***
Во второй раз это было не так больно. Надья уже поняла, что ее мужу без разницы, кто перед ним — главное, чтобы тело было теплым и более менее отзывчивым. Любые попытки сопротивления разозлили бы***
Однажды они вместе сидели у костра, пока в воздухе призрачным туманом витал густой аромат благовоний, а пряные духи струились рекой по опушке. Сегодня был день плодородия и весны, и, несмотря на всю жестокость ее мужа, он не жалел средств в этот священный день. Надья даже поймала себя на том, что ей нравится это, музыка неторопливо переливалась где-то позади, а острые черты ее мужа окрашивались мягкостью под светом огня. И в этот момент он выглядел почти приятным, поэтому было сложно не поддаться романтической атмосфере этой ночи. Девушка улыбнулась, позволив себя поцеловать, искренне радуясь, что этот поцелуй не был похож на позорное клеймо, которое предвещает боль и отвращение. И когда они вернулись домой, ей было хорошо — сложно сказать, что было тому причиной: приятное тепло от выпитого или же остатки былого веселья. Надья позволила отвести себя к кровати, не сопротивляясь чужим ласкам. В этот раз вторжение в ее тело не было болезненным, хотя, кажется, со временем она перестала обращать на это внимание. И чужие поцелуи по телу были почти что приятными, а горячий шепот почти что влюблённым. Конец наступил быстро и резко, вынуждая скривиться от чувства липкости и отвращения. Но это также означало, что ее долг на сегодня выполнен — Надья могла выдохнуть. Но чужие руки опустились ниже, пытаясь доставить ласку. — Нет… Нет, я в порядке, тебе не нужно, — вздрогнув, заверила девушка. — Успокойся, — прошептал он, увлекая ее в очередной поцелуй. — Позволь мне доставить тебе удовольствие. Надья попыталась вырваться из крепкой мужской хватки, но все ее старания не увенчались успехом. — Я хочу, чтобы ты кончила. Я знаю, что обычно я не обращаю на это внимание, и поэтому сегодня ночью я хочу тебя порадовать, — безусловно, Надья могла вынести и равнодушие, и жестокость, и боль, но такое тепло? …никогда. — Я знаю, но, пожалуйста, прошу, если ты хочешь сделать мне приятно, то позволь мне просто лечь спать. На мгновение, на короткое мгновение, в его глазах промелькнуло что-то похожее на сожаление, за которое она тут же возненавидела себя. — Я… я не хотел этого, — прошептал он, качая головой. Надья скривилась, думая о том, что он никогда не делал ничего, что было бы против его желаний. Он неловко поднялся с кровати, поспешно выходя из комнаты. И впервые Надья дала волю слезам, когда, опустив глаза вниз, она увидела кровь. Кровь младенца, у которого никогда не было шанса выжить… Ее муж вернулся с чашкой чая в руке, неловко протягивая ее в дрожащие руки девушки и стараясь не обращать внимания на слезы, исказившие ее лицо. Чай был слишком крепким, слишком сладким и приторным, но, наверное, это был единственный жест доброй воли от ее мужа по отношению к ней после их помолвки. — Спокойной ночи, Надья, — и это прозвучало совсем как извинение.***
Она убила его. Конец стал началом. Змеиный яд, дрожащие руки и обречённость сделали свое дело. Ублюдок горел изнутри, становясь с каждым днём всё бледнее и несущественнее, пока яд медленно распространялся по его венам. Возможно по деревне и ходили слухи, что его смерть была на руках его кроткой и послушной жены, по никто не был настолько глуп, чтобы озвучить их вслух. Женщины в их деревне и так славились причастностью к темной магии, поэтому ее статус отныне был практически неприкасаем. И, черт возьми, Надье это нравилось. Было что-то восхитительное в том, что теперь ее жизнь принадлежала лишь ей. Ее бабушка была мертва уже шесть лет, но девушка была уверена, что ее Яйа гордилась бы ей, ведь Надья была сильней того, что с ней сделали. Конечно, теперь каждый ее выход в город заканчивался страхом со стороны мужчин, которые сразу же отводили взгляд, но женщины и девушки тянулись к ней, словно мотыльки на свет, даже не пытаясь скрыть свой трепет. Теперь она была женщиной, которая не боялась быть собой, которая могла «разобраться» с жестокостью чужих мужей.***
