Сам

Старину Фэна знает каждая собака в столице. Негласно признанный глава столичных нищих, он совершенно не похож на тех опустившихся бедолаг, утративших людское подобие, которых обычно представляешь, стоит заговорить о нищете. И когда он идет, стуча своим костылем, язык не поворачивается сказать бранное слово ему вслед даже у тех, кто всегда требовал изгнания побирушек за городскую черту. Он всегда улыбается, будто в жизни на самом дне общества нет ничего страшного; и для каждого из тех, кто канул на это дно, у него найдется слово поддержки. Он не выпрашивает милостыню, но ему все равно подают, хоть несколько монет за день — и он несет эти монеты в полуразрушенный храм, ставший пристанищем для бездомных нищих, и отдает самым нуждающимся, больным и слабым. «Почему не тратишь на себя, чудак-человек? — спрашивают его. — Мог бы хоть купить еду и одежду получше». Он пожимает плечами и снова улыбается: «Им нужнее. А для себя я заработаю сам». Над ним поначалу смеются: «Как же ты собираешься заработать? Куда наймешься? Кому нужен калека в работниках?» — но он продолжает гнуть свою линию, как когда уверял всех, будто был настоящим небожителем. И ему начинают верить; в него начинают верить. А он действительно находит работу, которая ему по силам и способностям: становится писарем при небогатом купце. У него всегда был красивый почерк, который даже теперь не стал хуже, и очень грамотная и изящная манера письма, которая также пришлась по душе нанимателю. Конечно, изначально плата за этот труд была невысока, но постепенно, составляя для купца деловые бумаги и письма, он стал зарабатывать все больше, поскольку дела купца неожиданно пошли в гору. Сообразив, кому должен быть благодарен за успех, наниматель захотел взять такого полезного работника в дом, сделав уже своим личным помощником и обеспечив всем необходимым для жизни. Однако Фэн вновь удивил всех, отказавшись от такого выгодного предложения. «Я не брошу работу и не перейду в услужение к твоим соперникам в торговых делах, если ты об этом беспокоишься, — сказал он купцу. — Так что тебе совсем не нужно предлагать мне блага, которых я не заслужил. Если же я все-таки их заслуживаю, то я смогу убедиться в этом, только если добьюсь всего сам». И, мало-помалу, он добивается. Друзья купца, восхищенные его удачей, тоже начинают обращаться к талантливому писарю с просьбами составить для них тот или иной документ, или же сочинить письмо, которое наилучшим образом передаст намерения отправителя; и работы становится все больше, а, вместе с тем, больше становится и получаемых за эту работу денег. Спустя какое-то время, он обзаводится и собственным домом: пусть это всего лишь хижина на окраине, в бедняцком районе, но осознание того, что он заработал ее собственным трудом, греет его в этих хлипких, продуваемых ветрами стенах. Его одежды больше не состоят из одних лишь дыр и заплат, и он наконец-то может есть досыта, пусть даже пища эта груба и проста. Закончив каждодневные труды, он идет в один из храмов Ветров и Вод. Храмы эти заброшены и пришли в упадок, ведь их боги больше не отвечают на молитвы своих последователей. Кроме него, туда больше никто не приходит. Он поправляет обветшалое убранство, выметает мусор, возжигает благовония и оставляет немудреное подношение перед статуей Повелителя Вод, а потом поворачивается лицом к стене и погружается в медитацию. Когда он только начал это делать, казалось, будто все бесполезно, и духовных сил не прибавляется, как бы он ни усердствовал. Но, все же, медленно, по капле, они возрастали. Узнав о том, что он занимается самосовершенствованием, пришедший навестить его Се Лянь незамедлительно предложил помощь, но сразу же был вынужден объясняться, увидев, что бывший Повелитель Ветра пришел в ужас от этой идеи. «Нет-нет, я говорю вовсе не о том, чтобы какой-то хитростью протащить тебя на Небеса в обход всех правил! Речь всего лишь о помощи. Ведь есть вещи, которые помогают ускорить самосовершенствование, и если тебе понадобится какой-нибудь артефакт, я мог бы подарить его тебе. В конце концов, у меня их теперь так много, что я буквально не знаю, что с ними делать…» — осознав, что последняя фраза прозвучала как неприкрытое хвастовство, принц покраснел и начал еще более усиленно оправдываться, остановившись, лишь когда почувствовал, как его успокаивающе хлопают по плечу. «Ваше Высочество, не нужно так волноваться! Я ценю Вашу заботу, правда. Спасибо Вам за это. Но я должен добиться всего сам». Когда на Небесах раздается звон колокола, вещающий о вознесении, все спешат поздравить нового — старого? — Повелителя Ветра. Многие по привычке ждут от него разбрасывания добродетелей направо и налево, но теперь он ведет себя гораздо более сдержанно. Улыбается, принимая поздравления, дает ничего не значащие обещания — и только крайне внимательный наблюдатель может заметить, что в его глазах больше нет восторженной наивности всеобщего любимца и баловня судьбы. Когда его, наконец, оставляют в покое, он вздыхает с облегчением. Дворца Повелителей Воды и Ветра давно уже нет, как и дворца Повелителя Земли. Небесная столица вообще выглядит теперь совершенно иначе, чем он помнил. На собственном опыте зная, насколько неприкаянно он себя чувствует, Се Лянь не стал и заикаться о постройке нового дворца; просто пригласил пожить в своем, полагающемся по статусу, но практически необитаемом. На этот раз Его Высочество был умней: «Неловко Вас просить, Ваше Превосходительство, тем более сразу после вознесения, но не могли бы Вы оказать мне помощь? Дело в том, что за моим дворцом совершенно некому присмотреть…». Звучало не слишком убедительно, и оба это понимали, но, все-таки, пришли к соглашению. Помощь другу — это ведь не безвозмездное получение незаслуженных благ, верно?

