Тихое счастье

Дима возвращался домой после очередного рабочего дня. В голове уставшими мухами метались мысли о том, что сегодня только среда, впереди ещё два рабочих дня, а он уже устал. Он не мог нарадоваться, что сегодня его отпустили раньше на целых два часа, потому что в офисе проводились какие-то технические работы, а какие, Диме было абсолютно наплевать. Вторым фактом, греющим душу, была его жена Аня, с которой они семь лет вместе, четыре из которых - женаты. И смело можно сказать, что брак их счастливый. За столько лет отношения, конечно, стали чуть скучнее, но любви в Диме к Ане не убавилось. Только стёрся плотный налёт влюблённости, став тонким, как лёд в первые заморозки. И влюблённость эта просочилась в глубину его души, обволакивая теплом зрелой любви. Дима пешком поднялся на второй этаж, недовольно выдохнул из-за очередной перегоревшей лампочки под серым потолком, и открыл дверь в квартиру. Первым, что он услышал, были не звуки телевизора, не тихий шум стиральной машинки, и не звон половника об кастрюлю. Первыми он услышал стоны своей жены, и стоны эти были явно не от боли. Что-то в груди задрожало, накаляя все внутренности, и вырастая комом в горле. Медленно и тихо Дима двинулся туда, откуда доносились звуки — в их спальню. Аккуратно отворил дверь, умоляя всевозможные силы свыше, чтобы это было не то, о чём он подумал, и увидел именно то, что ожидал увидеть, но больше всего не хотел и боялся. Что-то внутри него щёлкнуло, глаза и разум затянуло плотной пеленой, и все звуки, все картинки, вообще всё вокруг исчезло, но Дима совсем не заметил, как его сознание помрачилось. Он никогда не вспомнит, как незамеченный поглощёнными друг другом любовниками, схватит с полки тяжёлую чугунную статуэтку и в два шага окажется у кровати. И не вспомнит свои резкие, тяжёлые удары по головам обоих любовников. Не вспомнит хруста проломленных черепов. Он будет наносить зверские в своей жестокости удары, которые будут продолжаться, пока они оба не заткнутся. Он не вспомнит, что никто из них не успеет крикнуть ни слова о пощаде между криками боли и страха, никто из них уже не успеет попросить прощения, и не будет никаких попыток объяснить. Этот зверь внутри Димы всю жизнь сидел мирно, пока того не требовала жизнь, но теперь он вышел и сделал то, что должен был. Шанса на прощение и пощаду он давать никогда не планировал. Внезапно всё прояснилось, и Дима обнаружил себя сидящим на полу, уткнувшись лицом в согнутые колени. Он ощущал себя совершенно истощённым, не понимая — от чего, дыхание почему-то было сбитым, а кожа — потной, будто только что он бегал по стадиону. Он поднял голову, в висках неприятно пульсировало, отдаваясь болью словно в центр мозга. Взгляд наткнулся на лежащую возле правой руки окровавленную чугунную статуэтку. Ему вспомнилось, как эта статуэтка оказалась у них: её подарила тёща, привезла из отпуска из какой-то страны. Родители Ани постоянно путешествовали, поэтому все страны, которые они посетили, запомнить было трудно, как и то, из какой страны были привезены сувениры. Почему-то сначала Дима подумал об этом, а уже потом тонкой стрелой его пронзила мысль о крови на статуэтке. Красивая, утончённая чугунная богиня в струящемся платье — прекрасная, изящная работа, — вся в крови. По телу резким потоком пронеслась паника, отражаясь дрожью во всём теле. Он посмотрел вперёд, охватывая всю комнату взглядом. Возле их кровати лежал голый мужчина. Сомнений в его смерти не было: он был не просто весь в крови, его череп был пробит насквозь, открывая месиво, в которое превратился его мозг. Дима дёрнулся и резко вскочил на ноги. Подошёл чуть ближе, ступая неуверенно и осторожно, будто ожидая, что труп сейчас подскочет и нападёт на него. Теперь, стоя рядом с телом, Дима мог прекрасно рассмотреть, как кожа по всему телу расцвела кровоподтёками