За время своего замужества Надья успела забыть, насколько это прекрасно — просто жить, стоять под лучами жаркого солнца и чувствовать, как все проблемы становятся незначительными. Иногда она все равно падала в пучину своего прошлого, ненавидя свое тело и себя. В эти моменты ей хотелось содрать с себя кожу, чтобы добраться до той грязи внутри, что порой не давала свободно дышать. Но бывали и дни, когда призраки прошлого отступали, и она, не стыдясь ни себя, ни других, раздевалась, чтобы почувствовать, как солнце медленно собирает осколки внутри нее, делая ее цельной. — Мисс? — она резко обернулась, едва не оступившись с края обрыва. — Вы в порядке? — спросил мужчина примерно ее возраста, приближаясь к обрыву. Надья смутно узнала в нем брата одной женщины, за которой ухаживал старейшина их деревни. Он был сравнительно новым человеком в их местности или, по крайней мере, не тем человеком, с которым девушка была бы знакома — и именно это делало эту встречу такой захватывающей. — Конечно, просто наслаждаюсь морем, — он что-то пробормотал в ответ, медленно подходя ближе, чтобы встать рядом с ней. В это время года море всегда отдавало бирюзой, делая его сказочным. Ветер шумно трепал ее волосы, и, Надья могла поклясться, это мгновение было бесконечным. — Ты собираешься сказать, что женщины не должны быть свободными, полураздетыми и без сопровождения своих мужей? — прошептала она через несколько минут молчания, не желая нарушить эту идиллию любым шумом. Мужчина рассмеялся, и Надья поймала себя на мысли, что это звук был таким же удивительным, как и буйное море под ними. — Почему я должен говорить подобную чушь? Я ничего не имею против того, что вижу, — он замолчал, позволяя женщине обдумать его слова. Надья внимательно посмотрела на него, только сейчас замечая, что его глаза были цвета оливковых листьев. Он заметил ее взгляд, небрежно снимая с себя тунику. — Грех не поплавать в такую погоду. И я был бы очень рад, если бы вы согласились присоединиться ко мне. И… Надья хотела этого. Она больше не принадлежала мужу, солнце собиралось садиться ещё не скоро, поэтому не было никаких причин, чтобы отказаться от этого предложения. Мужчина с лёгкостью снял с себя оставшуюся одежду, по-детски подмигнул и побежал к краю обрыва. Надья улыбнулась, последовав его примеру. Она смеялась, чувствуя, как твердая земля уходит из-под ног — она смеялась, чувствуя себя живее, чем когда-либо прежде. Не было ни страха, ни сожаления, когда холодная морская вода окутала ее тело. — Ты прекрасна, — выдохнул мужчина, подплывая в ней. И какой бы независимой и сильной не хотела казаться Надья, она не смогла сдержать эмоции от искренности его слов. Его губы были мягкими и податливыми, ее муж никогда таким не был. — Знаешь, они говорят, что я ведьма, — задумчиво сказала Надья, наблюдая за тем, как солнце с каждой секундой опускается все ниже. — На это есть причины? Она мрачно рассмеялась, откидывая мокрые волосы назад. — Они говорят, что я убила собственного мужа… Разве ты не в курсе? — продолжила она. — Я полагаю, что он этого заслужил. И я осмелюсь сказать, что я никогда не сделаю ничего, что поставило бы тебя перед таким выбором. Поэтому нет, мне нет смысла бояться, — серьезно ответил мужчина, по очереди целуя холодные костяшки на девичьих руках. — Какая самонадеянность. А я ведь даже не знаю твоего имени, — хмыкнула Надья.***
Второго мужчину, с которым она разделила постель, звали Дмитрий; у него были добрые темно-зеленые глаза и аккуратная борода. Мужчина прикасался к ней трепетно, будто в любой момент она могла исчезнуть. Он, как истинный джентльмен, узнал, чего бы ей хотелось, а после двух оргазмов все равно дождался подтверждения ее согласия, прежде чем войти в нее. — Черт, если ты сможешь заставить меня почувствовать это вновь, то делай со мной все что угодно, — прохрипела девушка, зарываясь пальцами в его темные кудри. И тогда Дмитрий улыбнулся, кивнул, и, черт возьми, в этом простом жесте было намного больше нежности и понимания, чем за пятнадцать лет брака. — Твой бывший муж, который по слухам скончался с твоей подачи, разве он не доставлял тебе удовольствие, как ему следовало бы? Надья промолчала, сквозь зубы простонав, когда чужие