Lost.

Последнее, что помнил Антонио утром — как входная дверь комнаты со скрипом захлопнулась, а помутненный алкоголем разум упустил все остальное. Комната Лучино находилась в приятной полутьме, освещаемая парой-тройкой свечек, расставленных по ней: на камине, две штуки в канделябре, еще одна на столе у зеркала — последней оставалось немного, скоро воск растает, и она потухнет. Размерная кровать располагалась рядом с окном, из которого так щедро просачивался лунный свет. Сегодня луна была полной, а ночное небо только редко могли затянуть прозрачные облака. Темно-бирюзовый балдахин приятно сочетался и гармонировал с атмосферой комнаты. И все же, его наличие обнаружилось только на утро. Стол был завален книгами и какими-то невнятными записями — тетрадями и клочками листков, на которых были записаны необходимые мелочи экспериментов. Зеркало было грязным, и чем-то измазано. Судя по всему, Лучино не особо заботил этот момент. На край высокой тумбы, растянувшейся вдоль стены, у входа, была небрежно поставлена бутыль с остатками красного полусладкого, которое, в последующие пару секунд, было нещадно расплескано по ее стенкам и полу. В камине догорали остатки подкинутых дров, приятно потрескивая и наполняя комнату своим ароматом, добавляя шарма. Когда скрипача потянуло на такого рода ящериц — он и сам не помнит. Помнит только, как впервые увидел Ящера в поместье и в голове сложилось одно к одному. Щелкнуло где-то глубоко, и утихло. Но компания профессора всегда являлась для Паганини наиболее привлекательной. Он ему импонировал. А те исследования, о которых, не всегда охотно, говорил компаньон, пусть и не до конца понимал, но что-то в этом было. Во всем том, что он делал. И каждый день, когда наставало время вечерней игры на скрипке у окна, Антонио безусловно смущался, когда, встав у окна, замечал краем глаза голову Ящера, что открывал окно нараспашку. Что же, все обитатели поместья одинаково любили или не любили его игру, скрипачу не было мыслей до этого. Но не тем вечером, не вчерашней ночью, когда локоны волос небрежно отказывались делать, что необходимо, а мысли спутались в один бессвязный поток. Грубые, шершавые лапы проворно забирались под одежду, в которую щедро был закутан Антонио: под жилет, рубашку, избавившись от фрака. И все же он думал, что такое крупное существо…ему просто не присуще двигаться быстро и невесомо. Картинка в голове не складывается даже тогда, когда разум не подвержен действию алкоголя. Да и сейчас он казался настоящим амбалом, готовым разорвать его на куски, по местам сшивки. Волосы беспомощно цеплялись крупными прядями за Ящера, спадая. Все тело словно прошибло высоковольтной порцией тока. Вечно натянутая, до ушей, улыбка сменилась приоткрытым ртом из которого вырывались несвязные звуки, слова, не имеющие смысла, и томные вздохи: то тише, то громче. Лучино и не думал выпускать его из своей крепкой хватки, прижав к себе одной лапой. От накатывающего возбуждения, пальцы чужой лапы сжимались и расслаблялись, посылая волны мурашек по телу, заставляя судорожно цепляться за предплечье или у сгиба в локте. На самом деле, Паганини совершенно не контролировал ситуацию: нелепо перебирая ногами, двигался слепо туда, куда его направлял партнер. Это было похоже на танец, горячий и пылкий, в котором Антонио совсем не поспевал. За два шага, захлопнув дверь, они настигли кровати. Дирюс позволил брюнету рухнуть на нее, зацепившись лишь за изножье, скидывая свои туфли, нелепо развязывая фуляр на шее. Взгляд был устремлен на Лучино, что расположился у столба кровати, кажется, оценивая его внешне. Грудь быстро вздымалась, а лапа крепче сжимала деревянный столб, оставляя на нем короткие царапины. Кажется, они оба перебрали, явно перебрали, но это не имеет ни малейшего значения. Не хочется об этом думать ни сейчас, ни потом, когда