Там, где лежат его руки, горячо. Там, где касаются его губы, жарко. Там, где витает его запах, вкусно.
И во власти его, и под дланью его. Вовек.
Ло Бинхэ давно перестал походить на того мальчишку, что денно и нощно краснел от одного лишь прямого взгляда своего учителя. Люди говорят, к хорошему быстро привыкаешь, так и он довольно скоро привык — Цинцю его не оставит, не сбежит, не отвернётся. Останется подле него абсолютно добровольно. Не во страхе — во любви. Однако, нужно понимать, что довольно скоро — в отношении Ло Бинхэ — это год с небольшим, так что и сам Шэнь Цинцю уже свыкся со всеми докучающими порой мыслями и принял тот факт, что теперь они супруги. Без любого рода мучений совести. Ему, несомненно, нравился Бинхэ — и тот, что послушно подставлял макушку под тонкую ладонь, улыбаясь совершенно знакомо и очаровательно, заставляя сердце щемяще сжиматься, и другой, что восседал на своём месте в тронном зале с непроницаемой маской отчуждения, когда вёл светские беседы с другими демонами и ледяным тоном отдавал приказы о казни. Другого, наверное, даже немногим больше любил. Он — весь облачённый в роскошные церемониальные одежды, холодный и величественный — вызывал тихий восторг и трепет глубоко внутри сдержанного Шэнь Цинцю, что внешне старался совершенно не подавать виду. Шэнь Юань полагал, что в этом есть вина его пристрастий при первожизненных — ко хтоническому, демоническому, юродивому. Рациональной и праведной своей частью Шэнь Цинцю любил своего милого и послушного ученика, а той — тёмной и сокрытой — божественного демона, Повелителя Трёх Миров, Ло Бинхэ. Сокрытой, но лишь до той поры, пока они не оказывались наедине. Потому что тогда Шэнь Цинцю уже мог позволить себе разного рода, по его скромному мнению, дерзости. Как и сейчас, стоя в опустевшем зале непозволительно близко к трону, Цинцю прищуренно смотрел на него поверх прикрывающего лицо веера, за коим упрятал мягкий румянец бледных щёк. — Чем провинился тот свин, которого ты предал казни? — его голос звучит ровно, ни коим образом не выдавая скрываемое вожделение. — Нецелесообразные траты средств, выделенных из казны, — всё тем же — возвышенно-важным — тоном отзывается Ло Бинхэ. — Воровал, стало быть, — уточняет Шэнь Цинцю. Вполне хватает пары фраз, чтобы взять себя в руки и приобрести полностью холодный вид, опуская веер. Да так, что едва касается колена демона, чем заслуживает вздох со стороны того — немногим громче, немногим резче, чем полагалось бы. И под взглядом его, спокойном доселе, — вмиг жарко. Но Шэнь Цинцю под ним оказывается не впервой, оттого чуть тянет вверх уголок губ, и веер, надавливая чуть сильнее, медленно скользит с колена по бедру. У Бинхэ вздрагивают пальцы, покорно до этого лежащие на подлокотнике его золотого трона, он прищуривается, взглядом окидывая Цинцю с ног до головы. Про такое говорят — раздевает взглядом. А веер всё идёт вверх, пока не касается паха — мимолётно и едва заметно —, а затем исчезает, вновь прикрывая лицо заклинателя, словно ничего такого и не было. Чистая случайность и ничего более. Выдержка демонического императора со временем, конечно, стала больше, но к чему она сейчас — и без того всё однозначно. — Учитель, — клокочет Бинхэ, как тот дрозд по весне, и одним скорым движением, что не терпит возражений, втаскивает Шэнь Цинцю к себе на колени, отчего веер из тонких пальцев с глухим стуком падает на пол. И демон жмётся горячими губами под челюстью, рассыпаясь алыми поцелуями на шее. — Бинхэ, нельзя, — Цинцю упирается ладонью ему в плечо. Ну что за ребёнок, сказано ведь быть сдержаннее. Снова шею в кровавое месиво превратит! И этому старому Шэню снова будет слишком стыдно — перед другими главами, перед иными демонами, даже перед тем же Шан