пальцы утонули в ее собственной влаге. — Ты можешь не бояться, я пью различные травы, чтобы не забеременеть, — он шумно выдохнул ей в шею, опускаясь ниже. — Все хорошо? Ты в порядке? — девушка резко кивнула, изнывая от желания и томительного ожидания. Дмитрий медленно вошёл в нее, и Надья скорее по привычке вскрикнула. Но… Но боли не последовало. Мужчина тут же замер, внимательно оглядывая ее лицо в любых признаках дискомфорта. — Надья, дорогая, тебе… — Очень хорошо, черт, мне очень хорошо, — прошептала она, когда Дмитрий наконец начал двигаться. И впервые в жизни Надья поняла, что секс должен быть именно таким: чужие укусы, поцелуи и бесконечные оргазмы. Она была уверена, что именно эти чувства восхваляют философы и поэты в своих произведениях. И как только он кончил, Дмитрий заботливо намочил полотенце, чтобы удостовериться, что Надье не будет неприятно от их выделений между ее ног. Он выглядел таким искренним, целуя ее бедра, вынуждая ее смеяться и краснеть от этой нежности. Девушка накинула на себя халат, прихватив с собой графин с вином и пряностями. Они сидели в основном молча, обмениваясь короткими хитрыми взглядами и хихихая каждый раз, когда их пальцы случайно соприкасались — будто бы это не они провели два часа в постели, разделяя между собой самые интимные моменты. Надья неловко пролила на руку вино, тут же отвлекаясь на мужчину, который ласково взял ее пальцы в рот, вынуждая вновь чувствовать в животе предательское возбуждение. — Дмитрий, ты не похож ни на одного мужчину, которого я когда-либо встречала. — Я приму это за комплимент.***
Превращение в вампира тоже обернулось болью. Она с готовностью приняла сломанные кости, ужасающий голод, кровь между ног от мертвых детей, которым никогда не было суждено родиться, побои и выполнение супружеского долга. К такой боли она привыкла — она ее не пугала. Но Надья не могла быть готова к боли от того, как ее плоть податливо разрывается под чужим напором, как ее оставляют умирать в одиночестве на земле, которая уже успела приобрести алый оттенок. И эта боль прожигала все внутренности, уничтожала остатки человечности, требуя крови и зрелищ. Ублюдок, который ее обратил, даже не остался рядом, чтобы помочь ей понять, кем она стала, но Надья все равно согласилась на хороший трах вместе с ним спустя полтора века. Новый мир и изменения были пугающими, чужими и неприятными. Но Надья была сильной, поэтому она стиснула зубы, не жалуясь ни на голод, ни на постоянное чувство холода, ни на презрение от других и себя в том числе. И будь она проклята, если ещё раз позволит какому-то жалкому мужчине отнять у нее свободу, выбор и жизнь. Но она привыкала, у нее никогда не было выбора, кроме как двигаться вперёд, решая проблемы по мере их поступления — так она делала с четырнадцати лет, так она сделала и сейчас.***
Быть ночным хищником могло иметь определенные преимущества, если знать, что делать. Например, гипнотизировать, подчинять и получать от этого удовольствие. Так же Надья нашла неплохое место, где достаточно платили — не то чтобы деньги теперь имели для нее какое-либо значение — обычно она подсовывала их нуждающимся, потому что какой бы мертвой она ни была, Надья всегда будет дочерью обычных крестьян, которые жили на гроши. И работа, которая с каждым разом уничтожала любые крохи влияния ее бывшего мужа, была автоматически идеальной. Да и вообще, секс — это удовольствие, эстетика и полная свобода для наслаждения с мужчинами и женщинами, которые так же, как и она, были открыты для новых ощущений. Каждый оргазм — это маленький шаг ближе к свободе, а ещё питаться во время оргазма в тысячи раз приятнее. И в эту темную ночь Надья бездельничала у своей комнате, читая новый выпуск газеты, когда она услышала голос ее Ласло. Он был совсем рядом — в соседней комнате, которую она делали с новой девушкой по имени Анжелика. Она была немного застенчивой, краснеющей от любой пошлости, но, стоит отдать ей должное, девочка была открыта для обучения, что с радостью и делала Надья. Голос Ласло звучал все так же мягко и сладко, как теплая кровь, вытекающая из ее жертв. И нелепая светская беседа во время секса из его уст