Ящер вдавит его в пружинистый матрац. Он расслабляет свою лапу и опускается настолько плавно, насколько не скользит по струнам даже смычок скрипача. Антонио теряется на мгновение и застывает, в надежде запечатлеть его в своей памяти навсегда. Жар чужого тела чувствуется просто прекрасно, ведь партнер не то, что нависает, практически наваливается, прижимая к себе, не желая отпускать и на секунду, словно пытаясь отогреть вечно холодного скрипача. В янтарных глазах пылал самый настоящий огонь пожара. Это притягивало и до чертиков будоражило. Волосы, спавшие с лица, открыли его, заставляя смотреть прямо в чужое, неспешно осознавая, что все шрамы и штопанные части выставлены напоказ. Как только он это осознает, в голову на секунду приходит ясность и Антонио задергивает лицо, прячет его под слоем своих густых волос. Черные, как смоль, глаза, прячутся под, такого же оттенка, локонами. Когтистая лапа приближается к лицу и, мягко оцарапав, собирает волосы, вытягивает их из рук и убирает, открывая лик партнера вновь, заставляя скрипача вцепиться в запястье мертвой хваткой и шумно вздохнуть, когда и сам Лучино склоняется ближе, горячим, обжигающим, словно огонек, языком оставляя тонкий длинный след от подбородка и до яремной впадинки. Он не любит мягкости в постели, не в таком состоянии точно, но прикусывает подбородок и целует. Возвращается чуть выше, когда Паганини приподнимается на локте, чтобы быть ближе. Дирюс целует жадно и напористо, изучая бесстыдно чужой рот, щеки и десна, вылизывая насквозь, забираясь по языку, словно по пригорку, выше и соскальзывая в глотку, щекоча кончиками раздвоенного языка гортань. Скрипач не сопротивляется, а наоборот, раскрывает рот шире, лаская чужой язык, словно загипнотизированно глядя в чужие глаза. Чертовски манящие, дикие, голодные. Такие же, как их владелец. Совершенно необузданный ящер, не поддающийся ничьей воле, кроме своей. Он быстро разбирается с пуговицами на жилете, а вот с теми, что на рубашке, приходится повозиться, поэтому ловким движением рвет их, оставляя Паганини практически голым. Брюнет тянется к чужим плечам, цепляет пальцами некое подобие фрака и стягивает его, ловко разбираясь с пуговицами. Антонио отстраняется, разрывает поцелуй, чтобы вдохнуть больше, чем получается носом. Мажет языком по чужому и улыбается своим оскалом. Одежда оказывается у изножья кровати, а Ящер хватает своего партнера за бедра, подбрасывает дальше на кровати. Крупный хвост время от времени елозит туда-сюда по постели. Периодически задевает кончиком бедра или пятки, пока его владелец крайне увлечен совершенно другим. Языком бежит ниже от подбородка, кусает шею и плечи, зализывает и опускается, руками поглаживает ягодицы и бедра с внутренней стороны, сжимает, оставляя небольшие следы под тканью штанов, которые почти сразу исчезают. Скрипач не сдерживается от вздохов, когда партнер настигает чувствительной груди, лижет соски, цепляя их острыми клыками. Однако это не причиняло боль, а наоборот — больше заводило, пуская мурашки по всему телу. Все тепло скапливалось в паху и расходилось непонятными пульсациями, которые, вроде, были и приятными, но в то же время, от чрезмерного вожделения все тело неприятно ныло, хотелось, чтобы все эти прелюдии закончились как можно скорее. Ящер же наоборот не торопился: он опускался ниже, прикусывая место прямо над темной россыпью волос выше лобка. Не особо церемонился и со штанами, быстро расстегивая и стягивая их с брюнета по колени и ниже, вместе с нижним бельем. От неожиданности Антонио тихо охает и сводит ноги. Он привык быть сверху, развлекать девиц, но чтобы то же делали с ним самим? Никогда в жизни. В этом плане он полный девственник, несмотря на то, что с парнями пару раз дело приходилось иметь. Ящер поднимает хищный взгляд, когда скрипач сводит ноги. Это будоражит и заставляет