Цинхуа. Привыкнуть к Бинхэ и привыкнуть к тому, что тот всё рвётся заявить на него свои права — разное. Хоть это и изрядно доставляющий факт, всякий раз успешно разбивающий едва зарождающиеся в душе семена сомнений. Однако, совсем немного провоцируя Бинхэ, Шэнь Цинцю не подразумевал нечто подобное здесь — в тронном зале полном дверей, которые могут открыться в любую минуту. Вопреки всему — остаткам здравого смысла — его окатывает жаром от этой мысли, проходясь горячей волной по позвоночнику до самого загривка. — Цинцю, — голос его низкий и глубокий, и взгляд тяжёлый и влажный, и ладони — безмерно горячие и абсолютно бесстыдные — крепко сжимают бёдра сквозь тонкую ткань штанов. — Бинхэ? — вопрошает Шэнь Цинцю шёпотом и сам тянется к его губам, укладывая свои ладони на шею и чувствуя, как скоро бьётся пульс под кончиками пальцев. Бинхэ гортанно рычит, словно дорвавшийся дикий зверь, и теснее прижимает его к себе, принимаясь кусать мягкие губы и вылизывать рот языком, будто намеревался всецело поглотить своего учителя. — Ну тише... — он предпринимает попытку его остудить, но она проваливает также, как и лёгкая провокация, что ни в коем разе не должна была вылиться в это. Где-то вдалеке — наверняка не в этом зале — раздаётся тихий скрип двери, и у него внутри всё обмирает на секунду. — А если кто войдёт? — Пускай, — демон звучит неожиданно тихо, угрожающе, и Шэнь Цинцю ясно — войдут и головы лишатся. Только от этого не многим легче, его всё ещё потряхивает от вброшеного в кровь адреналина. Или его настолько заводит мысль о том, что их могут застать за столь интимным делом, в чём Шэнь Цинцю, естественно, сам себе никогда не признается. Но это нисколько не мешает ему опустить изящную ладонь на пах Бинхэ и немного сжать, проведя ею вверх-вниз, срывая с губ судорожное сопение. — Цинцю, — Ло Бинхэ смотрит алым взглядом из-под пушистых ресниц, и от того, каким тоном произнесено его имя, заклинатель мелко вздрагивает, едва ли не убирая руку. — Цинцю любит играть с огнём. Руки Бинхэ умело и скоро расправляются с поясами халатов — верхнего и нижнего — и гладят уверенно и жадно по бокам и животу. Шэнь Цинцю смущённо утыкается носом к его шее, касается её губами, чувствуя приятный — личный — запах кожи, и млеет под ним, в благоговении прикрывая глаза. От демона веет жаром, да таким, что он бы добровольно сгорел в нём живьём, так и продолжив усыпать шею лёгкими поцелуями. Его пальцы оказываются под поясом штанов и сжимаются вокруг крупной головки, потирая по уздечке большим пальцем. Размеры Ло Бинхэ постепенно перестали вводить Цинцю в ужас, особенно, когда тот наловчился и стал действительно хорошим любовником. Как ему и было предначертано пером братца-Самолёта. Боль сменилась удовольствием, и Шэнь Цинцю уже сам желал его, постепенно привыкнув к необузданности и вечной ненасытности своего ученика. Как и полагалось главному герою, тот умело сливался с ним душой — и телом. — Дразнитесь, — полушёпотом выдыхает Бинхэ и немного приподнимает бёдра, толкаясь в его ладонь. — Отнюдь, — также тихо отвечает ему Шэнь Цинцю и убирает руку, получая на это недовольный стон. Стыдно признаться, он чересчур спешен. Не столь много времени прошло после их нежного и медленного утреннего секса, чтобы он успел забыть это чувство наполненности. И именно оно обжигало внутренности, заставляя Цинцю желать ощутить его вновь. Бинхэ был с ним чуток и обходителен, почти лениво целовал по-птичьи острые ключицы и тонкую шею, заставляя каждым своим движением и жестом приоткрывать губы в немых стонах. Но сейчас настроение совершенно иное. Бинхэ — ласковый зверь под его руками, которого хотелось почувствовать в себе полностью без лишних осторожностей. Скорее всего, он пожалеет об этом потом, когда не