звучит непростительно жарко, вынуждая ее прикупить губу, когда собственное возбуждение заискрилось в животе. — Боже, любовь моя, твои губы выглядят так идеально вокруг моего члена, да… И Надья может это представить в самых порочных деталях: Анжелика стоит на коленях, пока мужчина над ней звучит достаточно нежно и уважительно, чтобы дарить ей в ответ приятные ласки. Рука Надьи была на полпути вниз, когда Анжелика издала сдавленный, неприятный звук, предвещающий приступ кашля. Это звучало довольно болезненно, и Надья была готова к тому, что сейчас Ласло, как и все мужчины, разозлится из-за того, что девушка не может уделить ему должное внимание. Женщина едва ли успела встать, чтобы прийти на помощь своей соседке, когда надрывный кашель был прерван чужим обеспокоенным голосом. — Все в порядке? — Да, да, конечно, сэр. Я в порядке, мы можем продолжить. Надья скривилась, слыша, как бешено колотится чужое сердце — она явно не была в порядке. — Ты дрожишь, дорогая… Ты уверена, что хочешь… — Да, я в порядке. Вы заплатили за час, поэтому… — Ох, не думай об этом. Вот, выпей немного воды, это должно помочь, — и это звучало так мило, так непривычно для мужчин, которые обычно здесь появлялись. Прошло ещё несколько минут разговоров ни о чем, чтобы после этого комнату наполнили девичьи протяжные стоны. И этого хватило, чтобы довести Надью до кульминации. Позже Ласло ушел, поэтому девушка смогла ловко пробраться в комнату соседки. — Ты в порядке? Тот человек, который только здесь был… Анжелика все ещё была в каком-то трансе, рассматривая засосы на внутренней стороне бедра. — Нет, нет, он был невероятным. Настоящий джентльмен, если честно, — Надья довольно кивнула, забрав половину своей выручки, и отправилось вслед за тем мужчиной.***
Первый раз с Ласло был замечательным. И это лишь подчеркнуло правильность ее выбора. Он был добрым и в то же время страстным, он всегда знал, как сделать ей приятно. — Скажи, что мне сделать в этот раз? — всегда спрашивал мужчина, с радостью исполняя любые ее пожелания. После секса они оба были потными, вялыми и довольными. Ласло ласково поцеловал ее в висок, нежно прижимая ее к себе. Она практически мурлыкала от удовольствия, когда этот момент растворился в его счастливом смехе. — Это было невероятно, любимая.***
Двадцатую годовщину пара отметила в городе любви — в Париже. Они гуляли по достопримечательностям, целовались и мечтали, чтобы позже там же заняться любовью. Они охотно шли на контакт с туристами, чтобы позже иссушить их здоровые тела. Надья была в восторге, она будто парила: она наконец обрела чувство покоя, счастья и любви в лице этого удивительного мужчины, который стал ее мужем. Первая брачная ночь состоялась в дорогом номере отеля, она была пьяна от атмосферы этого города и крови, в которой, кажется, тоже витала любовь. Они лежали на кровати, все ещё потные и довольные после ночной охоты. В такие моменты Ласло любил обнимать ее, делая их ещё ближе, теснее, интимнее. И, в отличие от ее первого мужа, этот жест никогда не вызывал в ней чувство клаустрофобии и паники — она всегда хотела стать к нему ещё ближе, чувствуя, как от этого захватывает дух. Его крепкие руки нежно обвивались вокруг ее талии, растворяясь, словно сливки в горячем кофе. Когда он заговорил, его голос был полон старостью и желанием. — Возможно, нам стоит завершить этот вечер чем-нибудь приятным? — его твердый член упёрся ей в спину, будто бы в подтверждение недавнего предложение. — Дорогой, давай не сегодня, — пробормотала женщина, опьянённая чувством безопасности и комфорта. И…черт возьми, только через несколько секунд до нее дошел смысл сказанного. Это конец. Надья прекрасно знала, какими становятся мужчины, когда слышат отказ от своей собственности жены. И даже ее любимый Ласло с его добрыми и мягкими глазами не сможет простить ей отказа. Его отношение к ней без сомнения изменится, его ласковые руки будут удерживать ее на месте, оставляя уродливые синяки. Конечно, Надья сможет дать ему отпор, она научилась защищать себя ещё много лет назад, но сердце нельзя защитить. И если Ласло поведет себя так же, как и другие мужчины при слове «нет», это