вздрогнуть от хлынувшего возбуждения. Брюнет откидывает голову, прикрывая рот рукой. Лучино не заставляет ждать — пока огибает лодыжки и пятки, снимая одежду до конца, языком мажет под уздечкой напряженного члена, скользит выше, давит на уретру, раздвоенным кончиком языка выводит круговые движения, а после вьется языком вокруг члена, но в рот не берет — острые клыки просто не позволяют. Правая рука брюнета сжимается, подминая одеяло, когда с его губ слетают томные вздохи, сдерживаемые и вполне открытые, которые Антонио был просто не в силах утаить от партнера. Все потому, что в эти моменты Ящер задевал такие нужные места — уретру и венчик, щекотал щечки головки и обдавал горячим дыханием. К сожалению, прелюдиям подошел конец, когда он спустился ниже, поднимая чужие бедра на свои плечи, расставляя пошире, чтобы было удобнее. — Лучино, что ты делаешь… –, мужчина толком и не успевает задаться вопросом, когда из груди чуть ли не выбивают стон. — подожди, нет! Скользкий горячий язык описывает сжатый сфинктер и давит, проникая внутрь, а Ящер сжимает лапы крепче на чужих бедрах, когда скрипач дергается прочь от неожиданных ощущений. Отпустив бедро, правой лапой давит на торс, заставляя нижнего улечься на постели и не мешать. У него в ушах бьет пульс и бегущая по сосудам кровь. Глубокое частое дыхание не помогает ничему: тело разгоряченное, адреналин разгоняет кровь, все тело бьет мурашками и легким тремором, с члена капает вязкий предэякулят, пачкая живот, а сам он подергивается от того, насколько настойчивы чужие ласки, при этом такие долгие, мучительные. Ящер словно специально дразнится, добавляет к вожделению, которое уже плещется через край. Скрипачу хочется просто целовать его. Долго, жарко, страстно. Без остановки. Ученый оглаживает одной рукой чужое бедро, сжимает его до покраснений, до будущих синяков, второй обхватывает напряженный член и делает несколько неспешных движений вверх-вниз, покручивая лапу. Отпускает и задевает когтями чувствительную кожу, слегка царапает. — Быстрее.., — только и удается вымолвить Паганини, что рвано выдыхает, закрывая глаза и кусая свои губы. В этот раз Ящер уступает — продолжает плавными движениями стимулировать партнера, поглаживая подушечкой большого пальца щечки головки, стараясь не цеплять когтями. К его удивлению, хватает одного правильного движения языком, чтобы нижний прикусил свою руку, мыча и шумно выдыхая, когда, дрожа, кончает в чужую лапу. Ученый самодовольно улыбается и погружает язык полностью, носом утыкаясь близ мошонки, переводя взгляд на Антонио, что, поднявшись на локте, наблюдал за ним. Черные глаза поблескивали в темноте, а волосы, безжизненно спавшие на плечи, только добавляли ему природной красоты. Почувствовав, что, прежде напряженный, анальный сфинктер теперь расслаблен, и весьма податлив, ученый выскальзывает языком и отпускает член, оставляя Антонио ненадолго без удовольствия. Перебирается выше, зажимая партнера между собой и кроватью. На его лбу выступила испарина, а сам Ящер, к удивлению, зашипел. Всего лишь на секунду, но этого хватило, чтобы, когда он лизнул покусанные губы, скрипач завис, чувствуя, как по коже головы бегут мурашки, а к его члену, сквозь ткань брюк, прижимается что-то явно больше, чем член. Их два? Скрипач поднимает взгляд в чужие глаза и замирает, почти не дыша, когда прядь волос скользит по груди, расстегивая пуговицы рубахи. Он жмется ближе к жару чужого тела, увлекая партнера в поцелуй, шумно выдыхая носом. Локоны темных волос обвивают крепкое тело, стягивают лишнюю одежду, которая только мешается. Ящер не противится нижнему, однако сам в это время расстегивает брюки, стягивает их. Белья нет — ничего удивительного. Ящер об этом никогда особо и не заботился. Оба члена слегка подергиваются от чрезмерного возбуждения, а с уретры выделяется смазка. Поцелуй