Поговори со мной

Это не происходит резко или внезапно. Напряжение растет между ними так же, как меняется музыка от куплета к припеву, как закручивается сюжет драматического фильма, как читатель за главу до эпилога узнает, что главный герой тяжело болен. Это похоже на бомбу замедленного действия, которая угрожающе тикает, готовая вот-вот взорваться. Это начинается с мелочей. Тони больше не смотрит. Его глаза, живые и яркие, направлены на детали брони и роботов, на Пеппер, Роуди или Питера, но не на Баки. Раньше они всегда касались друг друга взглядами: сначала украдкой, исподтишка, затем осторожность сменилась обещанием, томным и тягучим. Со временем желание уступило теплу и нежности: не только «я хочу тебя», но и «я рядом», «соскучился», «ты в порядке?». Неважно, чем они занимались, эта связь оставалась такой же надежной, как звезда, указывающая на север. И Баки как магнитом тянуло к Тони: он искал его среди других людей и натыкался на такой же ищущий взгляд. Теперь он натыкается на вихрастый затылок. Прикосновения исчезают. Игра пальцев под столом на брифинге, мягкий поцелуй в висок, ладонь на плече — всего этого больше нет. Тони перестает проявлять инициативу. Баки пытается поговорить, однако в ответ получает лишь выгнутую в недоумении бровь. («О чем ты, Снежинка? Я просто чертовски занят новым проектом»). Его удивление хочется принять за чистую монету, но любую ласку Тони душит в зародыше. Он редко отвечает нежностью на нежность — то сбегая («Долг зовет, Бакару, позже поболтаем»), то обращая всё в секс. Секса, кстати, становится больше. Поначалу Баки радуется (не сколько самому сексу, сколько возможности быть рядом и проявлять любовь), но это длится недолго. Тони не решает проблемы — он буквально затыкает их оргазмами. Стоит завести речь об отношениях, как тот через пару минут уже стоит на коленях и высасывает мозг через член. В те редкие моменты, когда Тони не занят, не отшучивается и не сбегает, он просто… врет. («Я не понимаю, зачем усложнять. У нас всё нормально, Джеймс»). Баки накручивает себя, словно хула-хуп, а на шутки команды про беды в Раю огрызается хуже собаки. Он становится нервным и замкнутым и лишь за счет поддержки Стива и Сэма не слетает с катушек. Однако их советы сводятся к разговору, а разговаривать Тони не хочет. Баки с надеждой смотрит на Пеппер и Роуди, но те сочувственно поджимают губы: у них нет ответа. Вскоре секс тоже исчезает, и если предыдущие моменты были тревожными звоночками, то это — настоящий звон церковных колоколов, рвущих барабанные перепонки. Тони врет по привычному шаблону: занят, устал, болит голова. Сейчас его ложь — единственная константа их отношений. От этого агония в груди Баки разрастается, словно агрессивная опухоль, и не дает дышать. Тони становится раздражительным. Он почти безвылазно торчит в мастерской, променяв широкую двуспальную кровать на узкий диван, потому что иначе они поссорятся. Спустя неделю Баки думает, что Тони бесит даже звук его голоса. «Снежинка» заменяется «Бакару», потом «Джеймсом», потом «Барнсом». Последнее — словно удар в живот. — Мы вместе четыре года, — хрипло смеется Баки, запрещая глазам гореть. — Четыре, блядь, года, и ты зовешь меня по фамилии? Слова ударяются о спину Тони. Тот замирает у двери, готовый сбежать после очередного конфликта. Тишина разливается между ними, как яд, и Баки чувствует, что еще немного — и он просто свихнется от беспокойства, накопленного за полтора месяца. Напряжение растет и душит, набегает влагой на глаза и заставляет сердце колотиться как сумасшедшее. — Поговори со мной, — просит он из последних сил, сверля взглядом темный затылок. Когда ответа не следует, срывается на крик: — Блядь, ну давай же! Скажи хоть что-нибудь! Тони оборачивается через плечо, но не смотрит в глаза. Выдыхает: — Мне жаль. И уходит. И просто, черт бы его побрал, уходит, оставляя Баки наворачивать круги в спальне и срываться на идиотскую мебель, попадающую под ноги. Он сдается. У Баки больше нет сил бороться за отношения, если это делается в одиночку. Бессмысленно. Бесполезно, как деление на ноль. Ему лучше уйти. Собрать свои вещи, перебраться в другую комнату и, возможно, найти съемное жилье. Это ложь. Баки знает, что нытье — результат усталости, которая к утру сменится жаждой борьбы. Как он может уйти, когда его чувства не изменились? Несмотря на ссоры, обиды и дистанцию, Баки продолжает любить. И если сейчас нужно бороться не с пришельцами и террористами, а с чем-то в тылу — он справится. Он будет справляться, пока есть хоть какая-то надежда.

