[хочешь любить – научишься доверяться.
фирменный отрабатывая удар.]
это было непривычно. давно стало — не то, чтобы дайнслейф вообще мог привыкнуть к чему-то. просто именно сейчас, именно в данный момент в груди цвело что-то темное и мрачное. удовольствие? едва ли. он назвал бы это удовлетворением. за десяток лет он будто обогатился и в тот же момент разом растерял весь свой словарный запас. не то, чтобы в бездне слова использовать было нужно. [уж в чем, а в любви к альбедо с отвратительно-блядской тварью внутри он сходился целиком и полностью.] и всё равно не то. альбедо спал — трогательно прижавшись щекой к его «забитой» татуировками руке, отчаянно цепляясь почему-то именно за неё; открывал обзор на бледное лицо, на покрытые укусами-метками плечи и шею. его хотелось оберегать и хранить, словно это не человек вовсе — драгоценная статуэтка. альбедо спал и не видел, как на него смотрел дайнслейф. хищно и нежно. собственнически. за окном только-только потянулись мягкие предрассветные сумерки. альбедо весь встрепенулся — метнулся загнанной птицей, потерявшей шанс на свободную жизнь — видно, не нашёл тепла знакомого тела под боком. его привычка облеплять во сне дайнслейфа всеми конечностями казалась оному слишком очаровательной. беспокойство долго не продлилось; дайнслейф прижал к себе ближе, успокаивающе погладил на спине и пристроил голову альбедо на своей груди. тот все еще будто не верил, что происходящее — не сон. если будет нужно… нет, не так. если альбедо захочет, он кинет к его ногам весь чертов мир. руки дайнслейфа давно уже не отмываются от крови и грехов. [и самый главный — сладострастный и огромный — сейчас доверчиво сопел, хмуря брови в беспокойном жесте.] тихо хмыкнув, дайнслейф прислушался к самому себе. [тварь тихо заскулила, а после удовлетворенно затихла.] нужно будет заказать доставку: альбедо не ел со вчерашнего дня. и выкинуть пачку сигарет, которая до сих пор лежала в кармане его многострадального плаща.