***

Оставшись в одиночестве в полупустых покоях, он принялся за сооружение поминального алтаря. У него не было никаких вещей, принадлежавших тому, в память кого возводился алтарь, поэтому все выглядело совсем просто и безлико, но это едва ли имело значение. В конце концов, боги не молятся, и он делал это по привычке, приобретенной в мире людей. — Брат… Я не знаю, гордился бы ты мной, если бы увидел сейчас? Я снова вознесся. Сам. Я всего добился сам, своими силами; я больше не крал у другого. Только теперь мне придется привыкать к тому, что я здесь совсем один. Там, внизу, было проще. Люди, они всегда держатся друг за друга. Боги не такие. Конечно, есть Его Высочество; он по-прежнему мой друг… Но я не знаю, как теперь быть с остальными. Возможно, лучше мне было больше не возноситься… Я просто хотел доказать, что могу сделать это. Что я не пустышка, что я могу чего-то добиться сам. Ну, что сделано, то сделано, — он попытался улыбнуться. — Я постараюсь быть хорошим богом. Приглядывай за мной… Если можешь. Поклонившись алтарю, он привычно повернулся лицом к стене и погрузился в медитацию, намеренно полностью отключаясь от окружающего мира. Нужно было привести мысли в порядок, прежде, чем приступать к исполнению своих обязанностей. Когда он открыл глаза, что-то изменилось. В воздухе витал запах морской соли и водорослей. Опустив взгляд, он обнаружил рядом с собой темный свиток, оказавшийся немного сырым на ощупь — однако тушь внутри сырость не затронула. В свитке было лишь одно слово, написанное уверенным строгим почерком, который он, казалось бы, давно забыл, но вспомнил в тот же миг, как увидел. «ПОЗДРАВЛЯЮ». Это должно было пугать: ведь кто-то побывал здесь и оставил это, пока небожитель находился в полном одиночестве и был беззащитен. Но от свитка не исходило никакой угрозы. Надпись означала лишь то, что означала. Он даже будто снова услышал голос, всякий раз на Празднике Середины Осени хмуро произносящий это слово, перед тем, как говорящий полностью перестанет изображать интерес и сосредоточится на еде. Было бы глупо отвечать вслух тому, кто если и был недавно поблизости, то все равно уже ушел. В общем-то, было в принципе глупо как-то на это реагировать, и уж тем более — благодарить. Но он все-таки кивнул и произнес в пространство: — Спасибо. Теперь Ши Цинсюань точно знал, что кое-кто за ним действительно присматривает. А еще знал, что может не бояться этого наблюдателя: все долги оплачены, и отныне его жизнь принадлежит лишь ему самому. Как и все ошибки, которые он может совершить. Как и все победы, которых он добьется сам.