и синяками, которые напоминали бы космос, если бы не вызывали тошноту. Даже некоторые пальцы на правой руке были синими и немного распухшими от ударов, очевидно, чугунной статуэткой. Дима перевёл взгляд на его голову, тут же об этом пожалев. Мозг, частично выпавший, весь передавленный, окровавленный, мокрый и от этого блестящий. Желудок сжался, резкими спазмами начала накатывать тошнота. Усмирив рвотные позывы, освободившие желудок от всего, что в нём было, и сплюнув противную на вкус слюну, Дима снова уставился на тело. — Твою мать-твою мать-твою мать… — забормотал Дима, отчаянно пытаясь понять происходящее. Пытаясь хотя бы поверить в происходящее, — это… Это никак невозможно, просто невозможно… Что-то в груди защемило, мешая ему дышать. Дрожь усилилась, в висках заколотило ещё сильнее. На несколько секунд в глазах потемнело, ноги обмякли, но через секунду всё прояснилось, и кровавая картина перед глазами снова стала отчётливой. Слишком отчётливой. Дима сделал два шага до кровати на ватных ногах заваливаясь на край. Сознание в ужасе пыталось отключиться, но само себе противилось, не отпуская Диму в забвение. Он всё ещё пытался выровнять дыхание, частично перекрытое чем-то непонятным внутри. «А где Аня?..» Дима торопливо закрутил головой, выискивая жену по всей комнате, и практически сразу увидел за кроватью, с другого края, её руку. Чтобы увидеть всё тело полностью, Диме нужно было обойти всю кровать или проползти по ней. Он пополз на противоположный край, понимая, что дойти сейчас точно не сможет. Аня лежала, как и её любовник — с разбитой головой, только череп не был проломлен на столько, чтобы было видно всё, что внутри. Но без сомнений — Аня была мертва. Через разбитую голову кровь вытекла, обволакивая её со всех сторон тёмной тягучей лужей. Не может человек потерять столько крови и остаться живым. Аня была мертва, но Дима был уверен — жива. Потому что такого точно не может быть. Он не мог убить свою любимую. Это такой же бред, как существование Макаронного Монстра. Даже его существование было большей реальностью, чем это. Дима точно знал, что он просто не мог, не способен был, потому что она была светлой и доброй, потому что она всегда смеялась приятным смехом, согревающим своим звучанием тех, кто этот смех слышит, потому что она знала, как Дима любит необычные блюда и так потрясающе их готовила, и она была интересной, умной, мудрой, весёлой, любимой и самой лучшей, и это всё, этот её глупый поступок — ерунда, все ошибаются, поэтому нет, он точно не мог её убить, не стал бы. — Анечка, Аня, сейчас, малышка моя, я позвоню в скорую, ты только потерпи немного совсем, сейчас всё поправим, я им всё объясню, всё будет хорошо, — бормотал Дима, одной рукой набирая номер скорой помощи, а второй нежно и аккуратно поглаживая Аню по плечу, случайно размазывая по нему кровь. Ожидая приезда врачей, Дима успел аккуратно промыть рану на голове жены и приложить лёд, чтобы она потом не мучилась с большой шишкой, которая наверняка будет. Подложил под голову Ани подушку и укрыл её одеялом, потому что она была очень холодной — наверняка замёрзла. Даже попытался убрать вокруг неё кровь, но только сильнее всё размазал. Тут уже требовалась генеральная уборка. Теперь же он сидел возле неё, тихо рассуждая. — Почему ты так поступила?.. Ты же всем была довольна, я бы знал, если бы тебя что-то не устраивало. Что тебе не нравилось? И если не нравилось, то почему не говорила, зачем пошла на это... Почему не ушла, если не любила? Или любила?.. В дверь позвонили. Скорая помощь приехала, прервав его рассуждения. Один из врачей бригады сразу подошёл к Диме и телу Ани, прощупал пульс, несмотря на то, что по её виду смерть была очевидно — проверить необходимо. Убедился, что женщина скончалась и повернулся к коллеге: — Вызывай полицию, — а затем обратился к