Зависть.

Хочется кричать от боли. И моральной, и физической. Родители, школа, «друзья», всё это выводило и било топором по больному. Массивные бёдра уже давно были изрезаны, места живого не осталось. Старые шрамы, на которых красовались новые порезы не стали меньше болеть. А когда хотелось выйти в юбке или платье, я надевала телесные леггинсы. Их не было заметно, они создавали вид красивых, тонких ног. В школе меня не травили, нет. Зависть. Зависть полностью поглотила разум. Почему у детдомовского рыжего парня были нормальные друзья? Старшак Игорь Гром—тот ещё хулиган, но защищал друзей как мог, принимая удар на себя. Олег Волков—ровесник Разумовского, может на пару месяцев старше. Ходил хвостом за рыжим, разбирался со всеми, кто хоть что-то сказал в сторону обожаемого Серёжи. Юля Пчёлкина—симпатичная девушка Грома. Волосы только недавно в красный перекрасила, могла информацию на любого найти. Полезные связи. По сравнению с Разумовским—Олег и Игорь были массивными телохранителями худощавого девятиклассника. А что у меня? У меня есть репутация, ладно. Может пару-тройку недо-друзей, которые убегут сразу же, как только у кого-то появится больше денег. Я не могла с ними поговорить по душам, мы не гуляли сутра до ночи, банально поговорить про парней со своими «подружками» я не могла. И парня у меня не было. Мне это не нужно. С собой в рюкзаке всегда была косметичка. Я была любителем порыдать в закрытой кабинке туалета. Однажды меня там закрыли. Ночь просидела, открыл только классный руководитель. Я была и красивой, и отличницей по всем предметам, и характер вроде нормальный, так почему же не было классных друзей? Почему не было любимого человека? Я всё умела! Станцевать? Запросто! Нарисовать что-либо? Проще простого! Спеть для школьного мероприятия? Я всегда пела! Так почему же на меня никто не смотрит? По школе пошли прозвища той компашке. Угадаете, от кого? От меня. Две псины, шлюха и педик. Это подхватила вся школа, а учителя даже не пытались как-то повлиять на это. Умора. Зима, поздний вечер. На улице давно стемнело, и в кармане всё ещё весеннего пальто я крепко сжимала перцовый баллончик. Сзади слышались тяжелые шаги. Я обернулась назад. Высокая, массивная фигура под два метра шла за мной по пятам. Я развернулась обратно и сильнее сжала несчастный баллончик. Я ускорила шаг. Сердце билось быстро, будто пытаясь вылететь из груди. Адреналин полностью отключил разум и тело шло само собой. Чуть ли не бежало. Показался знакомый колодец домов, и я зашла в арку. Побежала к подъезду и быстро юркнула за дверь, с силой захлопываю ту. Двое железная, и её стук об такой же железный «косяк» раздался громким звуком по пятиэтажному парадному. Пошла на третий этаж и открыла входную дверь квартиры. Дома никто не ждал. Заперлась в ванной, вновь беру лезвие в руки. Первый порез по левому бедру. Глубокий, сразу же потекла кровь. Тонкой бордовой струёй она потекла аж до щиколотки. Потом ещё пару—от двух новых. Семь новых порезов. Промыла ногу под холодной водой и даже не стала заклеивать, пошла в комнату. Накинула халат и вышла на балкон. Даже без носков или тапочек. В соседней квартире жил Игорь и семья Прокопенко. Удача никогда не была на моей стороне, правда ли? Наши балконы с Игорем отделялись лишь невысокой перегородкой. Я достала пачку сигарет и зажигалку. На этот раз синие Винстон, от которых тошнило давно, но было наплевать. Горький дым грел тело, но едкий вкус давал только большее чувство тошноты. Не докурив даже до половины я выкинула сигарету. Тошнить стало, жутко. По замёрзшей ноге потекла тёплая струя чего-то. Я опустила голову, что бы посмотреть. Алая струя крови дотекла до колена и я взяла салфетки из кармана халата. Когда-то влажные салфетки давно высохли, но хоть что-то. Я чуть задрала подол не сильно длинного синего халата и прошлась по ноге салфеткой, убирая кровь с пореза. Видимо задела где-то. Не важно. Я выкинута испорченную салфетку за заборчик балкона и развернулась, что бы пройти в комнату. Светив соседний окнах резко погас. Игорь не спал? В такое время? Снова натянула маску счастливой девочки. Снова иду по ненавистному коридору школы. Слышу, не сильно тихое, но: —У неё пол ноги в шрамах изрезано. С ней точно не всё в порядке. —Игорь, какая разница? Она нас травит третий год, тебе её жалко? —Нет, просто… —Вот и всё. Я повернула голову в сторону этих переговорок. Игорь и Олег. Ясно. Надеюсь хотя бы никому не разболтают. Разболтали. Но кто именно? Уже не важно. Сейчас вся школа говорит, что я чокнутая суицыдница. Ладно. Знаете, как бы сильно я не издевалась над Пчёлкиной, Громом, Волковым и Разумовским, к последнему я питала тёплые чувства. И во что это переросло? В бесконечную зависть. Я взяла свой рюкзак и побежала к туалету. Со всех сторон было слышно смешки. Ну и где же друзья, которые защитят? Правильно, их нет. Я забежала в туалет, он у нас был общий. Даже на задвижку не закрыла. Схватила косметичку в которой лежал небольшой канцелярский ножик. Я подняла взгляд в зеркало. Фиолетовые короткие волосы растрепались, зелёные глаза покраснели. Потекли горячие слёзы. Красная губа дрогнула. Врывала листок из тетрадки и взяла синюю ручку. Быстро начёркала пару строчек и поднесла ножик с наточенным лезвием к шее. Перерезала сонную артерию и замертво упала. Красная жидкость пропитала фиолетовые волосы, а стеклянные, зелёные глаза устремились в потолок. Больше я не над кем не буду издеваться. Серёжа зашёл в туалет и чуть ли не закричал от ужаса. Мёртвое тело его одноклассницы лежало на кафельном роду в луже крови. Безжизненные глаза, неестественно бледная кожа. В руке канцелярский ножик а на зеркале прикреплена записка. «Бесконечно любила и завидовала тебе, Разумовский» было выведено каллиграфическим почерком. А его фамилия будто эхом отпечаталась её шипящей интонацией. «Разумовссский!» ещё раз пронеслось в голове рыжего.