навсегда разобьёт ее и так искалеченное сердце. Но вместо того, чтобы начать давить на нее, он просто обнимает ее сильнее. — Хорошо, тогда спокойной ночи, любовь моя. Надья взрогнула, словно ее только что ударили. — Я… Я только что отказала тебе. Горячие губы прижались к ее затылку, чувствуя грубые шрамы от старых ударов. — Да, я понял, дорогая. Наверное, ты права, это был долгий день, — прошептал он, проваливаясь в сон. Будто бы он действительно позволил ей остаться безнаказанной за свой отказ. Надья напряглась ещё больше, ожидая подвоха в любой момент. — Я сказала тебе «нет», когда ты захотел меня взять. Позади послышалась возня, когда он отстранился от нее, кажется, окончательно сбросив сонное наваждение. — И я понял это. Ты хочешь, чтобы я прекратил тебя обнимать? — и, конечно, Надья поделилась с ним некоторыми моментами из ее тяжёлого прошлого, но такое принятие и уважение до сих казались ей чем-то нереальным, практически невозможным. — Ты мой муж… И я только что сказала тебе «нет». Ты ничего не собираешься с этим делать? Она затаила дыхание, пока мужчина обдумывал то, что она только что сказала. — Но это не мне решать, дорогая. Это твой выбор, — Надья кивнула, чувствуя, как горячие слезы украшают ее лицо. Ласло вздрогнул, окончательно убирая от нее руки. — Почему ты плачешь, любимая? Я сделал что-то не так? Она стыдливо отвернулась от него, находя его руки и возвращая их на прежнее место. — Пожалуйста, обними меня. Мы поговорим об этом завтра. И Ласло с готовностью сделал то, о чем она его попросила.***
— Мне было всего четырнадцать, когда я стала его женой. Мы не празднуем дни рождения, как это делаете вы, но у меня началась первая менструация, и этого было достаточно, чтобы понять, что девочка готова выйти замуж, — безэмоционально сказала Надья, безучастно смотря куда-то в пустоту. — Я родилась зимой, а вышла замуж весной… Он был сыном пекаря, и иногда при правильном освещении он был действительно красив. Они сидели на кровати, и Ласло заботливо позволил Надье самой решить, как будет проходить этот разговор. Конечно, в прошлом она упоминала о жестокости своего бывшего мужа и трудностях, которые ей пришлось пережить: она мрачно смеялась, говоря о том, как им с семьёй приходилось голодать несколько дней, говоря о том, как она горда тем, что научилась игнорировать происходящее во время насилия секса со своих мужем. — Дорогая, ты знаешь, как я люблю слушать о твоих прошлых сексуальных приключениях, но… Она резко мотнула головой, вынуждая его замолчать. — Это не очередное сексуальное приключение, Ласло. Мы были женаты. И это совершенно разные вещи, — он бы никогда не сказал это вслух, зная, что ей очень тяжело говорить об этом, но где-то глубоко внутри его ранило то, как Надья относится к браку. Должно быть, она увидела вспышку боли на его лице, слегка сжав его пальцы. — Прости, я не это имела в виду. Но мужчина не выглядел убеждённым ее словами. — Я не говорю плохо о всех браках, нет. Но я была девочкой, Ласло, чертовым ребенком, — пробормотала она, нервно теребя одеяло. Она всхлипнула, продолжая говорить. — Первые две беременности прошли ужасно, даже не успев начаться. Ну, я думаю, что их было всего две… И это… Честно говоря, я не знаю, как это правильно объяснить. Было больно и неприятно, но я чувствовала облегчение, понимаешь? Это было ужасно, знать, что где-то внутри меня растет его часть. Но какая-то часть меня — слабая, жалкая часть — умирала вместе с ними, с этими детьми, — Ласло осторожно взял ее за руку, чувствуя, как она дрожит. Надья начала плакать, но, похоже, сейчас это не особо волновало ее. — Но третий ребенок… Это было более осознанно, — он невесомо смахнул несколько слез, целуя ее запястье — Ласло был готов пойти на все, лишь бы его любимая почувствовала себя лучше. — Да, я всё ещё была ребенком, моей матери было всего шестнадцать, когда родился мой старший брат, но я так сильно боялась, что закончу так же, как она. Поэтому я начала принимать разные травы, я даже бросила с горы, но единственное, что пострадало — это мое запястье. Понимаешь, я делала все, что было запрещено: курила, пила и продолжала заниматься с ним