Просыпаться с тобой

      Утро всегда начинается по-разному. У кого-то с чашечки кофе или чая, утреннего душа или ласкового поцелуя. Любители поспать подольше бегают по всему дому в поисках одежды и спешно хватая прямо из тостера ещё горячий тост, потому что «десять минут сна ничего не изменят», однако эти минуты лишними не бывают. У кого-то чётко построенный график, и не следовать ему равносильно самоубийству. Кто-то слишком ленив, чтобы планировать своё утро, просыпаясь во сколько получится и собираясь как пойдёт. Кого-то разбудили питомцы, требующие еды, или дети, которым нужно в садик. У всех всё по-разному. Везде всё индивидуально.       И лишь у одной пары утро начиналось всегда одинаково, не зависимо от дня недели или времени года. Они не расписывали весь день, предпочитая действовать по обстоятельствам — как получится. Исключением были лишь какие-то особые причины которых правда не было в таком количестве, чтобы они могли как-то помешать устоявшемуся порядку в их отношениях. И сегодняшний день не был этим исключением.       11:43. Солнце уже во всю светит, а его лучи стремятся проникнуть сквозь плотные шторы дабы разбудить двух спящих молодых людей. С трудом, но одному солнечному лучику удалось найти небольшое пространство меж шторами, достаточное, чтобы проскользнуть внутрь. И ему предстала такая картина: в углу комнаты стояла большая двухспальная кровать, на которой уютно прижавшись друг к другу спали два человека. Один шатен — Дазай Осаму, а к нему, прижавшись к его спине и положив свою руку на руку шатена, прижался брюнет — Фёдор Достоевский. Спокойствием так и веяло от этой пары, но лишь до той поры, пока одному из них не взбредёт какая-нибудь «гениальная» идея. И чаще генератором таких идей выступал Осаму. Фёдор, конечно, был против приключений на свою заднюю часть, но Дазай всегда Дазай, поэтому остановить его можно было в очень редких случаях. Однако, плюсы можно найти всегда и везде. И Достоевский находил. В наказаниях. Правда, иногда ему казалось, будто кареглазый только того и ждёт, чтоб его похлеще наказали, ибо слишком уж счастливый потом ходит.       Но вернёмся к настоящему времени. Полюбовавшись милой картиной, лучик заскользил по лицу шатена, заставив его неприятно поморщиться во сне. Осмелев, луч начал касаться век, быстро пробегая прямо по ресницам, пока наконец не устроился на кончике носа. Кареглазый сморщился, пальцем почесав нос, тем самым прогоняя солнечный свет. Вот только последний был против того, чтобы его выгоняли. В этот раз он решил устроиться прямо на коже вокруг ещё закрытого глаза, направив на него яркий луч. И вот ресницы затрепетали и глаза медленно открылись, но тут же вновь зажмурились из-за слишком яркого солнца. Несколько минут шатен лежал с полуоткрытыми глазами, постепенно привыкая к свету. И вновь он открывает глаза, отмечая про себя, что за ночь бинты немного ослабли, оголяя его бледную шею, на которой чувствовалось тёплое дыхание лежащего рядом мужчины. Улыбка сама собой появилась на лице Осаму, когда он осторожно выбрался из объятий любимого. Потянувшись и беззвучно зевнув пару раз, он аккуратно, чтобы не разбудить, поцеловал Достоевского в макушку. Тот немного заворочался, но не проснулся. Осаму облегчённо вздохнул, вставая с кровати. Стоило ему покинуть тёплое место, как на его сторону передвинулся Фёдор, зарываясь носом в подушку и вдыхая родной запах.       Вспомнилась вчерашняя сцена. — Зачем ставить кровать в угол? Она же не одноместная, — недоумевал шатен, поправляя сползшую повязку на шее. В то время как его муж пытался собственными силами передвинуть большую кровать. Лёгкий смешок вырвался из его груди, стоило увидеть запыхавшееся и недовольное лицо красноглазого. — Чего смеёшься? Знаешь же, что я верчусь во сне и могу грохнуться на пол, ещё и спрашиваешь. Лучше бы помог. — Я могу просто обнимать тебя во сне и ты не упадёшь! — Осаму подошёл к мужу, замыкая на его груди кольцо из рук. — Так спать приятно лишь пару минут, а потом всё затекает и болит. — Ворчал красноглазый, но из объятий не спешил выпутываться. — Злюка, — беззлобно сказал шатен, улыбаясь как довольный кот, объевшийся сметаны. — Хорошо, поставим в углу, чтобы ты не падал.       Вчера им пришлось купить новую кровать, потому что старая не выдержала Фединых наказаний. После чего они целый час пытались передвинуть тяжёлый предмет мебели, пока в голову Дазая не пришла идея позвать из Агентства Кендзи, который справился всего за несколько секунд. А когда за приветливым и улыбчивым мальчиком закрылась дверь, Дазай утащил возлюбленного проверять кровать на прочность. Кровать выдержала всё стойко, не произведя даже скрипа.       