time's arrow

9.       Кел не совсем понимает, что конкретно испытывает, но чувство совсем не неприятное.       Дело в том, что ему очень нравится находиться рядом с Санни. Это, наверное, естественно — они же друзья. Но есть какая-то нестыковка: Келу приятно с Обри (пускай они и постоянно ругаются), Мари и Бейзилом, но по-другому приятно. И он не может объяснить, как именно и почему! Если Обри узнает, то точно будет называть его дураком.       Поэтому Кел решает никому не говорить — даже Хиро. К тому же, было бы круто разобраться в этом самостоятельно, совсем как детектив! Детективы же расследуют дела о чувствах? Возможно, да, потому что иначе было бы так трудно!       Что делают детективы? Наблюдают, конечно же! Но... Кел не может наблюдать за собой — он же... делает это постоянно! Вероятно? Считается ли это наблюдением, если не смотреть в зеркало? Ну да ладно — сейчас не об этом.       Наблюдать надо за остальными — так точно будет проще разобраться в себе.       Цель его очевидна: всем вокруг ясно, что Хиро очень нравится проводить время с Мари. Может, Кел поймёт, почему именно, если посмотрит на них?       Мари действительно очень классная — и, к тому же, старшая сестра Санни. Если бы не она, они бы и не познакомились никогда — за это Кел благодарен отдельно, и ещё, конечно же, за многое другое. Мари улыбалась хитро-хитро, тихо посмеивалась над рассказами брата и зачем-то иногда щипала его за ляжку. Хиро краснел, но почему-то не возражал, хотя Кел приходил в ужас от одной только мысли — это же, наверное, больно! Может, Хиро терпит, потому что ему уже целых двенадцать лет?       Наверное, раз Мари так делает, значит, в этом что-то есть. Нужно попробовать разобраться. Кел однажды присмотрелся к ляжкам Санни — худощавые и наверняка такие же белые, как и всё остальное его тело. Мысль странно смущает: Кел поспешно трясёт головой, отгоняя чудное наваждение.       Чем думать, лучше сделать!       И вот, в следующий раз, когда они с лучшим другом идут бок о бок, он, вспоминая быстрое и незамысловатое движение изящных пальцев Мари, воспроизводит его — более медленно и неуклюже, но, тем не менее, прихватить кожу сквозь шорты у него получается.       Санни издаёт забавный звук между удивлением и возмущением; обычно спокойное и невозмутимое лицо тут же меняется — Кел почти с нетерпением ждёт реакции друга, не заметив, что из-за этого писка остановились и Обри с Бейзилом по бокам, и Хиро с Мари, идущие впереди. — Что произошло? — мягко интересуется Мари, но глаза её сужаются в выражении практически опасности. Кела почти прошибает. — Кел меня ущипнул, — тихо жалуется Санни, и он чувствует, как краснеет от стыда. Мари переводит свой фирменный острый взгляд на него. Позади в молчаливом осуждении маячит ещё и Хиро. — Кел? Зачем ты это сделал?       На смену стыду приходит негодование. — А ты зачем это делаешь? — нет, ну правда же! Почему ей можно, а Келу нельзя? Это привилегия исключительно для старших? Нечестно!       И Хиро тоже краснеет и отводит взгляд — вот и правильно! Пускай стыдится! Мари же удивлённо распахивает глаза и сменяет гнев на милость, почему-то начав смеяться. — Это секрет, Кел. Но не надо больше щипать Санни, хорошо? У него нежная и чувствительная кожа. Если хочешь... сделать для него что-нибудь, — её выражение лица становится хитрым, — то лучше просто обними.       Сделать что-нибудь? Что она имеет в виду? Обри принимается отчитывать его, Бейзил непонимающе хлопает глазами, а Хиро покраснел настолько, что прикрыл лицо ладонями. Старшие такие странные. Наверное, он слишком нормальный, чтобы понять все их забавы. 10.       Вообще-то, объятия классно работают, как и работали до этого. Кел чувствует более сильно, чем обычно, удовлетворение, утыкаясь носом в белую шею Санни. Он младше, но почему-то выше — но это ничего, Кел ещё обязательно догонит! Зато сейчас обниматься удобнее.       К сожалению, он всё ещё не понимает, почему именно с Санни ему нравится обниматься больше, чем с остальными, а наблюдать за Хиро теперь бесполезно — он, оказывается, влюблён! А Кел не влюблён — как можно влюбиться в лучшего друга? Вот и получается, что остался теперь без объекта наблюдения, и выяснять всё приходится самому.       