Два слова об отравлении

— Убери руки! — чуть слышно из последних сил выдавил из себя Ричард, тяжело дыша. — Когда не можешь держать в узде свою гордыню, Окделл — беды не миновать! Дик слышал вкрадчивый голос Эстебана словно из-под воды. Непременно нужно было что-то ответить, вскинуться, вскочить, оттолкнуть зарвавшегося навозника, который едва ли не касался своими губами безвольно приоткрывшихся губ Ричарда, почти целуя, но… Голова шла кругом, и тело Окделла охватила невозможная для здорового юноши слабость. Эстебан улыбался, глаза его жадно и зло блестели, он был недопустимо близко, насколько, что Дик чувствовал горячую ладонь, вклинившуюся между сведенных ног, медленно и порочно оглаживающую бедра. — Прекрати… — прошептал Дикон, не слыша собственного голоса. — А иначе что? — чужой шепот коснулся щеки Ричарда жаром, — пожалуешься маршалу? Напоминание о Рокэ, доброго совета которого Дик высокомерно не послушался, заставило почти парализованного Ричарда застонать. «Будьте осмотрительны, юноша, выбирая общество для времяпровождения, у меня есть основания полагать, что вам грозят неприятности». Алва как в воду глядел! Поведясь на насмешливый вызов Колиньяра, и принимая из его рук полный кубок вина, Ричард напрочь забыл о предостережении эра. На слабо выпил залпом пинту какой-то кислятины, которую Эстебан назвал какой-то там «кровью», уверяя, что у благородного герцога пить подобное кишка тонка. Не тонка! Дик, в порыве гнева, осушил проклятый кубок до дна, совершенно не думая о последствиях. После выпитого Ричарда почти сразу размотало… Сначала отказали ноги, потом, руки, за ними остальное тело, оставляя в относительном порядке лишь бесполезный в случившейся немощи рассудок. Когда Дик понял, что его тело стремительно слабеет, бежать из проклятого трактира, или хотя бы позвать на помощь, было поздно. Колиньяр подсел рядом, глумливо сообщая Манрику и еще парочке приятелей, что привыкли гулять за его счет, о том, что герцог Окделл, вероятно не рассчитал свои силы и нуждается в дружеской помощи. Эстбан Закинул руку на плечи Ричарда, поддерживая, и одновременно лапая все до чего можно было теперь беспрепятственно дотянуться, не забывая делать отвратительные намеки. — Не боишься, что застав тебя в моих объятьях твой любовник озлобится? — Губы Эстебена коснулись горящей щеки Ричарда, неспешно и влажно целуя, голос сделался ниже и слегка задрожал, — говорят, Первый маршал измены не прощает… Вышвырнет тебя из своего дома, как нашкодившую псину! Узнает, какую потаскуху он облагодетельствовал своим вниманием… Ричард отчаянно хотел прекратить происходящее, однако тело по-прежнему не слушалось его. Треп Эстебана на счет Алвы задевал за живое, только потому, что Дик был убежден, что плевать Алва хотел на попранные честь и достоинства своего оруженосца. Хотя о какой чести в подобном положении вообще можно было говорить? Его, наследника Надора и сына Эгмонта на глазах у всех присутствующих, под смех и улюлюканье, лапали, как бессовестную девку. И хорошо, если только этим позором дело закончится. Но Эстебан заканчивать бесчинство явно не собирался. Он, распаляясь от выпитого вина и собственной дерзости, шало улыбаясь, дернул застежки черно-синего колета Ричарда, распахивая его, дрожащими пальцами распустил шнуровку рубахи, оголяя шею, чтобы потом, причиняя боль, с силой впиться в кожу, оставляя багровые отметины. — Ненавижу тебя, Окделл. Пусть видит… Каждое мое прикосновение… Он поймет, что раскрасила тебя не женщина… он спустит с тебя шкуру! — поцелуи становились жёстче, и в ход пошли