разбавленный стонами и встревоженным шумом падающей воды. Он ощущался так, будто струился по костям — тяжёлый, гнетущий и… И вызывающий ощущение бесполезности — Свап просто не успевал помочь обречённым на встречу с Рипером и мог только с тоской и скоро появившимся безучастием смотреть на то, как они рассыпаются в пыль, не находя в себе сил даже на то, чтобы бросить на него взгляд.       А после, как только он остановился, чтобы немного передохнуть, где-то сбоку полыхнул низкий силуэт. Грудину обожгло ещё прежде, чем он успел поднять кисть. А в глазницах остались плясать блики в виде насыщенно-алых звёздочек. *** — Ты…! — от неожиданного воспоминания и наконец сложившегося паззла Инк чуть-чуть не задохнулся мерзко-болотным воздухом. — Это был… Т-ты…       Ягодный медленно наклонил голову, с явным непониманием глядя на художника и за тем, как тот судорожно принялся ощупывать свою одежду и как-то нелепо дёргаться то вправо, то влево. Но его взгляд теперь казался не обеспокоенным, а пытливым — словно тот следил за тем, чтобы скелет случайно никуда не делся.       Снова появилось ощущение застрявшего где-то под челюстью кома воздуха, неприятно давящего на позвонки. — З… зачем? Зачем ты… Что они…?!       Свап так ненавидел себя за то, что он никак не мог сложить слова в одно предложение — казалось, стоило только ему сделать вдох, как мысль просто улетучивалась, из-за чего приходилось говорить заново.       Отвратительное предчувствие забилось где-то в грудной клетке, Инк снова рванулся, чтобы встать, и опять сел обратно, на ледяной камень. Сил не было — и, как уже понял Инк, явно не из-за того, что он так долго сидел на одном месте.       Краем глазницы Инк зацепил мышеловку, в которую недавно попало что-то. Небольшая, но аккуратная, будто ухоженная, крыска с переломанным пополам хребтом, сейчас всё вокруг неё небрежными брызгами покрывала её подсохшая кровь.       Омерзительное зрелище. — Инки, ты побледнел… Что случилось? — Блу немного привстал, чтобы, наверное, проверить температуру художника, но тут же отдёрнул руку, когда Инк шарахнулся от него, как от огня, неловко заваливаясь набок. — Т-ты уб…убил их!       Инк, совершив над собой буквально нечеловеческое усилие, поднялся на ноги и прислонился к стене. Кости мгновенно отяжелели, да так, что Инк чуть-чуть не услышал хруста заболевшего позвоночника.       Правда, Голубика остался сидеть там же, в замешательстве разглядывая вызывающе-напряжённое положение чужого тела. — Кого? Инки, ты о чём? — Свап издал придушенный писк, злой и раздражённый из-за этого непонимающего выражения лица. — Мьех, успокойся… — Их! Всех их! — даже заикания куда-то пропали, уступив яростной решимости, стальными нотками зазвучавшей в потвердевшем от отчаяния, страха и злости голосе.       Художник судорожно и сипло вдохнул — в зрачках его друга скользнули алые пятнышки и тут же пропали, когда Блу встал на ноги, аккуратно положив надкусанное тако в тарелку. — Эй, тише… Инки, ляг, пожалуйста, ты сейчас слаб… — Что я здесь делаю?! — окончательно взбешённый хранитель буквально взревел, из-за чего с потолка скатилось несколько капель, назойливым шумом рассыпавшихся по мокрому полу.       Голубика остановился, потом тяжело вздохнул и подошёл, спокойно подхватив его по руки, несмотря на вялые попытки сопротивления. — Тебе нужно лечь, — спокойно повторил он, спокойно опуская Инка на кровать, удивительно сухую и тёплую относительно всей остальной камеры. — Н-не т… Трогай меня, — сипло забормотал художник, снова попытавшись подняться с кровати и тут же падая на матрас. Должно быть, на нём была какая-то магия. — Инки, ты просто не в себе. Всё хорошо, правда? Я здесь…я позабочусь о тебе, вот увидишь!       Инк только остервенело покрутил головой — он хотел только убраться отсюда, из уже знакомых тюремных камер под пустым замком, в практически вымершем мирке. Ну да, здесь его никто не хватится, даже Дрим…       В перегруженном разуме что-то треснуло, будто сломалась сухая ветка, и Инк тут же почувствовал, что проваливается в небытие. На него волной нахлынула тяжёлая темнота, промозглая, как воздух вокруг.       Последнее, что он увидел, прежде чем отдаться этой темноте, — это метнувшийся силуэт, который, кажется, что-то вливал ему в рот… Но даже сил закашляться уже не было. *** — Инки! Инки! Инки!       Голова немного болела от приснившегося чернильному кошмара. Он отступал неохотно, реальность казалась только вялой рябью на поверхности его сознания. Ощущалось это так мерзко… — Инки? Мьех, как ты себя чувствуешь?       Знакомый голос непрерывно звенел где-то в стороне, будто целая армия маленьких колокольчиков. Кажется, кто-то его звал… Но у Инка не было никакого желания открывать глазницы — темнота, сухая и тёплая, была такой приятной… — Инки-и-и!       С ленивым вздохом художник медленно раскрыл глазницы, поморщившись от яркого света. — Ох, проснулся! Я уже начинал было волноваться! Как ты? — Блу… П-потише… Пожалуйста, — тихо попросил Свап, снова морщась и вяло разглядывая потолок. Чистый, высокий. Кажется, выкрашенный в приятный пастельный оттенок… — Ты потерял сознание…я перенёс тебя сюда! — взволнованный голос не умолкал, и чернильный вздохнул, медленно и неохотно повернувшись набок, подставляя лицо под лучи солнца, лениво плывущего по стеклу большого раззанавешенного окна.       Он проследил взглядом за пылинкой, взлетевшей от его дыхания, и уткнулся носом в подушку. В затылке что-то защекотало и снова отпустило. — Блу, я…я устал, — негромко пробурчал хранитель, нежась в мягкой постели. Из неё так не хотелось вылезать.       Приятно пахло гвоздикой и каким-то чаем. — Ох… Да, да, конечно! Отдыхай… Я приду немного позже, — тон с обеспокоенного сменился на примирительно-заботливый. По полу, выстланному, видимо, каким-то ковром, прозвучали шаги. Тихо скрипнула дверь.       А художник остался в постели — он устал и не хотел вспоминать, что случилось до того, как он потерял сознание. Ему вполне хватало этой комнаты, большой, светлой и уютной, с окнами, выходящими на большую зелёную лужайку.       Ею был доволен и Блу — не зря же он провёл столько времени, оттирая её от останков прежних «хозяев».