Но нестрашно — так он ведь дольше будет находиться рядом с Санни.       Санни, пускай и говорит немного, всегда очень внимательно слушает. И Кел чувствует щемящий восторг, когда видит его слабую, но искреннюю улыбку; когда Санни отпускает короткий, но точный комментарий; когда Санни смотрит на него и только на него. В такие моменты Кел себя ощущает так, будто он важнее целого мира.       От подобного поднятия настроения его обычно тянет обниматься — Кел прикладывает все силы, чтобы продемонстрировать, как он благодарен тому, что у него такой супер-пупер клёвый друг, даже круче Капитана Космопарня из комиксов! Только вслух он такое говорить почему-то стесняется, но ничего страшного — Кел уверен, что Санни и так всё понимает.       Санни в ответ ласково обхватывает его спину и кладёт подбородок на лохматую голову, что заставляет внутренности Кела сделать сальто назад — но в хорошем смысле; а если при этом ещё и рассмеётся своим чудесным тихим смехом, то Кел вообще от счастья готов воспарить на месте!       Какой же Санни замечательный! Кел уже упоминал, что ему невероятно повезло с лучшим другом? 11.       Это, конечно, звучит невероятно, но в последнее время воспоминания Кела, связанные с Санни, иногда... не такие радостные. Кел видит, как он порой смотрит на Обри; видит, как осторожно, но в то же время пылко обнимает его Бейзил, и... запутывается ещё сильнее.       Влюблён ли Санни в Обри? Если да, это, конечно, нормально, но почему-то Кел не может заставить себя найти ситуацию хоть сколько-нибудь забавной, как с Хиро и его смешными попытками охмурить Мари. Скорее, Мари всё сильнее охмуряет Хиро, чем он её.       Влюблённые люди такие потешные и глупые! Но Санни не глупый, это точно. Санни очень клёвый, потому что даже если и влюблён, то не позорится, в отличие от брата. Кел... не хочет, чтобы его лучший друг бил лицом в грязь или стал тусоваться с ним... с ними меньше! Хиро постоянно уходит на какие-то тайные прогулки с Мари, и ещё по-прежнему позволяет щипать себя за ляжки. Кел расстроился бы, если бы Санни начал куда-то загадочно исчезать на пару с Обри... если бы они ходили на секретное место только вдвоём, во всей этой романтичной обстановке... тьфу! Санни же не умеет плавать! А вдруг с ним что-то случится из-за невнимательности Обри? Да, Келу не нравится эта мысль именно из-за... возможной опасности действа! Обри вообще драчунья! Вдруг поругается с каким-нибудь карасём, и он побьёт Санни... и её тоже!       Кел снова трясёт головой, понимая, сколь абсурдно звучат все его мысли. Какая ещё драка с карасём! Он уже не маленький, чтобы выдумывать страшных монстров и драчливых рыб, и вообще, Санты-Клауса не существует! (Хотя он исправно проверяет подвешенные носки каждое Рождество, надеясь отыскать там помимо родительских подарков что-нибудь ещё.)       Ладно, а что тогда не так с Бейзилом? Почему Кел испытывает... что-то отдалённо похожее на недовольство, когда они с Санни (два таких же друга, как и Кел с Санни, между прочим!) держатся за руки или перешёптываются о чём-то своём, как... Хиро с Мари?       Нет, нет, они лучшие друзья, а лучшие друзья друг в друга не влюбляются. Кел опять просто надумывает. Ничего такого. Совсем. Честное слово.       Но для успокоения души он делает вот что: при очередной встрече вместо приветствия неуклюже тычется губами в пухлую щёку, разом вызвав вздох удивления у всех остальных. Раз Санни смотрит на Обри и держится за руки с Бейзилом, то... у них с Келом тоже должна быть какая-то своя фишка! — Ты чего делаешь, Кел? — вопит почему-то покрасневшая (и у него так же щёки нагрелись) Обри. — Это, — он, чудом не потеряв невозмутимость, назидательно поднимает указательный палец вверх, — жест истинной дружбы! Потому что Санни мой лучший друг!       Хиро странно, но мягко улыбается; Мари смеётся и глядит хитро-хитро, как тогда, два года назад; Бейзил тихонько хихикает.       