Диме, не ощущая сочувствия, потому что понимал, кто убийца, — мужчина, пульса нет, она мертва. *** Дима резко распахнул глаза, загнанно дыша. В секунду осознал, что лежит, резко сел и нервно оглянулся, пробегаясь взглядом по пространству вокруг. Обнаружив себя в собственной спальне в постели, а рядом с собой — спящую Аню, за окном — ночь и фонари, мягкий свет которых пробивался сквозь шторы, подсвечивая мирно сопящую жену, Дима выдохнул так облегчённо, как никогда раньше. — Боже, это был сон, это всего лишь сон, слава богу, — тихо прошептал он, утыкаясь лицом в ладони и потирая пальцами прикрытые веки. Кошмары снились ему и раньше, но таких жутких и реалистичных видеть не приходилось. Он скользнул взглядом на прикроватную тумбочку, где лежал, мирно вбирая в себя заряд, телефон Ани. В глупом приступе ревности захотелось по-шпионски проверить в нём каждую папку, каждое фото в галерее, каждый номер в телефонной книге. — Ты дурак? — шёпотом спросил Дима, глядя на телефон, но обращаясь, разумеется, к себе. За семь лет отношений ни он, ни Аня не шарились по телефонам друг друга, потому что доверяли, и не было никакой логики в том, чтобы нарушить это доверие из-за дурацкого сна. Он аккуратно выполз из-под одеяла, соскользнул с постели и поплёлся в кухню, чтобы выпить воды и немного успокоиться. По дороге взглянул на часы на руке — 04:45, значит, есть время ещё поспать и стереть новым сном остатки этого ужаса. Иначе настроение уползёт на весь день. Знаем, кушали. Жадно выпив стакан воды и практически полностью успокоившись, Дима снова лёг в кровать, нежно, чтобы не разбудить, и потому что очень хотелось именно нежно, — обнял Аню, практически сразу заснул и сладко проспал до первого будильника, оповещавшего пару о начале нового рабочего дня. Спустя два часа Дима нашарил телефон, ещё не продрав глаза, и отключил дребезжащий будильник. Ощущал он себя помятым из-за ночных пробуждений, но липкие ощущения от кошмара успели смыться от дополнительного сна, и лучше начинать день с недосыпа, но хорошим настроением, чем с нелепыми подозрениями. Определив эту мысль как отличное начало дня, Дима наконец-то открыл глаза и с нежностью посмотрел на Аню, которая в полудрёме начала ворочаться во сне, частью сознания явно понимая, что пора просыпаться, но отказываясь принимать ответственность взрослой жизни, продолжала сладко прижиматься к тёплой подушке. Дима протянул руку и нежно, едва прикасаясь, медленно провёл кончиками по щеке любимой. Надо будет сегодня купить ей красивый букет и любимые конфеты. День обещал быть хорошим. *** — Анна Викторовна, зайдите, пожалуйста, ко мне в кабинет, надо обсудить поступившего пациента… — зав. отделением Психиатрической клинической больницы №4 им. Ганнушкина замолчал, пытаясь вспомнить имя и фамилию поступившего больного. — Высоткин. Да, через пять минут подойду, — откликнулась Анна Викторовна. Забрав больничную карту пациента, она направилась в кабинет Алексея Павловича, передала ему в руки больничную карту, устроилась в кресле напротив его стола, и они принялись активно обсуждать пациента, пока тот самый пациент сидел в десяти метрах от их кабинета в комнате отдыха рядом с другими больными. Находясь при этом, на самом деле, совершенно далеко. Он смотрел в окно, где ласковое весеннее солнце согревало зеленеющий сад с аккуратными тропинками, и пытаясь дотянуться лучами даже до правой ноги Димы. Но видел он перед собой не зелёный красивый сад. В этот момент он возвращался домой с работы, уставший, но радостный от того, что впереди наконец выходные, а Аня встречала его, принимала букет цветов и конфеты, обнимая, словно не видела его год и сильно соскучилась, и отводила его в кухню, чтобы накормить только что приготовленной жареной картошкой. И на лице его расцветала искренняя и счастливая улыбка. Тихое счастье…Сумасшедшего.