сексом. Но эта девочка… она выжила. Мое маленькое солнце выжило, — женщина сердито стёрла слезы, не замечая, как ее ночная рубашка неприятно прилипла к телу от холодного пота на спине. — И в течение нескольких месяцев я действительно верила, что этот ребенок мог бы стать моим счастьем. Но… наша деревня была бедна, поэтому вскоре пришла болезнь, и… и ее маленькие лёгкие не выдержали такой нагрузки. На ее похоронах я похоронила самую живую часть себя. После я ещё родила двоих сыновей, но тогда мне было уже все равно — я никогда не смогла стать для них хорошей матерью. Ласло нежно посадил ее к себе на колени, надеясь, что его тепла и заботы хватит, чтобы она почувствовала себя лучше. — Они были мальчиками, а мальчиков воспитывают так, чтобы они стали мужчинами — жёсткими, крепкими и сильными. Но я сделала все, чтобы они никогда не стали похожи на своего отца. Они были хорошими мальчиками, но я ясно дала им понять, что то, что сделал со мной их отец, никогда не должно было повториться ни с одной другой женщиной, — Ласло тяжело вздохнул, но по-прежнему остался молчаливым. Но Надья не стыдилась своего прошлого, она наотрез отказалась позволять какому-то мужчине влиять на ее будущее, на нее. Но, если честно, когда она возвращалась воспоминаниями в прошлое, в их деревню и дом, Надья не могла почувствовать себя кем-то цельным, кем-то, кого не сломали много лет назад. И вновь женщина почувствовала, как Ласло задумался о том, что ему стоит ответить. И как же сильно ей повезло, что она нашла мужчину, который заботится о ней даже в таких мелочах. — Я думаю, ты была хорошей матерью. Надья хмыкнула, переводя взгляд на него. — Я сказала, что отрежу и заставлю их съесть их же яйца, если они когда-нибудь прикоснутся к женщине без должного почтения, как это делал их отец. И на этот раз он действительно рассмеялся, делая небольшую паузу в этом тяжёлом разговоре. — Знаешь, в детстве моя мать избила меня до полусмерти деревянной ложкой, когда я попытался заглянуть дамам под юбки. И… думаю, я благодарен ей за это. Какое-то время они сидели в тишине, пока Надья не продолжила свой рассказ. — Они… Да, я думаю, что вырастила хороших мальчиков. Но война началась задолго до того, как кто-нибудь из них сумел бы жениться. Мой старший сын погиб во время сражений, а его брат… он вернулся, но его разум никогда не смог вернуться в норму. Возможно, после этого мы стали даже ближе. Я знаю, что какая-то его часть ненавидела меня за то, что большую часть их жизни я оплакивала свою дочь, которая также была и их сестрой, но, думаю, в конце концов он понял меня. Мы стали друг для друга опорой, знаешь, иногда мы могли часами сидеть в комфортной тишине, наблюдая за морем. Ласло ласково запустил пальцы в ее волосы, зная, что это всегда помогало ей расслабиться. — Он был хорошим сыном. Но у него никогда не было жены или детей, поэтому, насколько мне известно, у меня нет живых потомков. И даже если есть, то я не хочу об этом знать. Боль и сожаление того не стоят. Комната погрузилась в мертвое молчание, пока Ласло нежно прижимал ее к себе, даря ей всю свою любовь и спокойствие. Она наконец смогла расслабиться, чувствуя, как размеренно бьётся его сердце. И Надья почти заставила себя поверить, что эти руки, руки ее любимого, никогда не сделают ничего, что было бы ей неприятно. Возможно, теперь она могла бы вновь позволить себе стать счастливой.***
После их разговора, — на самом деле Ласло всегда это делал — мужчина каждый раз спрашивал, не против ли она очередной близости. И Надья была самой счастливой женщиной, зная, что ее муж так сильно заботился об ее благополучии. Со временем каждый такой вопрос неизменно сопровождая женским смехом, когда Ласло опускался на колени и с трепетом спрашивал: «Миледи, не окажите ли вы мне честь войти в вас?» или «Простите, госпожа, позвольте мне показать, как сильно я сожалею?». Ласло лучше всех умел извиняться за любые свои промахи. Он делал это искренне и самозабвенно. Это происходило редко, но сегодня был один из таких вечеров. Надья кричала, пылая страстью, споря с ним о какой-то ерунде, которая на самом деле никого из них не волновала. И эта ссора скорее