сможет нормально сидеть, но не сейчас. Ло Бинхэ сжимает ладонями мягкие бёдра, и Цинцю приподнимается, упираясь коленями в широкое сидение трона, чтобы позволить демону стащить с себя штаны, оставив в одном лишь распахнутом нижнем халате, упавшего и собравшегося у сгиба локтей. У Бинхэ лихорадкой блестят глаза, когда оголяется уже фиолетовый засос на внутренней стороне бедра, и он касается его пальцами, надавливая, провоцируя лёгкую тянущую боль, от которой Цинцю тонко стонет. — Я хочу покрыть Вас ими всего, — говорит Ло Бинхэ в самые губы, прежде чем накрыть его рот жарким поцелуем, вместе с тем проникая в Цинцю сразу тремя пальцами, которые тот принимает в себя без лишнего сопротивления. Они поначалу неспешно гладят нежные стенки, раздвигаются на манер ножниц, а после — резко оказываются внутри по самые костяшки. Цинцю от этого подбрасывает на коленях, едва не слезая с пальцев, но он спешно опускается обратно, снова и снова, с шумом выдыхая сквозь сжатые зубы. Его ладони до побеления сжимаются на крепких плечах, оставляя на них красные полосы от коротких ногтей. Этого всё равно мало. Ничто не сравнится размерами с достоинством его супруга. Ничто не заполнит его так до отказа, до дрожи в коленях, до слабости в обычно сильных руках. Мало. Мало. Мало. — Бинхэ... — он тихо стонет его имя и смотрит прямо в глаза. И Ло Бинхэ знает, что для него в этом взгляде — просьба, почти мольба. Но вместо того, чтобы тотчас исполнить чужое желание, Бинхэ благосклонно улыбается и размашисто проводит языком по шее, сжимает зубы у кадыка, оставляя на их месте жадные следы укусов, и зацеловывает его под судорожные вздохи. Шея теперь словно та ветвь хеномелеса, что цветёт по весне. Он берёт Цинцю под бёдра, приподнимая, и направляет в него член, упираясь горячей головкой ко входу. Немного надавливает, практически проникая, и вновь отстраняет от себя, довольствуясь мелкой дрожью под его ладонями. У Цинцю всё ещё есть его остатки гордости, чтобы просить вслух, поэтому приходится страдальчески терпеть сладкую пытку предвкушением и ждать, пока у Бинхэ первого закончится терпение. И оно действительно заканчивается, стоит только понять, что ничего, окромя вздохов и взглядов, он не получит. Выходит, сам в своей игре и проиграл. Чуть сильнее нужного сжимая ладони, Ло Бинхэ всё же опускает его — медленно и осторожно, вопреки животному желанию и полыхающему взгляду — и податливые стенки почти без труда принимают его, но лишь пока наполовину. Цинцю дрожит весь, как тот бамбуковый лист в особо ветреную погоду, поджимая губы, чтобы не разойтись по залу громким стоном, царапает его шею и судорожно — мелко-мелко — дышит. Член демона был обжигающе-горячим, и ощущалось это чрезвычайно хорошо. Не было больно, только удовольствие волнами проходилось по телу, собираясь на затылке покалываниями. Шэнь Юань читал достаточно в своей жизни дешёвого порно — и опыт уже имел —, поэтому знал, что именно в этой позе выйдет почувствовать Бинхэ максимально глубоко внутри. Наполовину — недостаточно, кожа зудела от желания получить всё. И поэтому на очередном выдохе, он хватается за чужие запястья, удерживая руки на месте, и одним складным движением насаживается до самого основания с громким протяжным стоном, в следующее мгновение едва ли не жалея об этом. Горячая головка демонического члена, казалось, упёрлась в самое горло, предотвращая всякие попытки вдохнуть. И Шэнь Юань издаёт уже не стон, это больше похоже на скулёж, но всё равно отчаянно ёрзает, раскачиваясь взад-вперёд. У Бинхэ в ушах звенит этот стон и перед глазами встаёт пелена от того, как приятно и тесно обхватывают его мягкие стенки. Он запускает ладонь в волосы и тянет учителя ближе к себе, накрывает приоткрытые губы своими, кусается, рычит