Но Келу неважно, что над ним потешаются: Санни, немного покраснев — от неожиданности, наверное — нерешительно, но очень искренне улыбается в ответ на его маленькое действие. — Ты тоже мой лучший друг, Кел, — признаётся он, и Кел снова чувствует как грудная клетка разрывается от переполняющего его восторга. Он готов наворачивать круги вокруг всего Фаревея, пока не успокоится! Санни считает его лучшим другом, пусть и проводит много времени с Бейзилом!       Конечно, считает. Они все тут — лучшие друзья. И, вспомнив об этом, Кел забывает своё недовольство, связанное с Обри и Бейзилом — ведь он точно уверен, что не влюбится в лучшего друга.       Значит, и причин для ревности этого странного чувства тоже нет. 12.       Санни чудесно играет на скрипке.       Келу кажется: всё, что делает его лучший друг — невероятно красиво. Пальцы у него длинные и изящные — смычком он водит со всей старательностью. Кел готов слушать его игру хоть целую вечность. Он плохо помнит времена из далёкого детства, когда Санни ещё играл на маленькой скрипке, но это не так уж и важно: главное то, что происходит сейчас.       Кел впитывает каждое мгновение, проведённое вместе с Санни. На его монолог о том, как хорошо у него получается, Санни смущённо улыбается и тихо заверяет, что до уровня, достойного Мари, ему ещё далеко. Кел вовсе так не считает! А даже если это и правда (что вполне может быть — он не настолько хорошо разбирается в музыке, как хотелось бы), то Санни не составит труда догнать сестру! Он же такой крутой и замечательный!       Последнюю часть Кел не говорит вслух, словно у него блок какой-то. Жаль даже — Санни заслуживает тысячи похвал! Но ничего, Кел поддержит его и так, бессловесно — крепким-крепким объятием и коротким поцелуем в щёку в честь их настоящей мужской дружбы.       И Санни ему верит. Смотрит сверху вниз и решительно говорит, что всё сможет. 13.       Санни больше не выходит на улицу. Кел поначалу стучится к нему почти каждый день, но на стук почти неизменно отвечает его мама — бледная, уставшая и будто постаревшая на десяток лет сразу. Если отвечает не она, а отец Санни, то Кела всегда гонят чуть ли не взашей. Ты, маленький бестактный кретин, просто не понимаешь, насколько тяжело моему сыну. Не смей к нему лезть. Только хуже сделаешь.       Кел никогда не обижается, пускай и на самом деле прекрасно всё понимает. В моменты, когда он прекращал двигаться, говорить и что-то в принципе делать, накатывала ужасающая безысходность. Мари мертва. Мари больше не ущипнёт Хиро за ляжку. Не улыбнётся, глядя исподлобья. Не поддержит и не даст совет. Не сокроет их от всего мира уверенными объятиями. Мари...       Он не мог думать о ней. Он чувствовал себя больным и немощным, когда думал о ней — ему хотелось забиться в угол и бесконечно плакать, не вылезая из-под одеяла, как это сейчас делает Хиро.       Но Кел не может. Друзьям, его дорогим друзьям и любимому старшему брату это и без того тяжело даётся — если он сейчас раскиснет, то сделает ещё хуже.       Из-за этого приходится реже наведываться к Санни — приближаясь к его дому, Кел неизбежно вспоминает задний двор и дерево, сейчас срубленное почти под корень.       Однажды он увидел, что оттуда выходит его отец в обнимку с чемоданами. Подумал: может, хотя бы теперь получится наведаться в гости? Получить ответ? И вспомнил: про брошенный домик на дереве, про одинокий пень и Хиро, безмолвно валяющегося в их комнате целыми днями. Вспомнил и едва смог подавить дрожь.       Кел — трусливый слабак. Он очень скучает, но пересиливал себя совсем недавно — надо... надо попробовать позже.       Санни же обязательно рано или поздно покажется, правда? Ему просто нужно время. Всем им нужно. А сейчас... сейчас Кел пробежится вокруг Фаревея, и устанет настолько, что не сможет думать. Грустить и бояться — тоже не сможет. 14.       Хиро наговорил много... неприятного. Кел не обижается совсем: ему ведь очень нелегко пришлось. К тому же, он и рад даже — вскоре после этого брат начал приходить в себя.       Больше Кел вспоминает о родителях. Они... не обратили внимание, когда он там плакал. Но это... это тоже ничего страшного! Они видели, как Хиро тяжело. Поэтому и первым делом бросились именно к нему. К тому же... пусть Кел будет для них пустым местом, если от этого Хиро станет хоть немножечко лучше.       