***

Тони возвращается в спальню тем же вечером. Тихо проскальзывает под одеяло и поворачивается на бок, лицом к окну. Баки лежит на спине, пялясь в потолок, и съедает себя привычной чередой вопросов. Он сделал что-то не так? Тони завел любовника? Заболел чем-то ужасным? Очертания люстры выучены наизусть. Баки глотает ком в горле, заставляя себя дышать, и пытается не сойти с ума. Не хочется верить в измену, потому что Тони уже давно не тот эгоист с таблоидов, которому плевать на чужие чувства. С другой стороны, в их отношениях не было места вранью. Ключевое слово — не было. Однако лучше интрижка на стороне, чем рак. У Тони нет сыворотки суперсолдата, и Баки не может игнорировать его человеческую уязвимость. Это пугает до чертиков.

***

Тони старается наладить отношения, но попытки обречены на провал, и от этого лишь больнее. Каждое прикосновение, каждое ласковое слово и улыбка даются ему с большим трудом — видно по лицу. Фальшивая нежность. Наигранное тепло. Баки не знает, что хуже: полное отсутствие контакта или лживый суррогат. Доходит до того, что однажды ночью, когда Тони скользит губами по его голой груди, а потом кладет ладонь поверх боксеров, у Баки просто… не встает. Он хрипит больным смехом, извиняется и врет об усталости. Чем чаще Тони прикасается к нему, тем сильнее Баки боится увидеть на его лице неприязнь или раздражение. Это становится самой настоящей паранойей и заканчивается тем, что нежность и секс снова сходят на нет. Ничего не меняется. Это больно.

***

— Я сделал что-то не так? — шепчет Баки в темноте, уткнувшись губами в затылок Тони. Он задавал этот вопрос миллион раз и всегда получал один и тот же ответ. — Нет. Ага, именно этот. — Тогда… ты сделал что-то не так? Повисает пауза. Она длится и длится, превращаясь в тишину, и сердце Баки таранит ребра, гонимое страхом. — Джеймс, пожалуйста, — голос Тони непривычно дрожит. — Просто… не надо. Может, все-таки любовник, думает Баки. Он повторял себе снова и снова, что справится с этой мыслью, но она по-прежнему причиняет боль. — Ты хочешь разойтись? — Я хочу спать. — Тони… — Мне просто нужно время. Пожалуйста. Это пройдет, я обещаю, ладно? …Это не проходит.