обрывается, когда Лучино отстраняется, чтобы быстрее снять с себя всю одежду и вернуться к партнеру, обнимая за талию, прижимая к себе. Вожделение накрывает новой волной, когда скрипач чувствует, как о его собственный член трутся два чужих, заставляя сглотить, шумно вздыхая. И его совсем не смущает тот факт, что это гемипенисы, а не обычные человеческие половые органы. Они не покрыты крайней плотью, лишь сама ткань органов, плотно прилегающих к его члену. Во рту выделяется слюна, а Антонио облизывает пересохшие губы. Ящер подкидывает чужие бедра, располагая их на своих боках. Брюнет опирается локтями о кровать, отпустив крепкую шею. Внизу почти до больного неприятно вяжет, но мужчина ни о чем не говорит, вновь облизывая свои приоткрытые губы. Усмехаясь, игриво лижет чужие губы, проходясь по деснам. Верхний царапает одну из ягодиц, сжимая и оттягивая ее. Тишину дыхания нарушает только шипение. Антонио ложится на кровать, кладя руки на надёжные плечи, когда чувствительную ягодицу мнут в лапах, а когти вжимаются в кожу. Скрипач тихо вздыхает, с придыханием глядя на чужое лицо, и откидывая голову на постель, разводя ноги чуть шире, все еще сомневаясь и тушуясь от чужих уверенных движений. — Не два сразу. Лучино поднимает взгляд в чужие глаза и направляет только один орган, вводя до основания, прижимаясь своими бедрами к чужим. Делает пробное движение и выскальзывает почти полностью, обхватывая оба гемипениса лапой, добавляя второй. Пассия цепляется за чужие плечи, непроизвольно сжимаясь на двух членах. Шумно стонет, выговаривая чужое имя. Ящер, теперь не спеша, входит полностью, буквально сразу же задевая нужную точку, попадая по простате сквозь эпителий, плотно обволакивающий оба члена. Лучино непроизвольно шипит, лизнув чужую щеку, прижимая партнера к себе. Антонио шумно вздыхает, испустив что-то вроде скулежа от саднящей парестезии в области ягодиц. Никаких других ощущений, не говоря уже о приятных, сейчас, кроме фантомного впечатления того, что еще чуть-чуть, и он просто не выдержит, не было. Мужчина жадно глотал воздух, словно рыба на суше, пытающаяся вдохнуть. Да, постепенно боль и жжение отходили на задний план, но все еще оставались, ясно ощущаемые даже в опьяненном состоянии. Ему нужна была хотя бы еще одна минута, прежде чем приступить. Об этом Паганини просит своего партнера, прижимаясь, крепче обхватывая чужую спину, шаркая ногтями по чешуйчатой спине. Как только скрипач ослабляет хватку, ученый засчитывает это за разрешение двигаться, и плавно выводит бедрами, делая пробные толчки. Все еще туго, горячо, узко, но брюнет немного расслабляется, почти привыкнув к обхвату, который приходится принимать. От мысли о том, что у Лучино два члена, вместо привычного одного, пьянит еще сильнее, сносит крышу. И он подается навстречу, совсем немного, но насаживается, двинувшись своими бедрами к чужим. Пальцы ног он то сжимал, то расслаблял, тяжело, глубоко дыша, хмурясь от непривычных ощущений. Ящер обхватывает бедра, ягодицы мнет, укладывая партнера на кровать, опускаясь вместе с ним. Неспешно набирает скорость в своих движениях, поддерживая один темп, оглаживая кожу своими лапами, чтобы хоть немного отвлечь. У него самого голову кружит, хочется быстро, грубо — так любит ученый, так ему нравится больше, но даже пьяным, не пренебрегает удобством того, кого нашел увлекательным. Подтаскивая чуть выше за бедра, меняет угол наклона, скользя по эпителию. Даже этого хватает, чтобы пассия выгнулся в спине, встречно насаживаясь, но не делая этого резко. Комнату заполняют липкие стоны-вздохи, грязные шлепки бедер и полумрак, окутавший их тела и разум. Верхний набирает в своих движениях скорость, ускоряясь в темпе толчков, меняя глубину проникновения: то почти не вынимает органы, ограничиваясь частыми шлепками, то выходит почти полностью и