Однажды в Екатеринбурге

      Следующие несколько дней я провела в одиночной камере, в которой мне не хватало примерно всего. Во-первых, конечно, человеческого общения и хоть каких-нибудь способов интересно провести время: из развлечений были только смотрение в маленькое окошечко, попытки понять, который теперь час и воспоминания о нормальной жизни. Во-вторых, не хватало душа. В-третьих, свежего воздуха: туалет был прямо здесь же, а окошечко моё не открывалось; хорошо хоть, что жарой уральское лето не радовало и температура в камере была выносимая. В-четвертых, не хватало мне еды: давали хлеб и жидкую кашу; однажды порадовали щами без мяса… В XXI веке я и не задумывалась о том, как завишу от свежих фруктов, горячих напитков и шоколадных батончиков.       В один из таких не очень прекрасных дней ко мне в комнату подселили какую-то девушку. Представилась она Натальей. Соскучившись по людям, я, конечно, сразу с ней разговорилась. — За что тебя сюда? — Да ни за что. — Вот! И меня ни за что. Нынче многих берут ни за что.       Я не стала спорить с этим тезисом. Потом Наталья расположила меня к себе, поведав свой секрет: её подозревают в поповском происхождении, тогда как она написала в анкете, что дочка рабочего: — Батя мой священник при заводе. Класс-гегемон окормлял. Это ж можно считать, что он сам как рабочий, ну, правда же?       Я согласилась. Гегемон, так гегемон, мне не жалко. Потом Наталья стала расспрашивать обо мне. Терять было нечего, так что я рассказала ей всё как есть, не беспокоясь о том, поверит она или не поверит. — Из 1922 года? — изумилась Наталья. — И как там, коммунизм уже построили? — Из 2022. Из следующего века. — Ох ты, батюшки! И как там? — Да, в общем, ничего хорошего, — поспешила ответить я. — Еда всё еще по карточкам? — Нет, еды достаточно… — А электричество всем провели? — Вроде да. — А грамотность всеобщая? — Девять классов школы все кончают. Я в десятом. — Значит, дожали-таки до коммунизма! — удовлетворённо выдохнула Наталья. — Ну, дают большевики! Ну молодцы!       Я хотела спросить, почему это она так обожает большевиков, которые посадили ее в тюрьму за происхождение, но связываться не стала. — А Ленина не убьют? — осторожно спросила Наталья (то ли со страхом, то ли с надеждой). — Не. Еще несколько лет он проживёт. — Сколько? — Не помню. А потом сам умрёт. И хоронить его не будут. Положат его в Мавзолей на Красной площади. — Чтоб потом оживить? — Нет, оживить не получится. Он там лежит… ну… сушёный. — Нетленные мощи? Ну, тоже неплохо. А кто же после него будет? Троцкий? Или Зиновьев? — А после него будет Сталин. — Сталин? Погоди… Это который наркомнац, что ли? Да ладно! — Он и будет. Надолго.       Наталья как-то изменилась в лице и крепко задумалась. Мы надолго замолчали.       В тот же день её забрали и я вновь осталась в камере одна.