напоминала прелюдия, чем серьезную размолвку. Когда Надья собиралась взорваться очередной тирадой, Ласло мгновенно упал на колени, смиренно склоняя голову. — Любовь моя, мне очень жаль, как я могу искупить свою вину? — ох, и у Надьи было несколько идей. Через несколько мгновений они были полностью обнажены, лёжа на медвежьих шкурах у камина. Его талантливый язык самозабвенно работал у нее между ног, чередуя темп и нажатие. Он всегда знал, как быстро подвести ее к краю. Надья сжала его волосы, теряясь в собственном удовольствии. И, черт возьми, Ласло всегда знал, когда нужно использовать пальцы, в каком направлении и с какой скоростью, чтобы женщина кончила, крича его имя, словно молитву. Или же он мог показать другую свою сторону, делая все мучительно медленно, дразня и вынуждая молить об освобождении. Его поцелуи и укусы оставались на ее бедрах, пока он умело чередовал свои толчки, вынуждая молить о большем. — Да, пожалуйста, Ласло, так хорошо… да, да, прямо здесь, — шептала Надья. Возможно, женщина и оставит его без волос, но он упорно продолжал скользить в нее пальцами, усиливая нажатие на клитор. Она вскрикивает в последний раз, чувствуя, как удовольствие теплом распространяется по телу. И Ласло, как настоящий джентльмен, знает, что его женщине нужно спуститься с пика удовольствия, поэтому он продолжает неторопливо ублажать ее, пока она окончательно не обмякнет в его руках. С глупой улыбкой он в последний раз целует ее в бедро, вызывая у Надьи последний вздох. Он довольно облизывается, отстраняясь. — Ты такой мокрый, — смеётся женщина, указывая на собственное возбуждение на его лице. Он целует ее, игриво и нежно, совершенно не заботясь о том, как это может выглядеть со стороны: — И мне это нравится. После таких вечером Ласло любил ложиться лицом к своей жене, прижимая ее к себе как самое сокровенное, что когда-либо имел в своей жизни. Надья поерзала, скользя рукой по его торсу вниз: — Что насчет тебя? Мужчина зевнул, зарываясь в темные волосы своей жены. — Нет, любовь моя. Этот вечер был только твой, — и Надья, зная этого человека уже столько лет, знает, что для него нет ничего дороже, чем ее собственное удовольствие. Но эта мысль до сих пор пробуждает в ней что-то хрупкое, казалось бы, давным-давно мертвое.***
Надья и Ласло обнимались на полу, пока мужчина неторопливо перебирал ее темные пряди. К большому возмущению и негодованию их чопорных соседей по дому — они до сих пор удивлялись, когда Гильермо успел перейти из стадии еды в их соседа — пара поставила перед собой задачу заняться сексом на каждой горизонтальной поверхности в их доме… не только горизонтальной, если задуматься. Они только что добавили в список своих побед новый персидский ковер в гостиной, когда Надья внезапно приподнялась, внимательно глядя на своего супруга. Кажется, эта правда гнила в ней так долго, что возможность открыться казалась ей чем-то нереальным. — Илий, его звали Илий. Ласло глубоко вздохнул, растерянно смотря в темные глаза напротив. — О ком ты говоришь, дорогая? О том парне, что встретился нам три дня назад? Она замолчала, нервно пересчитывая плиты на потолке. Сорок три, ровно сорок три. — Так звали моего мужа. Илий, сын Александра. Он был пекарем, у него были темные, как ночь, глаза и такие же волосы, — в этот раз Надья не проронила ни слезы, чувствуя, как чужие объятия делают ее одновременно и сильной, и хрупкой. — Это так тяжело, жить с этим все это время, — Надье было несколько столетий, а она никогда по-настоящему не переставала считать плитки на потолке. — Если я потеряю тебя, то я потеряю все, что у меня осталось. Клянусь, я сойду с ума. Он что-то прорычал, ласково сжимая ее тонкие пальцы. — Я никогда не оставлю тебя. И я никогда не сделаю ничего, что навредило бы тебе, Надья. И никому не повзолю этого, — и что-то окончательно сломалось в ней в этот момент. Ее Ласло, ее замечательный и невероятный муж, был вместе с ней на каждом шагу, ни разу не подумав о ней, как о сломанной и поддержанной женщине. И теперь у них была странная маленькая семья, состоящая из четырех вампиров и какого-то Гильермо, и Надья знала, что она наконец на своем месте.