зубы и Ричард, несмотря на гордость, кричал бы, если бы мог. Эстебан наслаждался происходящим, не пряча струящегося порочного желания, убивая одним выстрелом сразу двух зайцев: унижая и уничтожая Ричарда, к которому неровно дышал еще с «загона», и мстя Рокэ за его странный выбор. Дик закрыл глаза, внутренне воя. Он слышал шумное дыхание сорвавшегося в разнос Эстебана, чей-то неуверенный смешок, тихий возглас Константина, который предостерег Колиньяра, сказав, что тот зашел слишком далеко и надо бы остановиться. Ричард с Манриком был согласен, однако до сих пор не владел собой настолько, чтобы помешать творившемуся насилию. Единственное, что он мог сейчас себе позволить, это сожаление о собственной неосмотрительности и жгучий стыд. Надо же было так вляпаться! Наутро весь город будет в курсе случившегося! Эр Август будет в шоке и непременно напишет матушке. Такой стыд! И конечно, весь этот ужас дойдет до Рокэ, который… О том, как на происходящее отреагирует эр, Ричард думать не мог. Что там идиот Эстебан болтал о том, что Первый маршал не прощает измены? Пф… Рокэ нет дела до Ричарда и таких мелочей, как беды своего дурного оруженосца. Посмеется, возможно, станет призирать, и, вот тут Колиньяр возможно прав — может даже разбираться не станет, а просто отправит испорченного и опозоренного юношу домой, в Надор, на съеденье эреа Мирабелле. Тогда останется только… Что именно ему останется, Ричард, сходящий с ума от отчаяния, придумать не успел. Резкие голоса заставили его с трудом приподнять веки, как раз во время, чтобы увидеть, как испуганно отшатнулся Эстебан, стремительно бледнея. Сидевшие за столом навозники повскакивали, а кто-то из них даже опрокинул тяжелый стул. В трактир вошел Первый маршал собственной персоной. Ричард, все еще без сил, из-под прикрытых век глядел на подходящего к их столу эра Рокэ, не зная что ему предпочтительнее — радоваться или умереть на месте. — Добрый вечер, господа, — бархатный баритон Алвы звучал совершенно бесстрастно, и лицам плохо знакомым с маршалом, было совершенно непонятно, чего ожидать в следующий момент, но Ричард, проживший рядом с Рокэ некоторое время, заметил, какой недобрый мимолетный взгляд кинул Алва в сторону окаменевшего Эстебана. — Я смотрю, развлекаетесь, — продолжал маршал спокойно, — что ж, разрешите присоединится к вашему веселью. Гулявшие в трактире горожане затихли, и все внимание теперь было приковано к злосчастному столу, за которым продолжал полулежать раскинувшись на стуле, расхристанный и униженный Ричард. Константин и остальные навозники, стали потихоньку пятиться в сторону выхода. — Стоять! — гаркнул Рокэ, больше не изображая безразличия и вытаскивая из-за пояса пистолет, — первый кто двинется без разрешения, получит пулю в лоб. Заметьте, господа, я на стану мараться и вызывать вас, просто пристрелю. А теперь, когда мы расставили приоритеты, я спрошу просто — что за напасть приключилась с моим оруженосцем? Ни кто из присутствующих не произнес ни слова. Эстебан выглядел бледно, и Ричард с долей злорадства, отметил, как дрожат обескровленные страхом губы, которые совсем недавно безжалостно терзали его кожу. — Хорошо, спрошу иначе, — в голосе Рокэ зазвенела сталь, а затянутый в перчатку палец медленно лег на курок. — Чем вы имели неосторожность опоить герцога Окделла? — Вино, смешанное с сакотой и настойкой болиголова, — произнес Колиньяр, вдруг осмелев и вскинув подбородок. — В какой пропорции? — взгляд Алвы потемнел, брови подтянулись к переносице. Ричард почти ничего не знал ни про сакоту, ни про болиголов, но