Но сейчас суицидника не волновала кровать, точнее ему вообще не было до неё никакого дела. Дазай тихонько открыл дверь и также бесшумно проскользнул в ванную. Утренние процедуры у него никогда не занимали больше часа, но большая часть этого времени уходила на то, чтобы обмотать себя бинтами. Многие уверенны, что он прячет под ними шрамы. Взгляд золотисто-карих глаз устремился к отражению в зеркале, в то время как на губах появилась ухмылка. В целом, это была правда. Шрамы всегда были неотъемлемой частью его жизни, однако сейчас, обретя своё счастье, он больше не стремился резать себя, так зачем ему бинты? Во-первых, привычка; за много лет они успели стать неотъемлемой частью шатена, без которой он уже не чувствовал себя самим собой. Для Осаму это было равносильно выйти на улицу голышом. А во вторых, бинты служили небольшой психологической защитой от людей, они словно скрывали его чувства и эмоции от посторонних, позволяя прятать всё внутри себя. И всё же нашёлся тот, кто смог залезть в его душу, прочитать там всё, так долго и тщательно скрываемое, не испугавшись последствий.       Фёдор Достоевский. Русский демон. Дьявол.       Его называли по-разному и это не так важно, но абсолютно все, будто повинуясь единому голосу в их головах, признавали его Чудовищем. Его гениальный мозг пугал и отталкивал людей, а скрытность только добавляла мрачности ко всем слухам, что появились из-за случайно вырвавшийся у брюнета ухмылки. Насколько же были глупы эти жалкие людишки…       Встретились они первый раз, когда Дазаю было четырнадцать, а Фёдору семнадцать. Три года разницы по сути ничего не означали, а они оба вдруг поняли, не показывая это другому (хотя оба прекрасно понимали это), что очень похожи. Два Чудовища, что отвергло общество, но которые всё равно необходимы этому самому обществу.       И в этом самом одиночестве они нашли друг друга. Нет, не тогда при первой встрече, а уже в чуть зрелом возрасте — двадцать два одному и двадцать пять другому. Тогда они были врагами, обменивались хитрыми уловками, делали гениальные выпады в сторону оппонента, чтобы в конечном итоге сразиться бок о бок с более могущественным врагом. А когда одержали победу, путём объединения умственных способностей в единое отточенное до идеала лезвие клинка, адреналин ударил им в голову и они впервые поцеловались. Дазаю никогда не забыть лица Ацуши в тот момент и широко открытого рта Чуи, когда их обнаружили среди развалин бывшего особняка, где и находился их враг. Как не забыть и того, что Куникида грохнулся в обморок. Теперь шатен частенько подшучивал над идеалистом, за что и бывал бит не раз.       А дальше их отношения с Фёдором завертелись как белки в колесе, так же быстро, но чертовски приятно. Были и свидания и ссоры, и попытки суицида (правда неудачные, ибо Фёдор был настроен решительно против). Были и сцены ревности, ведь оба были достаточно красивы внешне и манерами не пренебрегали. Особенно им запомнилось их самое первое свидание, когда оба решили выпить и пьяными попёрлись в парк аттракционов, где Федя сломал ногу, потому что «Я скакал пьяным на тебе, а значит и на каком-то жалком батуте смогу!». А Дазай руку, потому что полез спасать своего парня, споткнулся и брюнет упал всем корпусом прямо на его левую руку. Однако это никак не помешало только начавшимся отношениям, а скорее наоборот, скрепило их. Или их скрепил гипс, который врач налаживал им обоим, хоть и на разные конечности? Не важно, главное, что они скрепились, а как — дело второстепенное.       Дальше больше. Спустя год отношений, Осаму решил — надо делать предложение руки и сердца. Только возникла одна проблема, а, собственно как? Он же не девушке делать предложение собрался, а парню. А значит некоторые вещи, которые нравятся женщинам, пришлось откинуть. Надо было подойти с креативной точки зрения. И Дазай подошёл.       Сначала Достоевский и слышать ничего не хотел о прыжках с парашютом, ибо посчитал это очередным предлогом для двойного самоубийства. Но уже через неделю жужжания чуть ли не из чайника и утюга о «прыжках», согласился. Правда поставил условия, что перед прыжком обязательно проверит рюкзаки на наличие парашютов. Осаму, естественно, согласился. И уже будучи в полёте он перепутал обручальное кольцо с кольцом открепления парашюта и… Чудом выжил, хотя и получил огромное количество переломов и внутренних повреждений. Пока его везли в операционную, он, будучи весь в пыли и крови, сделал таки предложение и Фёдор, впервые заплакав за все свои двадцать шесть лет, согласился. И со слезами на глазах пригрозил шатену, что если тот выживет, а он точно жить будет, Достоевский его точно убьёт.       