Душевная болезнь

Порой жизнь Элизабет казалась ей чем-то особенным в совершенно будние моменты. Через года она проносила цвет обоев, погоду, запах, который ее окружал. И ее это тешило в те времена, когда становилось тихо и грусть обволакивала комнату полностью. Тогда девушка сидела и искала в своей голове различные воспоминания, порой и те, которых у нее вовсе не было. Но чаще всего, Элиза просто не могла найти свое место среди этого бардака. Она заглядывала в чужие окна по вечерам и представляла жизнь людей в таковой квартире. И она до ужаса завидовала их надуманным жизням. Эта зависть распирала ее, так что она отдалялась от окна и начинала думать. Большинство времени она жила прошлым и до безумия боялась будущего. Что может поджидать ее за очередным поворотом? И этот страх закреплялся в ней с каждой произошедшей с девушкой неудачей. Казалось, что могло пойти не так? Но ее само-убеждение, сидящее глубоко под коркой мозга, вечно заставляло ее следовать тому пути, который неминуемо отведет ее к поражению над самой собой. Этот цикл преследовал ее последние пару лет, пока она потихоньку не стала сходить сума, забывая себя и свое прошлое. Думаете, с дурной головой жить стало проще? Память ушла, а значит проблемы испарились с ними? Глубокое заблуждение, надеяться на то, что эта девушка когда-либо отпустит свои страхи, ведь только при их наличии она могла жалеть себя, и убеждать в своей жалости окружающих. А ведь, они вправду жалели, только вот она все-еще не разбирала, жалость то была или презрение. Но к чему ей это сейчас, когда ее личность разрушена и нужно клеить из ее осколков другую, совершенно новую, ранее не виданную ей самой личность? Это давалось тяжко, но, видимо, наша душевно больная решила сделать хоть что-то для своей никчемной жизни, если слово существование можно заменить словом "жизнь". Все вокруг стало казаться Элизабет серым и скучным, сама она нашла новое увлечение для себя - прокрастинация. Это самое легкое в освоении хобби, ничего особенного совершать не нужно, сиди себе, да думай о том, каких высот ты мог бы достигнуть, если бы сейчас встал и пошел. Но ты не встанешь и не пойдешь, тебя будут терзать сомнения, ты будешь жалеть самого себя, как делал раньше. Впрочем, особых навыков ей приобретать не пришлось, чтобы просто сидеть и страдать, плакаться над зеркалом о том, чего она не совершала и, увы, уже не совершит. Иногда Элизе казалось, что она надоела собственному отражению, а оно докучало ей всегда и везде. Тогда девушка прекращала смотреться в зеркало, как бы бунтуя против ее самой за зеркальной гранью. Именно поэтому она теперь ненавидит зеркала, именно поэтому одно из них сейчас с дребезгом разлетелось по комнате. Кажется, Элизабет снова потеряла контроль над собой. Почему она вдруг перестала помнить свое прошлое? Где все те люди из ее воспоминаний? Где те обои? Почему на улице не та погода, которая доставляла ей ранее такое удовольствие? Порой крупицы воспоминаний все же проскальзывали в ее голове, но восстановить их она была не в силах, поэтому, чтобы не мучать себя, Элиза стала додумывать их, словно бы писала какой-то совершенно дурацкий рассказ. Девушка могла долго-долго сидеть и придумывать себе новые воспоминания, она даже крепко вцепилась в веру в них, от чего окружающие считали ее хвастуньей и лицемеркой сначала, а после просто испугано отдалялись от нее, пытаясь отклониться от очередного осколка разбитого зеркала в ее руках. Элизабет же отказывалась принимать такую реальность, все ни с того ни с сего отвернулись от нее - друзья, родные. Или таковых не было вовсе? Увы, пока она сидит в тугой смирительной рубашке, ей этого не узнать. В ней конечности сильно затекают, все начинает чесаться и зудеть. Как мысли в ушах по ночам, хуже вшей. А еще, с коих-то пор, стали докучать Элизе и тени. Темные, мыльные, ажурные, они пугали. Она могла списать это на хронический недосып, приступ которого длился уже около недели, если бы не была уверенна в том, что тень-человек в углу комнаты - это ее близкий друг из прошлого. Элизабет, хватаясь за последние нити, которые могли помочь вспомнить ей ее жизнь, короткими шагами двинулась по направлению к тени. Та, будто пританцовывая, раскинула свои руки в объятьях и заговорила с Элизабет. Вот только девушка оступилась о свою ногу. Прекрасное чувство полета длилось недолго, но за это время Элизабет успела вспомнить все: тот самый кусок обоев, спасший ее от смерти, ту снежную погоду, в которую состоялись похороны ее никчёмного отражения в ветрине аптеки. Девушка даже смогла припомнить своего лучшего друга, ждущего его в углу комнаты. Кажется, они познакомились в ее доме, а может, в его доме. У них состоялся диалог и с тех пор тень и Лиз были не разлей вода. Элизабет пискнула и с грохотом и хрустом упала, перевалившись через свою голову. Ее руки не лежали по сторонам, что свойственно трупам, пытавшимся избежать смерти ранее, они были прижаты к ее туловищу смирительной рубашкой. Санитарка же чуть ли не до собственной смерти испугалась вида искореженной шеи и крови, впитавшейся в мягкие плиты на полу, а когда приехавшие позднее представители правоохранительных органов перевернули тело на спину, укладывая обратно в лужу красной липкой жидкости, санитарка и вовсе упала в обморок, а лицо Элиз еще долгое время преследовало ее во сне. Бедная санитарка рыдала и билась в истерике, стараясь отвернуться от пустого, лица девушки, но все было тщетно. Глаза впали, рот разинут в жутком оскале, а шея надломлена в двух местах, из трещин бьет кровь, забрызгивая халат и лицо. Настолько, тошнотворная картина, а санитарка вынуждена была терпеть ее каждый день. Она не прожила и месяца после трагедии, повесилась на собственном халате на люстре в подсобке. Ее тело нашли на следующий рабочий день. Но прошло уже много времени, утекло так много воды, что, ни один коллега той санитарки не мог припомнить этого случая. А, быть может, не хотел, чтобы лишний раз не трепать себе и без того расшатанные нервы на столь неблагодарной работенке.