Он изо всех сил пытается уверить в этом себя, но обида всё равно медленно подтачивает изнутри, сотрясая в невыносимых приступах тошноты.       Наверное, нужно... просто не думать об этом. Да, именно так. Он побегает, побросает мячик и вскоре забудет даже имя своё, не то что там какую-то глупую ссору. Хиро было хуже, чем ему. Он, в конце концов, любил Мари так, как никто из них. Кел не пустое место. Просто ему легче, чем остальным. Да, да, определённо легче!       При мысли о Мари Кел не может не вспомнить Санни. Он так и не показывается. Кажется, последний раз они виделись... два года назад? Кел предпринимает импульсивную попытку достучаться (в буквальном смысле) до друга, но ему опять открывает его мама. Менее бледная, но всё ещё очень уставшая. Санни спит.       Ах, вот в чём дело. Санни стал больше спать. Ничего удивительного. Ему всё ещё нужно время, чтобы оправиться. Кел натянуто улыбается его матери и в парк Фаревея практически мчится — к грудной клетке подступает слишком знакомая боль. Он с лёгкостью задавит её небольшой игрой.       Улыбаясь уже искренне, Кел зовёт бездельничающих знакомых и забивает слэм-данки с такой силой, что порой сшибает соперников с ног. Допрыгивать до нужной высоты стало проще — это хорошо. 15.       Давно ли Обри покрасилась?       Заметив яркий, как у жвачки, розовый цвет, Кел осознаёт, как долго они не разговаривали. Почти столько же, сколько и с Санни, наверное. Он припоминает мельком, что ещё в той, прошлой жизни, Обри говорила, что хочет покрасить волосы в свой любимый цвет — розовый.       А Мари — в фиолетовый.       Его снова тошнит. На уроках он сидит из последних сил, мечтая лишь о том, чтобы выйти из давящего на голову помещения и бежать-бежать-бежать, пока не повалится на траву или горячий асфальт, слишком уставший, чтобы двигаться. Чтобы думать. Чтобы вспоминать.       Санни всё ещё дома. От его матери Кел узнаёт, что он в основном только и делает, что спит. Сон — это хорошо. Может, от этого ему станет легче, и он снова выйдет...       Кел вырос, и сил у него теперь больше, и бегать или играть, чтобы вымотаться, приходится тоже гораздо больше. На карманные он купил гантели и штангу. С ними должно быть попроще.       Но несмотря на все усилия, совсем не думать о Санни не получается. 16.       Кел отсутствующим взглядом смотрит на табличку «продано». Мама Санни сказала, что они уедут через три дня.       Уедут. И Санни он больше не увидит. Своего милого, доброго, замечательного Санни...       К горлу подкатывает ужас настолько сильный, что Кел почти сгибается пополам в попытках его подавить.       Санни. Санни. Санни.       Он будет стучаться до сбитых в кровь костяшек.       До этого не доходит.       Санни открывает спустя каких-то пять минут, и некоторое время Кел стоит и молча пялится на него, не в силах сделать хоть что-то.       Санни открыл дверь. Санни открыл дверь. Санни открыл эту чёртову дверь. Открыл ему, Келу. Спустя... три с половиной года? Открыл. Открыл. Открыл.       Кел лишь неимоверным усилием воли подавляет желание прижать его к себе и никогда не отпускать. Не только для того, чтобы дать ему время адаптироваться. Просто Санни выглядит... таким маленьким и хрупким. Он же просто его раздавит, как большой неуклюжий медведь. Макушка Санни едва достаёт до его шеи. И это... это мило.       Мысли, эмоции и ощущения наваливаются огромным снежным комом — Кел не чувствует такой взбудораженности даже во время важных матчей. Это правда происходит? Ему ничего не снится? Санни здесь, с ним? Идёт рядом, слушает пустую болтовню и даже кивает в ответ?       Кел впервые за долгое время испытывает что-то, близкое к счастью. Даже когда они натыкаются на шайку Обри и дрожащего в ужасе Бейзила. Даже когда Обри едва не попадает своей усеянной гвоздями битой по его голове. Даже когда Бейзил посреди ужина бледнеет и убегает.       Ночью Кел всеми конечностями обхватывает одеяло, на его месте представляя кое-кого другого.       