огонь — страдание, его отблеск — радость

      уилл всегда был тихим парнем. по крайней мере старался быть таким. нигде лишний раз не высовывался, общался со считанными единицами, не участвовал в конфликтах и прочей болезненной херне. такой образ жизни ему нравился. но, конечно, судьбе важно, чтобы всё было так, как не нравится тебе.       произошла изнанка. неделя в этом ужасном, ужасном месте заставила уилла многое переосмыслить и понять. да, не всегда всё будет так, как того хочешь ты. да, потусторонний мир всё-таки существует, и к сожалению это не место с дружелюбными жителями, о-о, отнюдь не дружелюбными. эти жители желают смерти не только тебе, в таких вещах они не мелочатся. они хотят уничтожить весь мир, весь твой мир. убить, сожрать, стереть в порошок… что угодно.       казалось, что это осталось в прошлом. уилл старался оставить это там, никогда не вспоминать, забыть как страшный сон, но изнанка снова и снова настигала его в лице истязателя разума. уилл надеялся, молился, чтобы с переездом в калифорнию это всё закончилось, но естественно всё вышло не так.       впрочем, теперь уже калифорния осталась в прошлом, сейчас они вновь возвращаются в хоукинс. после сражения с векной одиннадцать едва ли проронила пару слов. так стало понятно, что оно не было финальным.       от накативших воспоминаний заболела голова. сколько им ещё придётся сражаться за право просто спокойно жить?       внезапно аргайл сигналит пару раз, параллельно с этим радостно вскрикивая. едва задремавший майк дёрнулся из-за резких звуков, но поняв природу их происхождения лишь нахмурился и принялся сверлить взглядом затылок аргайла. его примеру последовали все, кто находился в фургоне, так что тот сразу принялся объясняться:       — что вы такие хмурые, гайс? — сказал он, протяжно остановившись на последней “с”. — мы только что заехали в хоукинс, наконец-то! эти длинные путешествия…       и впрямь, за окном начали простираться знакомые пейзажи.