судя по лицу Рокэ, хорошего в выпитом вине не было ничего. — Без понятия… — Эстебан пожал плечами и отвел взгляд не в силах выдержать тяжелый взгляд маршала, — мне доставили готовую смесь со двора теней. — Для чего? — Рокэ не отводил от него взгляда, поигрывая пистолетом. Колиньяр медлил с ответом, и тогда маршал гаркнул: — Отвечай! Кто надоумил тебя отравить герцога Окделла?! — Я не собирался его травить, — Эстебан испуганно покосился на Ричарда, словно желая убедиться в том, что Дик еще жив, — хотел припугнуть… проучить немного. — Действительно? — Рокэ недобро прищурился, — и в чем же так провинился перед вами мой оруженосец, что вы, господин Колиньяр решили его угостить сакотой? — В том, что занял не свое место! — вспыхнул вдруг Эстебан, выпуская наружу злость, — он сын мятежника, ему не должно быть места в столице! А тем более ему не место подле Первого маршала! — Позвольте мне самому судить, кому место рядом со мной, — холодно отрезал Рокэ. — Я не понимаю, почему вы выбрали это ничтожество, ведь было столько достойных! — Эстебана понесло, и остановить поток льющейся ненависти он был не в силах. — Каждый из нас, — он кивнул в сторону едва живого от страха Константина, — был бы счастлив служить Вам, герцог. Вы же повелись на красивые глаза надорского отродья! И, похоже, не только на глаза! Вот мне и захотелось узнать, что же в нем такого особенного? Узнать насколько герцог Окделл сладок в постели, если ему удалось лишить разума самого Первого… Договорить он не успел. Грянул выстрел. Ричард, все еще обездвиженный и разбитый, наблюдал, как в клубах сизого дыма вскинув руки и темнея дыркой во лбу, Эстебан оседает на пол. — Вон пошли! — крикнул Рокэ оставшимся в живых навозникам, но к ним поспешно присоединились и остальные посетители трактира, включая и застывшего за стойкой хозяина. Все поспешно кинулись к выходу, толкаясь в узком проходе. Рокэ переступив через тело Эстебана, присел рядом с Ричардом, окинув нечитаемым взглядом изуродованную кровоподтеками шею и ключицы Дикона, а потом, осторожно приподняв веко, сначала одно, потом другое, внимательно осмотрел глаза Ричарда, поморщился и выругался: — Бестолочь надорская! Дикон ничего не мог ему на это ответить. Он вообще был на грани сознания и держался чудом. С появлением Рокэ, несмотря на ужасное положение, ему сделалось спокойнее и, расслабившись, Ричард понял, что начал проваливаться в темноту. Даже неожиданная смерть Эстебана, сейчас не волновала его. Он просто растворялся в слабости, глаза сами закрывались… Заметив это, Рокэ встряхнул его за плечи и, повышая голос, по-военному четко приказал: Не спать! Окделл, ты слышишь меня! Окделл почти не слышал, он размазывался по утекающему сознанию, кружась в водовороте, который имел вид летящего над скалами черного ворона, и чувствуя себя в относительной безопасности, беззвучно шепча: — Простите, эр Рокэ… — Ричард! Не смей засыпа… — взволнованный голос эра смешался с чернильным водоворотом и исчез в темноте. *** «Странный сон», — подумал Ричард, просыпаясь от бьющих ему в глаза золотистых лучей вечернего солнца. Подумал, потом вздохнул и приподнял веки, обнаруживая себя лежащим в своей спальне, отчего-то, действительно вечером. В голове немного гудело, там же тошнотворно и тревожно тлели обрывки дурного, страшного сна: выпитое на спор отравленное вино, распутный и злой Колиньяр, больно до синяков целующий, спасительное явление эра Рокэ… — Очнулся? Голос Рокэ заставил Ричарда вздрогнуть и повернуть голову. Эр сидел в кресле, придвинутом к кровати, и внимательно глядел