За чудесные три дня он словно вспоминает, как дышать полной грудью. Тело его всё ещё требует определенной нагрузки, но Келу впервые столько времени подряд не хочется убегать. Ему хочется держать Санни за руку, прижимать к себе и защищать от целого мира.       Ему хочется увидеть, как покраснеет из-за этого Обри, как неловко рассмеётся Бейзил, как мягко улыбнётся Хиро. Они будут поддерживать связь. Будут видеться на каникулах. Будут писать друг другу письма и отправлять подарки по праздникам.       Всё будет хорошо.       Обхватив трясущимися руками голову, Бейзил раскачивается туда-сюда. Смотрит в никуда и всё повторяет, что не хотел. Рядом валяются окровавленные садовые ножницы. Свой вопль ужаса Кел едва слышит, оглушённый яростью.       Это снова происходит.       Когда они приходят в больницу, Бейзил ничего толком не объясняет. Всё бормочет что-то под нос, крепко жмурится и не реагирует на осторожные вопросы. Келу и Обри до смерти хотелось вытрясти из него ответ — всеми правдами и неправдами, но Хиро настоял на обходительности. Он верил, что Бейзил сделал то, что сделал, не со зла.       Санни появляется в проходе неслышной тенью. И впервые за долгие три с половиной года Кел слышит его голос. 17.       Тем утром Кел до автобусной остановки мчится почти вприпрыжку, не в силах подавить возбуждение. Невозмутимо шагающая следом Обри приходит только спустя несколько минут. — Незачем так торопиться, герой-любовник, — насмешливо фырчит она, и Кел стоически не обращает внимание, несмотря на предательски нагревшиеся щёки. Чуть позже к ним подтягивается Хиро, как раз к этому времени закончивший пробежку. От нетерпения Кел едва не приплясывает — но, опять же, невозмутимо стоит на месте. Понимающих взглядов брата и кривляющейся Обри более чем достаточно — страшно представить, что они начнут вытворять, если он ещё хоть как-нибудь выразит нетерпение.       Автобус подъезжает с опозданием всего на две минуты. И Кел, конечно, хватает Санни прямо с лестницы, утягивая в свои самые крепкие объятия. — Осторожнее, Кел! Ты, болван, его раздавишь! — возмущённо пыхтит Обри, пытаясь как-то вписаться в их обнимашки — второй рукой Кел обнимает и её. — Э-эй! Я не разрешала поднимать себя! А ну пусти, придурок!       Вырывается она, впрочем, неохотно. Со смешком к ним присоединяется Хиро — теперь для полноты картины не хватает только Бейзила. Но к нему они присоединятся чуть позже. Сперва Кел, сообщив двум ехиднам, что хочет переговорить с Санни наедине, отводит его подальше от людских глаз, всем сердцем ощущая правильность происходящего. — Санни, мне нужно кое-что тебе сказать.       С тех пор, как он впервые испытал это чувство лёгкости, появляющееся лишь рядом с Санни, прошло восемь долгих лет. Почти половина его жизни. Кел долгое время понятия не имел, что это значит. Ещё дольше пытался забыть и отвлечься от постоянно преследующей боли.       Теперь, однако, он полностью уверен в каждом слове и действии. Правда, открыв рот, Кел немного теряется и совсем забывает, что хотел сказать — что уж тут говорить, он нервничает. Сердце бьётся прямо в ушах, и Санни глядит единственным (даже так его лицо не потеряло и капли экспрессии!) глазом так обнадёживающе, ласково и доверчиво, что это ну вот вообще не способствует его душевному спокойствию.       И Кел решает сначала действовать, а потом уже думать.       Он целует, зарываясь пятёрней в шелковистые волосы, пробегаясь пальцами по верхним позвонкам, неуклюже трогая ровный ряд зубов языком.       И Санни — Санни отвечает. Неуверенно обхватывает за шею, привстаёт на цыпочки (он, кажется, с их последней встречи стал ещё меньше — или это Кел вырос), на пробу тянет за жёсткую гриву волос. От восторга кружится голова и заполошно колотится сердце.       После стольких лет страданий, невыносимого чувства вины и горечи, Санни, наконец, простил себя. Все они простили его тоже, и теперь, наконец, настало время для всеобщего счастья — Кел уверен в этом на все сто.       Где-то на фоне Обри насмешливо кричит, что у них ещё будет время уединиться чуть позже — а на данный момент заставлять их с Хиро ждать, вообще-то, невежливо! Кел представляет, как брат смешливо хлопает её по плечу и просит быть помягче, и не может не улыбнуться в поцелуй.