***

      пробыв в хоукинсе почти сутки, уилл понял две вещи. первая: городу конец. вторая: ему тоже. и если с первым всё понятно (гигантские трещины в земле, из которых веет могильным холодом, летающий пепел и прочие прелести изнанки), то о втором пока что в курсе был только он сам. делиться такими новостями не хотелось, ему хватило смелости лишь на то, чтобы проинформировать других о всё ещё живущем и восстанавливающем где-то там силы векне и о том, что уилл его чувствует, как когда-то чувствовал истязателя…       чего не знают другие, так это того, что это ”чувствует” перешло на новый уровень. нормально ли слышать у себя в голове его голос? ребята о таком не рассказывали. но эту шипящую интонацию ни с чем не перепутать, да и вряд ли кто-то ещё может такое сделать.       как будто этого было мало, теперь уилла постоянно колотило от холода. если раньше, когда им овладел истязатель, любой источник теплоты вызывал ужас, то сейчас наоборот: из него будто вытягивают жизнь, и эти жалкие попытки согреться в виде огромных свитеров джонатана и нескончаемых кружек горячего чая как будто создавали иллюзию того, что у него получается бороться с этим.       едва ли кто-то обратил на это внимание. да, уилл дёргался каждый раз, когда в голове внезапно появлялся чужой голос, а после невольно поджимал губы, потому что этот голос говорил не самые приятные вещи. но других это мало волновало. на фоне последних событий такое поведение было не у одного уилла, и если пострадавших физически было много, то ментально повержены были все.       голова не прекращала болеть. вечное напряжение, витавшее в воздухе, грузило всех. никто не мог найти в себе силы завести диалог ни о чём, как-то разбавить обстановку. ситуация была хуже некуда. всё время, проведённое в хоукинсе, стало одним ужасно длинным днём сурка, в котором они идут в школу-больницу, берут там любую работу, помогают чем могут, а потом возвращаются домой и от стресса и переутомления забываются в беспокойном сне.       — чёрт, как же это глупо, — прошептал уилл. он ждал, пока закипит чайник. на улице ночь, темнота, издалека виден тусклый кроваво-красный свет, льющийся из трещин. вот так вот сидеть, обняв колени, и пялиться в окно стало его основным занятием после полуночи. всё равно сна ни в одном глазу.       «не глупее твоих друзей. они полностью забыли о тебе. за весь день с тобой перекидываются парой слов только больные, которым ты меняешь бинты, и то не все. разве так поступает семья?» — векна продолжает терроризировать разум уилла, пытается его сломать, переманить на свою сторону.       — замолчи, я не с тобой разговаривал, — всё так же шёпотом отвечает уилл.       «правда? а с кем же тогда? неужели с кем-то из твоих друзей? что-то я не вижу никого из них поблизости. а есть ли они вообще у тебя, а, уилл? — векна смеётся, наслаждаясь тем, какую боль принёс этими словами. — посмотри, что с тобой стало. разговариваешь сам с собой, думаешь это нормально? думаешь, ты нормальный?»       — я не собираюсь вести с тобой ночные беседы, — отвечает, но ненадолго зависает, обдумывая свои только что сказанные слова. — и не только ночные. вообще никакие не буду. проваливай.       «может я и уйду от тебя, но такое отношение останется. не я ведь причина твоего одиночества, а ты сам. довольно иронично, не так ли? единственный, кто с тобой разговаривает, это ваш злейший враг, которого вы так хотите уничтожить. ты сам прекрасно понимаешь, что это правда. ведь всё это началось ещё до того, как я убил ту девушку. твой “лучший друг” перестал тебе писать задолго до этого. одиннадцать словно не хотела с тобой сближаться, как ты думаешь? она когда-нибудь поддерживала тебя так, как это делал ты?»       стараясь игнорировать векну, уилл поднялся с места и выключил чайник: тот давно уже закипел. едкие слова не прекращались, приносили уйму боли. это ведь не сказки, которые придумывает векна, а реальность, противостоять которой сложнее.       глубоко уйдя в свои мысли, уилл не заметил, как кружка наполнилась водой. рука отклоняется немного влево и… кипяток льётся уже на него. тут же дёргается и не успевает даже воскликнуть, как его перебивает другой крик, внутри его головы.       крик векны.       — тебе… тоже больно? — шипит уилл. мокрая одежда неприятно липнет к телу, а кожу, которую обдало кипятком, пекло. прикосновения к ней даже через свитер приносили ощутимый дискомфорт.       векна не ответил.       уилл усмехнулся. возможно сейчас к нему вернулась удача, которая ушла от него ещё в далёком 1983-ем. «ну, попытка не пытка, а возможность ослабить векну не каждый день выпадает, тем более, это важно как никогда раньше», — подумал он и занёс свою левую руку над раковиной, предварительно закатав рукав по локоть. в правой остался чайник. зажмурил глаза, руководствуясь логикой «если я ничего не вижу, значит этого не происходит», и вылил себе на предплечье едва ли не весь оставшийся кипяток.       попытка оказалась пыткой. неимоверная боль тут же расползлась по всей руке. красные пятна, которые в ближайшем будущем превратятся в отвратительные волдыри, появлялись на глазах, вскоре полностью покрыв видимую часть кожи. ощущение, будто руку окунули в кислоту: жжёт, горячо, и мучительно, невыносимо больно. из глаз хлынули слёзы. уилл изо всех сил прикусил губу и умолял себя молчать, не издавать ни единого звука. терпеть было выше его сил, так что чайник был отставлен в сторону, а из крана полилась ледяная вода. впервые за последнюю неделю он пожелал вновь ощутить это постоянное чувство холода.       зато его теория подтвердилась. векна, особо чувствительный даже к обычному теплу, завывал где-то на затворках сознания. если уиллу казалось, что его рука пылает в огне, то векна, должно быть, оказался в самой преисподней с её тысячами кострищ.       «осталось придумать альтернативу… чёрт, как же больно, — уилл оглянулся и прислушался. в доме стояла тишина, никто не проснулся из-за этих беспорядочных всплесков воды, которая, к слову, была отовсюду: на полу, столешнице, немного залило газовую плиту… — нужно убрать весь этот беспорядок».