на Дикона. — В смысле? — Ричард не узнал своего хриплого, надломленного голоса. — Моему лекарю едва удалось вернуть вас, юноша, с самого порога Лабиринта, — Алва вскинул руки и прижал пальцы к глазам, слегка надавив на них. Жест знакомый и тревожный. Ричард прежде замечал, что эр делал так, когда его что-то особо раздражало или волновало. — Вы хотите сказать… — прохрипел он, соображая очень туго, — что все случившееся не было сном? — Хочу, — фыркнул Рокэ, — более того, я намерен был устроить тебе трепку, но теперь, думаю, что с этим стоит повременить. Однако позволю себе спросить: Как можно быть таким недалеким, Ричард? Истории с фамильным кольцом с участием господина Колиньяра тебе мало было? Ричард молчал, прекрасно понимая, что Алва прав в каждом слове, и напоминание о проигранном отцовском перстне, болезненно отозвалось где-то внутри. — Молчишь? — продолжал сердиться Рокэ, — не получи я записки от Его Высокопреосвященства о том, что мой оруженосец снова вляпался в дерьмовую ситуацию с участием господина Колиньяра младшего, о чем довольно оперативно Дораку сообщил один из его соглядатаев, и не вмешайся во время, наутро тебя нашли бы в городской канаве бездыханного и изнасилованного… Ричард протестующе дернулся было, с радостью отмечая, что сковавшее его накануне оцепенение почти пропало, и он снова стал хозяином собственному телу, но Рокэ твердой рукой прижал его к постели. — У Эстебана Колиньяра на тебя был огромный зуб, Ричард, — продолжил Алва тоном престарелого ментора, рассказывающего унарам очевидные вещи о структуре мироздания, — однако этот кретин, слегка заигрался и вместо того чтобы отомстить за свои неудачи и просто унизить, он едва тебя не угробил. То, что ты остался жив, чистейшее везение. Ричард верил с трудом… Посмотреть в глаза сидящему рядом монсеньору, оказалось еще труднее. Вся эта история, с привкусом гайифских мотивов, смущала его, было стыдно за собственную глупость, а еще — Дик дернулся и прижал руку к шее, где должны были остаться укусы и синяки, — за это ему тоже было стыдно. Невероятно. — Я должен поблагодарить вас, эр Ро… монсеньор, — промямлил Дикон, все также, не поднимая взгляда. — Мне ты ничего не должен, — все также сердито отозвался Алва, а потом вдруг неожиданно протянул руку, и зарылся пальцами в спутанных волосах Дикона, задумчиво, словно между делом лаская их, — ты должен, прежде всего, себе! Я же в свою очередь был бы доволен уже тем, что ты поберег бы свой зад и не ввязывался в сомнительные мероприятия, хотя бы до тех пор, пока находишься у меня на службе… — Буду стараться, — тихо произнес Дик рассеянно, сбитый с толку этой нехитрой, но совершенно неожиданной лаской. — И на том спасибо, — усмехнулся Рокэ, собираясь подняться с кресла, но Ричард, остановил его, позволив себе, вцепиться в соскользнувшую с его головы руку эра, поддавшись влиянию момента и неясному чувству, защемившему где-то в груди. — Могу я спросить? — Попробуй, — Рокэ задержался в кресле и откинулся на спинку, ожидая вопроса. — Эстебан, перед тем, как вы его… застрелили… он говорил о том, почему вы выбрали именно меня, — Дик замялся, не скрывая смущения, — и мне хотелось бы знать, почему все-таки я? Всем известно, что Первый маршал никогда не брал прежде оруженосцев. Так почему? Рокэ задумался, или просто сделал вид, а потом, выждав некоторое время, усмехнулся, заставляя внутренности Ричарда взволнованно и неожиданно сладко сжаться, доверительно прошептав: — Ныне покойный господин Колиньяр попал в самую точку — я повелся на красивые глаза надорского отродья.