***

Таймер уже запущен, а поблизости нет саперов, готовых обезвредить бомбу, и она неминуемо взорвется. Баки больше не может бороться — только ждать, когда прогремит взрыв, потому что Тони не оставил других вариантов. Баки думает об этом каждый день. Когда они сидят всей командой перед телевизором, он думает, что Тони вот-вот встанет и, прочистив горло, попросит выйти на кухню, чтобы поговорить. Когда наступает ночь и они оба лезут под одеяло, Баки прислушивается к напряженной тишине, к выдохам и шорохам. Будто Тони в любой момент повернется и скажет: «Я больше так не могу». Сон не приходит, и Баки до самого утра пялится в потолок, чувствуя себя сжатой пружиной. Когда заканчивается битва с очередными проектами Дума или космическими жуками, он в первую очередь ищет взглядом Тони, чтобы убедиться, что тот в порядке. А потом получает нагоняй от Стива, потому что чаще и чаще бросается в самое пекло. Баки не хочет признаваться себе, что делает это из абсурдной, идиотской надежды: хотя бы на его смертном одре (или на больничной койке) Тони — из жалости — перестанет ломать комедию, больше похожую на фильм ужасов. Баки ждет взрыва почти ежеминутно, но оказывается не готов к тому, что сам станет детонатором. Почти смешно, если честно. За всё это время множество вещей доводили его до грани: их совместные фотографии в телефоне, расспросы папарацци о грядущей годовщине, сочувственные взгляды друзей. Однако он ломается из-за банальной, блядь, чашки кофе. Тони просто ставит её на стол — не наклоняется, чтобы поцеловать Баки в щеку, даже не хлопает по плечу. Всего лишь молчаливый, почти холодный жест. Просто заваренный для него кофе. Но внутри всё вспыхивает, как от водородной бомбы, и боль поглощает каждый уголок разума. Баки закусывает губу, однако глаза всё равно наполняются слезами, картинка становится размытой. Не в силах себя сдержать, он закрывает лицо с чудовищным всхлипом. — Джей? — Тони подходит ближе, но не рискует коснуться. — Эй, что случилось? Баки лишь машет головой, пытаясь выдавить «всё в порядке», но челюсти едва не сводит судорогой, грудь горит огнем, а воздуха становится чертовски мало. Он даже не может схватить его ртом, потому что всхлипы мешают нормально дышать. Хочется уйти. Хочется, чтобы земля разверзлась и поглотила его целиком, но ничего не происходит. Слезы не прекращаются — Баки вынужден вытирать лицо руками, чтобы не превратиться в сопливое месиво. — Бакару, ну же… — шепчет Тони, опускаясь на колени перед ним, вцепляясь пальцами в бедра. — Поговори со мной, прошу. Он сейчас так похож на самого Баки — горько и смешно. Абсолютно такая же уязвимость и страх в глазах. Только вот Тони ни разу не устраивал слезливых сцен, сидя за столом в общей кухне, из-за банальной, блядь, чашки кофе. — Я устал, — надрывно хрипит Баки, качая головой. — Устал… терять тебя. Повисает тишина — их универсальное поле общения (точнее, его отсутствия). Сейчас Тони снова закроется и уйдет, не сказав ни слова, и Баки знает, что больше не выдержит. Знает, что утром не станет лучше. — Прости меня, — выдыхает вдруг Тони, утыкаясь головой в его бедро. — Пожалуйста, я… блядь, я так виноват перед тобой. Хочется зарыться в его волосы, поднять за подбородок и коснуться губами каждого миллиметра кожи, но Баки заставляет себя замереть, боясь спугнуть момент истины. — В чем… — по горлу будто прошлись наждачкой. Приходится откашляться. — В чем ты виноват? Тони вцепляется пальцами в его штанину, как ребенок, и это разбивает Баки сердце. — Во всём творящемся дерьме, — голос совсем глухой. — Я знаю, что делаю тебе больно, и мне жаль, клянусь, мне чертовски жаль, что… Пальцы сжимаются еще сильнее. Тони дрожит. Когда он поднимает голову, чтобы посмотреть на Баки, его глаза полны слез. Даже сейчас он чертовски красивый. — Прости, что мне не хватило смелости сказать всё как есть. Дело в том, что я… — Тони отводит взгляд, сглатывает, а Баки замирает перед ударом, — …кажется, я больше тебя не люблю. Это… Хах. Это больно. Слезы сильнее набегают на глаза, и Баки лишь кивает, пытаясь встать. Ему нужно уйти. Куда-нибудь далеко, очень далеко, желательно в криокапсулу (жаль, что ее больше нет). Тони не дает подняться. Он обнимает Баки за ноги и смеется, как больной, перемежая смех всхлипами. Желание утешить его затмевает собственную боль — несмотря ни на что. Рука сама тянется к темной макушке, зарывается в волосы. Медленно гладит. — У тебя кто-то есть? — тихо спрашивает Баки, не в силах бороться с неизвестностью. Тони поднимает на него ошарашенный взгляд. — Что? Нет. Господи, конечно, нет, Снежинка, почему ты… Ласковое прозвище отдается резью в груди. Баки сглатывает горечь. Тони разбито фыркает: — Верно. Я вынудил тебя сомневаться во мне. Неудивительно, что ты подумал о… Но нет, Джей, клянусь: только ты и я. Когда у Баки были силы, чтобы слушать, Тони не мог говорить. Теперь всё наоборот, и каждое слово буквально уничтожает его изнутри. — Что я сделал? — еле слышно спрашивает Баки, шмыгая носом. — У нас ведь всё было хорошо, почему… — В том-то и дело. Ты ни в чем не виноват, — Тони жмурится, его ресницы слиплись длинными стрелками. — Это всё я. Я начал остывать безо всякой причины. Не было обид или, не знаю… Ты не сделал ничего плохого. Я просто… мне стало тесно. Душно. Сначала я думал, что мы слишком много времени