и бесстыдно стонет прямо в чужой рот, пока сам Цинцю на дрожащих коленях предпринимает попытки приподняться, но те предательски всё норовят разъехаться. Право слово, как же хорошо, что императорский трон достаточно широкий и позволяет свободно в него упереться! Ло Бинхэ решает не испытывать выносливость своего учителя, оглаживает ладонями ягодицы, да сжимает крепкими пальцами, самостоятельно то приподнимая того, то вновь позволяя опуститься. Цинцю ему искренне благодарен, потому что сам он не в силах. Здесь — в его объятиях, его руках — было жарко и душно, несмотря на то, что само помещение изначально было довольно прохладным, у Шэнь Цинцю от этого гудит в ушах. Его пронимало дрожью всякий раз, как демонический член особенно удачно проходился по простате, и он в унисон с Бинхэ заходился стоном, так и не разрывая их поцелуй. Это было хорошо. Это было правильно. Бинхэ принадлежал только ему — и телом, и сердцем. Взглядом устремлён лишь на него, желал его. Любил его. Сквозь шум в ушах Цинцю слышит очередной скрип дверей, внутри всё в одно мгновение холодеет, и он едва не вскакивает с места. Ему не позволяет Бинхэ, резко надавливая на бока и вгоняя в него член, на что тот вскрикивает, крепко обнимая его за шею, и пачкает семенем императорские церемониальные одежды, что так и остались лишь распахнутыми. — Бинхэ... — он сбито выдыхает в ухо, прижимаясь ближе грудью. — Я приказал страже закрыть двери и никого не впускать, — довольно оповещает его демон, целуя нагое плечо. — Ты!.. — вмиг возмущается Цинцю и замахивается, ударяя его по груди слабой рукой. Планировал, готовился! Бесстыдный мальчишка! Бинхэ мягко перехватывает его за ладонь, касается губами косточки на запястье, обводит её языком, и смотрит из-под ресниц взглядом в тон пылающей метки во лбу. — Не в Вашем положении сейчас возникать, — нарочито важно говорит он и вскидывает бёдра, услужливо напоминая, что всё ещё внутри. Забудешь тут! Каждое новое движение — током по оголённым после оргазма нервам, и у Шэнь Цинцю нет иного варианта, как действительно перестать возмущаться. У него сил нет на это — только цепляться свободной рукой за широкие плечи да шумно дышать, раз за разом облизывая иссохшие губы. — Вы ведь не думали, что от этого Бинхэ мог укрыться Ваш взгляд, которым Вы смотрели на него всё то время, что длился приём? — Я... Вовсе нет... — Цинцю запрокидывает горящее лицо, в чувствах только сильнее насаживаясь на член. Он-то думал, что отлично справляется с тем, чтобы тайно глазеть на своего супруга из дальнего угла зала! — Вы меня так сильно сжимаете в себе, когда начинаете смущаться, — он усмехается и добавляет почти будничным тоном, словно это уточнение действительно было так нужно. — Мне нравится. Цинцю издаёт очередной жалобный стон, борясь с желанием шлёпнуть его по лбу. Кто тебя научил болтать во время секса, Ло Бинхэ! Обхватывая ладонями лицо, Шэнь Цинцю покрывает его скорыми поцелуями, пока не приникает к губам в чувственном и долгом поцелуе. У Бинхэ всегда сердце прыгает в горло от такого, понимая всё, что ему хотят сказать таким способом. Он сгребает ладонью волосы на затылке, не давая отстраниться, входит до упора, изливаясь в него семенем, и низко стонет в поцелуй, зажмуриваясь и задыхаясь. Цинцю совсем ноги не держат, от того, как в нём полно и горячо внутри, его снова накрывает оргазмом, и всё, на что его хватает, это лишь уткнуться взмокшим лбом в плечо демона и судорожно дышать, поглаживая того руками. — Цинцю. Мой Цинцю, — шёпотом вторит ему Ло Бинхэ в самое ухо, едва касаясь его губами, пока пытается восстановить дыхание. «Твой. И ты — мой», — думается ему, но вслух Шэнь Цинцю ничего не отвечает, только оставляет на плече нежный поцелуй и ближе жмётся в крепкие объятья.