ударяется в чужие бедра, то выходит примерно наполовину. Руками Антонио рыскает по чужому телу, ищет, за что зацепиться, когда в голове путается только бессвязный шум своих и чужих стонов, возбужденного дыхания и фоновых звуков, подобно серому шуму сломанного телевизора. Сердце бешено колотится, а по всему телу бегут волны мурашек, когда острые зубы оставляют широкую кромку от укуса. Укусы колющие и сырые. Но ему нравится. Это его партнер, оставляющий свои отметки на его коже. И Паганини нравится мысль, что он полностью Его. Чтобы страсть дала свои первые корни, оказалось достаточным запереться в одной комнате, будучи опьяненными вином. И вот они сейчас, кутающиеся в руках друг друга, примкнувшие, словно слившиеся в одно целое. Скрипач выгибается, ближе прильнув к Лучино, ткнувшись чуть выше чужого виска, в рыжие пряди, когда партнер нашел нужное место, резким толчком прошелся как надо, выбивая из легких громкий, отличный от других, стон. Антонио шепчет чужое имя, просит еще. Он совсем на грани от того, чтобы кончить. Ему нужны только несколько правильных движений, которые возвращают его к ученому из размышлений о нем же. Зачем думать, когда он здесь, прямо под рукой. Достаточно крепче сжать пальцы, чтобы наверняка почувствовать чужое чешуйчатое тело под своей кожей. И ему это нравится. До пьяного безумия. Ящер шипит прямо на ухо, облизывает наружную раковину, прикусывает хрящ острого уха. Тяжело дышит, но только от того, что перевозбужден. Продолжает двигаться, потерявшись в шуме, который его окружает. Он теряет набранный темп, сбивается совершенно и только шумно пыхтит, прижавшись к чужому уху, прижимая скрипача к себе, сжимая его тонкое тело до синяков, до слабо кровоточащих ран. Последней каплей становится то, что партнер кончает второй раз, прижимаясь всем телом, громко хрипло простонав на ухо, содрогаясь и хватаясь волосами за чужое тело, шепча что-то невнятное. Лучино тянет его на себя, устраивается удобнее на постели, заставляя Паганини оседлать его, и продолжает двигаться, схватившись за чужой бок одной рукой, в другой сжимая ягодицу и оттягивая ее. Скрипач пытается что-то сказать, но ничего не выходит, он только стонет и всхлипывает, глотая слюни, перебивая самого себя. В конце концов брюнет сдается и двигается на чужих членах, тяжело дыша, мыча и подрагивая, еще не отойдя от двух полученных оргазмов из-за своей чрезмерной чувствительности. Если бы его глаза не были полностью черными, словно смоль, как и волосы, Лучино бы увидел, как бегают зрачки и радужка по белку глаз под полуопущенными веками. Сейчас получаемое удовольствие можно было определить только по стонам и глубокому частому дыханию. Ученый сжимает в лапах чужие бедра с внутренней стороны, когда грубо толкается, пытаясь сграбастать в руки всего нижнего, кончая с шипением, за которым следует утробный стон, раскатывающийся из глубин груди, обратно переходящий в тихое шипение. Скрипач сжимает пальцы рук на плечах партнера, когда он достигает оргазма, даже не думая вынимать органы. Крепкое тело Ящера содрогается крупной дрожью, а он автоматически продолжает двигаться еще какое-то время, поднимая пассию за бедра, когда будоражащее чувство полученного оргазма немного отступает. Паганини отступает на трясущихся ногах, шумно вздыхая, чувствуя, как растянут анальный сфинктер и как плавно сердце замедляет свой бешеный ритм. Он приглашает к себе партнера. Лучино не отказывает, и перебирается ближе, по пути стягивая одеяло. Паганини устраивается на боку, ближе к краю, как он в большинстве случаев и спит. Чужая, может несколько тяжелая, рука рухнула выше талии, когда Ящер прижал к себе, накрывая обоих. Чешуйчатое тело было все же непривычным, в сравнении даже с собственным. Но теперь голова гудела и болела от вина, которое было выпито не так давно. Возможно, сегодня им не уснуть.