Надо ли говорить, что красноглазый его не убил, а по возвращению из больницы ухаживал за ним, пресекая любые попытки сделать организму хуже?       Воспоминания вызвали приятную улыбку у Осаму и он, тихо крадучись мимо спальни, прошмыгнул на кухню приготовить завтрак. Хотя по времени, уже скорее обед, но это так. Будучи в отношениях ему пришлось научиться готовить, так как первая его попытка приготовить любимый мужем борщ, закончилась сильнейшим отравлением и двумя неделями постельного режима в больнице. Зато теперь он может нормально готовить, не боясь отравить себя и своего любимого.       Сегодня он решил немного заморочиться и приготовить оладьи, что так обожал его муж.       Стараясь по возможности шуметь как можно меньше, он быстро соединил все ингредиенты, подождал пока тесто подойдёт и начал жарить. Федя терпеть не мог жирные оладьи, поэтому Дазай жарил их без масла на антипригарке. Не то чтобы он был против, ему самому нравилось, что оладьи не прилипали к сковороде и не надо было их отдирать титаническими усилиями.       Вот на тарелку полетел сначала один румяный кругляш, затем второй, третий, четвёртый… Он орудовал сковородой, почти как профессионал, только и успевая переворачивать и выкладывать на тарелку ароматно пахнущие оладушки.       И в тот момент когда кареглазый внимательно следил за жаркой, чтобы ничего не пригорело, он краем уха уловил еле слышимые шаги по лестнице и улыбнулся. Делая вид, будто ничего не слышал, он продолжил переворачивать тесто, но немного уменьшил нагрев плиты с тройки на двойку (автор: я имела в виду электрическую плиту, так как в Японии больше предпочитают именно их, нежели газовые).       На секунду стало тихо; слышалось только шипение сковороды. Затем к спине шатена прильнуло ещё тёплое после одеяло тело, обвивая своими тонкими руками торс Осаму. Немного повернув голову, он тут же получил свой лёгкий утренний поцелуй в губы. — Доброе утро, соня. Чего так рано проснулся? — спросил Дазай, аккуратно перекладывая новую порцию оладьев на тарелку. — Чай уже стоит на столе, оладьи я почти допёк. — С мёдом? — донеслось сонное мычание откуда-то из затылка Осаму. — С мёдом, — кивнул шатен, дожаривая последнюю порцию. — Фух, вот и всё. — Кушать подано, присаживайтесь, сударь! — шутливым тоном произнёс шатен, однако Федя отлипать явно не собирался. — Я ещё чуть-чуть так постою и всё… — Ладно, стой.       Усмехнувшись, Дазай, резко развернулся и прижал к груди своего мужа, заключая его в крепкие объятия. Подбородок положил ему на плечо, попутно вдыхая запах зелёного чая — любимый шампунь брюнета. Тонкие пальцы перебирали шелковистые чёрные, с фиолетовым отливом, волосы. Дазаю всегда нравилось прикасаться к гладким и приятным, как шёлк, волосам Достоевского.       То же самое нравилось и Фёдору. Он обожал кудрявые, цвета коры дерева, волосы Осаму. Обожал его золотисто-карие глаза, что при нём всегда лучились теплотой и обожанием. Любил его манеру одеваться и его рубашки. Любил в нём всё: от макушки до кончиков пальцев ног и это было взаимно.       Первым отстранился Фёдор, так как желудок уже весьма долго напоминал о горячих оладушках, так неприятно остывающих в одиночестве. Усевшись за стол, брюнет сразу же отправил в рот вкусное тесто, смакуя каждый кусочек, словно это была пища Богов. Хотя как знать.       Дазай смотрел на эту картину с улыбкой, будто перед ним ребёнок, а не взрослый мужчина. Он обожал такие моменты жизни, когда не нужно спешить (не то чтобы раньше он спешил, но это не важно), можно медленно попивать чай, пока твоя вторая половинка наслаждается приготовленным тобою завтраком. Что может быть лучше? — ДАЗАААААЙ! ОТКРЫВАЙ ДВЕРЬ, Я ЗНАЮ ЧТО ТЫ ДОМА! ТЫ ВРЕМЯ ВИДЕЛ! БЕГОМ МАРШ НА РАБОТУ! — послышалось за входной дверью семейной четы Дазай-Достоевский, а следом за нею и обладатель столь громкого голоса.       Шатен поперхнулся чаем. Точно. Работа. Куникида. О Ками-сама… И спрятаться как назло негде.       Блондин едва не влетел на кухню, остановившись лишь перед Фёдором, чтобы поприветствовать его, и вновь повернулся к шатену. — Даю тебе полчаса на то, чтобы ты собрался! Дальше пеняй на себе! — поправив очки, оповестил Доппо и неспешной походкой покинул квартиру женатой пары.       И только Осаму подумал о том, чтобы слинять, Достоевский поймал его запястье, поцеловал на последок и с «ангельской» улыбкой велел собираться на работу. — Эх, ладно… — С грустью пробормотал шатен и вяло поплёлся собирать вещи.       На своих губах он всё ещё чувствовал тепло и приятный вкус мёда. Всё же день начался хорошо, подумал он и улыбнулся.