проводим вместе, поэтому старался больше торчать в мастерской. Потом твое… твое присутствие, — его голос дрожит, — стало меня бесить. И я ненавидел себя каждый чертов день, потому что ты не сделал ничего, чтобы заслужить злость или раздражение. Я надеялся, что это пройдет, но оно нихера не прошло. Баки откидывается на спинку стула и смотрит невидящим взглядом в стену. Эмоциональные качели выжали его досуха, и теперь он впадает в какое-то подобие транса. — Почему ты не поговорил со мной? — Потому что это всё было моим дерьмом, а не твоим. — А Пеппер, Роуди? Ты говорил о своих чувствах хоть с кем-нибудь, Тони? — Нет. — Он неуклюже поднимается, чтобы сесть на соседний стул, и вытирает нос рукавом футболки. — Если бы я произнес это вслух, оно бы стало реальным. Всё это время Тони просто… носил внутри бурю дерьмовых эмоций, не позволяя никому себя поддержать, боясь встретиться с проблемой лицом к лицу. Утопая в самоненависти. Но до последнего оставаясь здесь, рядом с Баки. — Почему ты не ушел? — Что? — Когда понял, что не любишь меня, — произносить это не больно, потому что Баки не может поверить в то, о чем говорит. — У тебя было столько моментов, чтобы уйти, но ты не сделал этого, даже когда мы ссорились. Тони разбито смеется и качает головой. — Потому что я не хочу это потерять. Не хочу потерять нас. — Смысл? Если ты не любишь меня. Он раздраженно ведет плечом. — Чего ты добиваешься этим? — Чем? — Словами о том, что я тебя не люблю. — Ты сам так сказал. — Я сказал «кажется». Баки выгибает бровь, запрещая надежде разливаться по груди, но не в силах её остановить. — И что это значит? Тони хмурится, явно порываясь ответить чем-нибудь ядовитым, но в итоге качает головой и сдувается, как воздушный шар. — Это значит, что я запутался. Я постоянно злился: на себя — за то, что всё не как раньше, и на тебя — за то, что ты слишком хороший человек, которого я не заслуживаю. И чем сильнее мне хотелось всё вернуть, тем хуже становились наши отношения, потому что я… сам всё испортил. — Каким образом? Он горько фыркает: — Просрал всё, что у нас было. Баки сглатывает, осторожно подбирая слова. — Ты здесь. Я здесь. Мы не предавали друг друга, и я по-прежнему тебя люблю. — Он ловит на себе недоумевающий взгляд и говорит раньше, чем Тони ляпнет что-нибудь жуткое: — Твои чувства тоже важны, ясно? То, что ты остыл… — приходится снова сглотнуть. — Это не чушь и не глупость. Мы вместе почти пять лет, неужели ты думал, что всю оставшуюся жизнь мы будем всё время на одной и той же волне? Сомнения в чувствах — это… — Если ты скажешь, что это нормально, я утоплюсь в кухонной раковине. Баки улыбается против воли, потому что даже сейчас, в тяжелый момент, он не может любить Тони меньше, чем два месяца назад. — Окей, я не буду врать, что такое сплошь и рядом, но так действительно бывает, детка, ты понимаешь это? И если ты не хочешь расстаться и быть просто друзьями… — Нет. — …то мы можем что-нибудь придумать. Справиться с этим вместе. Как пара. Тони смотрит на него своими оленьими глазами — влажными и испуганными, и, если бы они жили в мире Гарри Поттера, сердце Баки давным-давно распалось бы на крестражи. — Ты не ненавидишь меня? — Господи, нет, малыш. Конечно же нет. — Тогда пожалуйста, пожалуйста, не уходи, — его голос дрожит и ломается, а щеки опять становятся мокрыми. Баки, не в силах держаться на расстоянии, берет Тони за руку. — Я здесь, ладно? Я с тобой. Тот прячет лицо в плече, всхлипывая, но явно стараясь собраться с силами. — Извини за эту сырость, — он фыркает. — Полный отстой. — Твои чувства — не отстой. — Я официально запрещаю тебе общаться с Уилсоном и его психо-штучками. Они слабо улыбаются друг другу и позволяют тишине окутать себя, чтобы взять небольшой перерыв. Баки мягко гладит его по тыльной стороне ладони. Сейчас, оглядываясь на их отношения, он почти уверен, что к этому моменту давно шло. Тони не тот человек, который любит сидеть сложа руки. Ему важна доля безумия, непредсказуемости, чего-то нового. Стабильность изо дня в день разрушает и тяготит. Для Баки всё иначе: постоянство — что-то вроде недостижимой мечты, к которой он идет с тех пор, как сняли кодировку. И последние пару лет Тони только и делал, что воплощал собой оплот надежности. Им стало до того комфортно в обществе друг друга, что Баки полностью влился в ежедневную рутину, безопасную и устойчивую. В большинстве случаев он выбирал оставаться в башне, а не поддаваться уговорам Тони посреди ночи полететь на Бали, или на спор хакнуть базы ЩИТа, или устроить пикник на крыше Эмпайр-стейт-билдинг. Их быт стал абсолютно спокойным, прерываясь лишь на редкие сражения Мстителей, и этой толики сумасшествия Баки хватало за глаза. Он позволил себе забыть о том, что Тони футурист, ненавидящий стоять на месте и остро желающий показать Баки все чудеса этого мира, если тот ему позволит. Поэтому — да, им определенно есть, над чем поработать. — Я не знаю, что делать. То есть… я хочу, но… не знаю, как, — еле слышно произносит Тони, словно боясь нарушить тишину. — У меня есть пара идей, — говорит Баки, продолжая мягко сжимать его руку и стараясь не поддаваться панике из-за того, что они чуть было всё не испортили. — Только больше не замыкайся в себе, хорошо? И впервые за два долгих месяца Тони по-настоящему смотрит на него в ответ. — Обещаю, Снежинка.