Родная тьма

      Хосок снова и снова не может уснуть, сворачивая одеяло в круассан, выныривая из кошмара в поту, проводя руками по вспотевшей челке и судорожно заплетая в ней тугие косички, больно натягивая, чтобы мелкие колющие иголочки нервов не давали расклеиться. Его личный кошмар, Мин Юнги.       Художник, которого однажды случайно столкнул с моста, на самом деле, желая спасти. Не удержал, но и не отпустил. Разговоры ночами, тихие, успокаивающие поцелуи, обещания справиться со всем вместе, это всё растворялось в полотне любимой, миновой длинной юбки, которая в ночном кошмаре стала в роли кинопленки.       Размытая, неясная, призрачная, как и неисполненные обещания. Юнги во снах ему ничего не говорил, только лишь кружась и развевая на полотне мрачном эпизоды их совместной жизни. Доверился, но не верил. Доверился душой, не верил, что Хосок способен был его убить. И помочь тоже. Скорби полный взгляд, обращенный вниз, в стороны расставленые руки, самолично, Хосоком выкрашенные зелёные волосы, обрывки чёрной ткани на мираже хрупкой фигурки.       Тихий шелест ткани, будто короеды совести шуршащие в мозгах, боль и чувство удушения. попытки Чона прикоснуться, но так же как и на мосту, лишь чувствовал толчок, хватался пальцами за юбку, а обрывчастые разводы одежды снова ускользали. Хосоку слышался всплеск волн, из-под чёлки видел пустой, непонимающий прищур так горячо любимых, кошачьих глаз.       Найти тело не смог, отпустить не смог, удержать тоже. И помочь. И побороть кошмар не может. Никчемное существо с тремором, взмокшее в темноте собственной комнаты. При свете тусклых и разбитых фонарей бредет, рыдая тихо и в себя, давясь слезами, в ногах путаясь, в руке подушка. В жизни есть качели эмоций, нити судьбы, моря любви. А у Хосока — несожженый мост для тихой смерти. Его личный ад, хотя, возможно, он в нем был всегда. Только нынче, у врат самого Люцифера. Прижался к прутьям, провожая взглядом волны чёрные, такие же, как его кошмар и долго думал, что пожелал бы умереть ещё в пути сюда, лишь бы не ощутить тогда касание, а после повернуться и увидеть руку… Помощи? Смешно. До слёз и хруста души.       Контраст подушки светлой на мосту холодном и бетонном. Бесчувственнное тело сладко спит, а сверху полотно чёрное, обрывчастое. Мягко опускается на плечи, отгоняя холодок бетона. Бледная рука проводит по щеке, а зелёный волос прячет взгляд. И тихий, хриплый голос: — Отпусти. Освободил и держишь, перестань. Под мостом раздаётся взрыв. Волна глотает всё, и улыбающегося Хосока тоже.