Дрянь

      — Ну здравствуй, Деку, — презирающим взглядом смотрел Бакуго на лицо злодея, показываемого в новостях. Красные полумесяцы ногтей оставляли следы на ладонях, а зажигалка никак не хотела давать огонь в промороженной насквозь комнате. — Как жизнь? Как дела твои? Не ожидал так скоро тебя увидеть.       В однокомнатной квартире не было больше никого, и сидящий на полу в темноте, нарушаемой одним телевизором, про-герой выглядел жутко: почти мертвенно бледно, с красно-жёлтыми глазами, смотрящий вперёд как безумец, подрагивающий и трясущийся как последний пьяница.       — Знаешь, ты изменился в глазах моих, — облако дыма, выдохнутое в пиксельное лицо, постепенно растворялось в мёрзлом воздухе, оседая на слой пыли и оставляя после себя запах табака. Казалось, никотин уже смешался с пылью, но это не волновало хозяина квартиры.       — Я тоже, как видишь, уже другой, — усмехнулся Бакуго, делая новую затяжку, — Но только как ты не дружу с Лигой, — он буквально выплюнул последнее слово, горечью оседавшее на языке и на сердце.       Болезненные воспоминания о первой любви душили хуже дыма, что окружал каждый раз, стоило только поднести зажигалку к сигарете. Единственный поцелуй уже давно стёрся с губ, упав камнем в душу тогда светлую и наивную, а сейчас тёмную и непроглядную. Белый снег, что однажды мягкими хлопьями ложился на плечи, со временем стал лужей, а теперь и вовсе превратился в грязь, избавиться от которой было невозможно. В этой грязи он задыхался, но выдернуть то, что осталось, не представлялось возможным, как и убраться в душе, в которой ураганом бились чувства: презрение, сожаление, ненависть, обида… и даже досада. Ему было сложно справиться со всем этим, а игнорировать почти не получалось.

***

      Бакуго заметил появившиеся на глазах слёзы, только когда одна из них упала в бокал с какой-то странно-зелёной жидкостью. Даже алкоголь напоминал ему о нём.       Группа, называющая себя «Бакусквад», затащила его на какую-то вечеринку под предлогом отвлечения от работы. Но он понимал, что они не могли не заметить подавленное состояние, которое, впрочем, Кацуки и не пытался скрыть.       — Наверное, напрасно я всё же тебя искал, — удручённо сказал он, обращаясь к мутной смеси в стакане, но видя перед собой вовсе не её.       — Прости, бро, я не расслышал, — рядом сидящий Киришима, вероятно, думал, что обратились к нему, но, повернувшись, застал друга, смотрящего куда-то в небытьё.       «Напрасно пытался вернуть назад», — тихо вторили словам мысли.       Привычным движением он потянулся к карману за сигаретой, но был остановлен чьей-то рукой:       — Бакубро, выйди хоть на улицу.       Он даже не подумал посмотреть, кто это сказал: наверное, всё тот же Красный бунтарь, но это было не так важно. Резким движением Кацуки вытащил из кармана какую-то купюру и, не посмотрев на номинал, с хлопком положил её на барную стойку. Пусть там разбираются. Шатающейся походкой он стал пробираться через танцующие тела к выходу из бара.       Кто-то последовал за ним.       — Знаешь, ты ведь можешь нам всё рассказать, — лица компании смешивались в хороводе, но он не желал обращать внимания ни на что. Взгляд утопал в дыму, что, улетая, забирал с собой мысли.       В тот вечер свет впервые увидел пьяного про-героя Динамита. А ему впервые за несколько месяцев не приснился их поцелуй…

***

      Среди гражданских, что пришли поблагодарить за очередное спасение был он. В маскировке, конечно: парик, скрывающая одежда и даже линзы, но этот взгляд не узнать было невозможно.       Бакуго нахмурился. Зачем он тут? Снова пришёл топтаться на израненном сердце?       Динамит провёл взглядом по остальным «клиентам» агенства. Всё чисто. Он пришёл один.       Один взгляд поймал другой, и зелёные глаза, покрытые коричневыми линзами, никак не отпускали усталые красные.       На лбу образовалась складка.       Новое облако дыма поднялось вверх, источая яд. В офисе нельзя было курить, тем более когда такая толпа гражданских собралась там. Пришлось выйти на улицу.       Бакуго был уверен: встречи он не выдержит.       — А помнишь наш вечер? — раздалось сзади, перепугав задумавшегося про-героя.       Он узнал голос. Не мог не узнать. Его обладатель снился почти каждую ночь и не хотел покидать голову, как бы Динамит ни старался.       — И белый снег, — он развернулся, отвечая. — Ложился на плечи тебе и мне, — ему казалось, что ещё немного и он потеряет самообладание и разрыдается как девочка, поэтому Бакуго рычал, выплёвывая всё, пытаясь избавиться от этих воспоминаний, пытаясь избавится от грязи, что скопилась внутри, выплёскивая душу. – Шёл первый тёплый снег декабря. Тогда я не знал, какая ты дрянь.       Бакуго сделал очередную затяжку. Он не хотел вспоминать о поцелуе, гнал от себя прочь эту тоску, заменяя её на ненависть и презрение. Но понимал, что это самообман, однако ничего не мог с собой поделать, ведь так было легче. Или он хотел думать, что так было легче.       Выдохнул Кацуки в лицо собеседника, от чего тот закашлялся и начал рукой отгонять в сторону содержащий пары угарного газа воздух. Но и эта «атака» не спасла от болезненного напоминания:       — Когда поцелуй подарил ты мне.       Бакуго мысленно рассмеялся: ну вот опять. На, пожалуйста. Хотел избежать, а получил выстрел в лоб. Не смертельный, правда. Смертельным был выстрел в спину, что был сделан, когда он примкнул к злодеям. Эта рана загнила и, казалось, никогда уже не заживёт.       — Сказал ты, что любишь и в перый раз, — смотреть в эти обманчивые глаза сил не было, но ещё сложнее было от них оторваться. Он говорил себе, что это последний раз, что надо сдать злодея, что агенство тут, в паре шагов, что надо его повязать, пока есть возможность, что герои так не поступают и ещё много чего. Но не мог. Не мог себя пересилить. Вместо этого смотрел через коричневые линзы, пытаясь разгледеть хоть признак того, что знал когда-то, хоть что-нибудь, что могло бы помочь, но не находил ничего…       — А снег на земле превращался в грязь. Наверное намекал, что тебе нельзя доверять, — закончил он и ушёл.       Ушёл, в очередной раз думая, что это последний раз, когда Изуку Мидории всё сойдёт с рук.