Миша, потерпи...

      На этот раз Павлов решил нарушить свою традицию и вместо того, чтобы загадывать Соловьёву очередную загадку, сейчас стоял у его дверей с фотокарточкой следующей жертвы в кармане. Спрашивать, можно ли войти, Павлов не стал, привычным движением вскрывая хлипкий замок на деревянной, ещё советской двери, оказываясь в квартире и заставая Мишу в его комнате.       Миша собирался, оглядывая комнату в поисках галстука. И загривком почувствовал чужой взгляд. Оглянулся. На пороге комнаты стоял Рыжий, прислонившись к косяку, и спокойно смотрел на замершего Соловьёва. Секунда-другая промедления, и Миша сжимает кулаки, уже готовый кинуться на Павлова. Вот только узнать бы сначала, зачем тот пришёл – единственное, что останавливает.       - Вот, Миша. – Рыжий кидает на стол фотографию девушки. – Она будет следующей. – Его ухмылка была, как всегда, слащава и противна.       - Да как ты посмел..! – Соловьёв сразу же завёлся. - Что ты с ней сделал?! Где она?! – накинулся он на Рыжего, хватая его за воротник.       - Ты меня вообще слышал? Я сказал: «Она – следующая.» Ты не волнуйся, пока с девушкой ничего не случилось, – улыбнулся Рыжий, снимая с себя руки Соловьёва. Тот отступил назад.       - Меня решил убрать? – Словно сжатая пружина приготовился к нападению Соловьёв.       - Миш, ну ты вот подумай, если бы я тебя хотел убить, то давно бы уже это сделал, – вздохнул Рыжий, снова понимая, что нашла коса на камень.       Взгляд милиционера бегал по лицу и фигуре маньяка, Михаил пытался сообразить, что тот удумал на сей раз. И не найдя ответов, решил поступить как всегда.       Соловьёв быстро прошёл мимо Рыжего, направляясь к двери, хватая куртку. «Бросился защищать.» - Улыбнулся про себя Павлов.       - Миш, ты куда? – окликнул его Рыжий, всё ещё стоя лицом к окну. Действительно, он же тут, от кого спасать? – Я ведь здесь. – Он медленно обернулся на Соловьёва, который застыл в дверях.       Соловьёв замер, смотря на маньяка, а Павлов медленно повернулся, слегка раздвигая руки, как если бы раскрывал объятия, и Мишка должен был бы броситься к нему навстречу.       - Я же тебе говорил, что кроме тебя, мне никто не нужен, – улыбнулся Евгений, насмешливо смотря на не понимающего, о чём он, Соловьёва. – Соображай быстрее, – сквозь зубы проговорил теряющий терпение маньяк. – Я здесь, девчонка там, с ней всё в порядке. Наверняка уже и до работы доехала.       - Что тебе нужно? – наконец задал вопрос Соловьёв, всё ещё расширенными глазами смотря на убийцу.       - Вот так-то лучше, – выдохнул Павлов, - а теперь поговорим. – Он прошёл вглубь комнаты, по-хозяйски располагаясь в кресле, спиной к солнечному свету, льющемуся через окно.       Соловьёв, не сводя с маньяка глаз, бросил куртку в коридоре, возвращаясь в комнату. Вот они сейчас друг напротив друга, в квартире никого, а Рыжий просто вальяжно сидит. Только чувство, что тот что-то задумал, не оставляет.       - Ты ведь понимаешь, - маньяк сложил руки в замок, - я всё равно её убью, если захочу.       Миша аж налился краской от злости. А Павлов продолжал:       - Не её, так другую. Ты не сможешь защищать круглосуточно всех девушек в городе.       - Что тебе надо? – выдавил Соловьёв из себя, подавляя желание просто избить Рыжего. И только потому, что знал, что это бесполезно. Ну изобьёт, убить не сможет всё равно. А тот, пусть и со сломанным носом, продолжит убивать.       - Ты, – расплылся в улыбке Павлов, с невообразимым удовольствием наблюдая за реакцией.       - Ты же уже в курсе, что убиваю я их исключительно ради тебя. Мы об этом с тобой давно договорились. – Рыжий встал и медленно подошёл к Мише. Медленно, чтобы успеть увернуться от кулака. – Чтобы ты прибежал, чтобы тебе снова было больно, потому что сделать ничего не можешь. И снова стал меня искать. Не так ли? – Как неприятно было то признавать, но это была правда. Правда, которую Рыжий уже давно о себе понял. Не было дела ему до этих девушек, до их слёз, последнего вздоха. Да, когда-то это приносило болезненную радость, удовольствие, притупляющее собственную детскую боль. Но сейчас – нет.       - Так давай исключим из этого уравнения ненужных посредников, а? – Он приблизил своё лицо к Мише так близко, что чувствовал, как тот дышит. – Ты ведь этого хотел? Этого от меня всё это время добивался. Давай! – Картинный жест Павлова, и он снова отступает к столу, где всё ещё лежит фотография, с которой улыбается женское лицо. - Вот, - хватает Евгений фотокарточку и сжимает, что та выгибается, - можешь чувствовать себя героем! Я даю тебе этот шанс! Она будет жить, и все другие тоже будут жить.       - Что ты хочешь? – выдыхает Соловьёв в третий раз. Словно соглашаясь, ещё не зная на что, делает осторожный шаг вперёд, к Павлову.       - Я всё ещё хочу твоей боли, – как бы напомнил Рыжий. – Хочу чувствовать, ощущать её! – в запале произносит тот, а потом успокаивается, хотя это ложь, внутри всё дрожит, переворачивается. Заметно, что Евгений глубоко дышит, его сумасшедшие глаза смотрят на стоящего перед ним Соловьёва.       - Вот ты всегда так, Миша, готов по кустам за мной бегать, в засаде ночами сидеть. А в глаза мне посмотреть готов?!       - Я сделаю, что ты хочешь, - чеканя каждое произнесённое тихо сквозь зубы слово говорит Соловьёв, смотря исподлобья на Рыжего, - только не трогай их.       Вдруг Рыжий заливается смехом, что Миша теряется, а тот резко останавливается, произносит:       - Я хочу, чтобы ты со мной спал! – У Соловьёва есть секунда, за которую Евгений успевает рассмотреть растерянное лицо милиционера, прежде чем выбросить вперёд руку с клизмой и пшикнуть белым порошком.       Тот успевает закашляться и падает на пол, теряя сознание. А Рыжий ещё минуту стоит, смотрит на лежащего перед ним Соловьёва.       Испугался, струсил. Сказал и тут же решил вырубить, чтобы не слышать ответа, чтобы не знать реакции. Как школьник, что признался в любви к однокласснице и тут же сбежал.       Павлов сжимает зубы, прекрасно всё про себя понимая. Собственная слабость всегда бесит. Но он не смог сам посмотреть ему в глаза.       Подходит к Мише, наклоняясь и разглядывая расслабленное безвольное тело. «Хотел бы убить – давно бы уже ты у меня на том свете оказался.» - Натягивает на лицо усмешку Павлов.       Он может сейчас с ним сделать всё, что угодно. Но ему это не нужно. Ему нужно, чтобы Миша страдал. А ещё больше он желает, чтобы Миша был его. А для этого он сам должен решить… или решиться.       Рыжий встаёт и выходит за дверь, оставляя Михаила лежать на полу своей квартиры.              Перед глазами медленно расходится пелена. Миша пошевелился, пытаясь сориентироваться, приподняться. Голова гудит. Солнце уже сместилось, оставляя на полу оконный силуэт. Он оглядывается, осторожно щурясь, но кроме него тут никого нет. А потом как током прошибают воспоминания: задыхающийся от нервного перенапряжения Павлов, его не укладывающиеся в сознание слова: «Я хочу, чтобы ты со мной спал!» - Звучащие по-детски, почти трогательно. А потом темнота.       Соловьёв вскакивает, ещё раз озираясь. Он готов ожидать чего угодно, но Евгений просто ушёл и оставил его лежать. Миша опускается на кровать, пытаясь привести в порядок колотящееся сердце и мысли. А потом снова подрывается – фотография девушки!       Она всё ещё на столе, немного помятая пальцами Павлова. «Я тебе не позволю её убить.» - Мелькает в сознании, и Соловьёв вылетает из квартиры.              - Здравствуйте! – улыбается своей широкой улыбкой Миша, отвлекая на секунду водительницу трамвая. Девушка оборачивается, смотрит и на рефлексе здоровается в ответ. - Вы до скольки сегодня работаете? – всё так же спрашивает Миша.       - Молодой человек, не отвлекайте водителя. – Рядом оказывается упитанная кондукторша, зло смотря на гражданина.       - Не волнуйтесь, я по делу. – Соловьёв достаёт и показывает удостоверение. – Мне необходимо задать Вам несколько вопросов. По делу. – Тут же уточняет он, оглядываясь на подбоченившуюся грозную тушу кондукторши. Так во сколько? – У Миши хватает сил улыбаться.       - Смена заканчивается в одиннадцать часов вечера. – Девушка явно надеется, что тот отстанет.       - Тогда я зайду в депо. Пожалуйста, не уходите. – Одаривая обоих гражданок улыбкой, он сходит в открывающиеся двери скрипящего тормозами на остановке трамвая.       На рейсе Рыжий навряд ли станет её убивать. А до вечера у Миши есть ещё время.              Так проходит несколько дней. Но Рыжий словно пропал с горизонта. Миша оглядывается по сторонам, провожая вагоновожатую на смену, а потом бежит к Кате, ждёт у подъезда, отчего-то не поднимаясь.       Уже неделя, как от маньяка нет вестей, точнее, нет трупов, ребусов, загадок, подброшенных Кате цветов. Словно и нет в городе никакого убийцы. У Соловьёва рабочие будни, начальник отдела периодически присматривается, словно опасаясь, что Миша снова скажет слово «Рыжий» на очередном происшествии. А тот молчит, в очередной раз выдавая коллегам немыслимую теорию, и идёт отрабатывать свою версию.       Вечером Миша звонит Кате, проверяет, что добралась домой. Звонит маме, чтобы ещё раз послушать её переживания.       Московский вечер в тихом маленьком дворе. Миша сидит на лавке недалеко от подъезда и смотрит на перемешанный с песком гравий под ногами. «Единственный способ остановить маньяка – быть с ним?» - Как нелепо. Миша опускает голову и зарывается руками в волосы. Он уже передумал всё, что мог. И поведение Павлова не укладывается в голове: «Зачем было говорить такое, чтобы потом просто исчезнуть?» Рыжий тогда не выглядел как человек, решивший соврать и поиздеваться.       Из одного времени в другое, постоянный круговорот, в котором Соловьёв отчаянно кидается спасать Катю, маму, жену или ещё кого-то, но каждый раз не успевает, прибегая слишком поздно. И каждый раз Рыжий смеётся ему в лицо, неуловимо исчезая. И здесь, сейчас он снова не может его поймать. И ещё неизвестно, сколько может погибнуть…       Миша сжимает голову, в которой весь сумбур мыслей никак не уляжется. За лавкой под ногами хрустнула ветка. Соловьёв оглядывается и моментально вскакивает. Павлов держит руки в карманах, смотрит на него прищурясь, ненавидя. И просто ждёт, молчит. Соловьёв не выдерживает:       - Что ты имел в виду тогда?       Павлов обречённо вздыхает, опуская голову: «Так и знал.» - С Мишей было бессмысленно говорить о таком. Рыжий поворачивается, собираясь уйти.       - Стой! – Соловьёв перепрыгивает через лавку и преграждает тому путь. - Ты правда не станешь убивать? – Миша сам не понимает, что говорит. Несёт какую-то чушь. Перед ним маньяк, убийца. А он видит, как тот отворачивается, расстроился, плюнул на разговор. И почему-то сейчас это важнее, чем арестовать, посадить.       - Я такими вещами не играюсь, – выплёвывает Павлов, едва заметно морщась, стараясь не смотреть на Мишу, что вцепился ему в плечи.       - Ты и не такими вещами играешься, – злится Соловьёв, на что Павлов зло дёргается, скидывая с себя руки, и Михаил замечает в кармане у него клизму.       - Ну давай! Чего ждёшь? – выпаливает на повышенных тонах Михаил. - Давай, выруби меня! – распаляется он. - Выруби и сбеги! Я не хочу потом бегать по подворотням и находить трупы! Я тоже устал бегать за тобой, не знать, где появишься!       Миша видит, как выражение на лице Павлова сменяется удивлением, как тот смотрит на него и осекается, понимая, как звучат его слова. Он что, правда согласился?       - Это… не то… - Миша делает шаг назад, а в мыслях: «Катя, прости.» - И сам не знает, за что извиняется, то ли за то, что с того дня ни разу не поднялся к ней, то ли за то, что сейчас говорит.       - Катя дома? – Рыжий кивает на окно квартиры Соловьёва.       - Катя у себя дома, – на автомате отвечает Миша и тут же пугается своих слов, хватает Павлова за руку. - Я тебя к ней не пущу! – «Нет! Он же сейчас пойдёт туда, а она небось откроет…»       Евгений усмехается про себя, видя испуг Соловьёва. Да зачем ему сейчас эта Катя, когда Миша рядом?       - Ну тогда пошли, – кивает Рыжий на подъезд. А у Миши вариантов не остается. Пока Павлов тут, Катя может спокойно спать. Пока Рыжий здесь, он может не волноваться. Пока он рядом с ним, можно расслабиться, зная, что никто не умрёт.       Они поднимаются. Миша боится глаз с Рыжего спустить, словно тот сейчас возьмёт да и убежит. А Павлов лишь ухмыляется про себя, замечая этот взгляд.              - Я не понимаю. – Смущённый Соловьёв смотрит в сторону, когда Рыжий, расстегнув пуговицы на его рубашке, стягивает её вниз.       - А здесь всё просто, – шепчет тот, придвигаясь ближе и прикасаясь губами к шее. – Либо «да», либо «нет». – «Либо у тебя встанет и потом придётся осознать и принять, либо воспримешь это как насилие и будешь страдать из раза в раз.» - Павлов не загадывал, точнее, старался себя убедить в том, что ему подойдут оба варианта: «Я хочу, чтобы тебе было больно,» - повторял он себе из раза в раз.       Он раздел Мишу, себя, поворачивая того спиной к кровати и толкая, заставляя лечь. Даже при выключенной люстре Павлов видел, что глаза не сопротивляющегося Соловьёва были круглыми, отражая свет ночных фонарей, что проникал в комнату.       «Как будто девственности советскую школьницу лишаю,» - с досадой подумал Евгений, укладывая на лопатки напряжённое тело милиционера.       - Не делай вид, что ты первый раз, – поморщился он. - Не поверю.       Миша беззвучно пробормотал что-то, слабо напоминающее протест, перед тем, как Павлов вцепился в его губы, грубо целуя, пытаясь вызвать хоть какие-то эмоции и вывести из ступора. Миша впился пальцами ему в рёбра, но маньяк словно не обращал внимания, прикусывая язык и заставляя пустить себя глубже.       Одной рукой он спустился вниз, оглаживая промежность Соловьёва и обхватывая его член. За что тут же был укушен в губу и отстранился, довольно слизывая свою кровь. Тот попробовал дёрнуться.       - Миша, – нежно проговорил Рыжий и сжал сильнее, заставляя Соловьёва упасть обратно на кровать. Он уже сам глубоко дышал, оглаживая лежащего под ним мента. Даже просто возможность вот так его увидеть, трогать, где хочешь, была во много крат лучше, чем любое убийство, и слаще, чем самые душераздирающие вопли Соловьёва в обнимку с трупом. Сейчас Миша был его, и он занимал все его мысли.       Держа Мишу и двигая рукой, чувствуя, как тот становится твёрже, Евгений потянулся за заранее приготовленным пузырьком, отщёлкивая крышку и выливая содержимое себе на пальцы. Резко останавливая движения, ловя слухом невнятный стон, Рыжий с силой перевернул того мордой в кровать, надавливая на поясницу, чтобы Миша точно почувствовал, насколько распалился, вжимаясь в кровать.       Холодные капли смазки стекли между ягодиц, и Соловьёв дернулся, словно на секунду протрезвел.       - Поздно уже, Миша, – промурлыкал Рыжий, вставляя пальцы. Он всем весом прижал Соловьёва к кровати, чувствуя, как все мышцы того напряглись, причиняя ему самому боль.       - Я хочу тебя, – выдохнул Павлов на ухо. - Всегда хотел. А ты всё носился, пытался спасать кого-то. А мне просто ты был нужен. И я всё делал, чтобы ни о ком другом ты, Миш, больше не думал. У меня ведь получилось, не правда ли? – На этих словах Павлов стал двигать пальцами внутри, вызывая новые попытки дёрнуться.       - Я рад, что ты мой. – Женя наклонился, целуя в шею и почти ложась сверху. - Даже не могу тебе описать, как я этому рад. – Он вынул пальцы, давая секундную передышку, но потом входя своей твёрдой плотью, заставляя Мишу выгнуться и вцепиться в подушку, в попытке порвать наволочку.       - Тшшш… - Маньяк как никогда был ласков, обхватывая напряжённую шею и прижимаясь грудью к спине.       Он потихоньку стал двигаться, придерживая лежащее под ним тело. Миша сам не понял, когда попытки схватить ртом воздух сменились стонами. Женя подсунул ему руку под живот, с силой поднимая того и заставляя опереться на колени, обхватывая спереди. Голова плыла, пытаясь переваривать путаные (сумбурные) мысли. Рыжий лишь почувствовал, как Миша в ответ стал двигаться, и сжал его, вырывая громкий стон.       Рыжий кончил в него, держа так, что на боку надолго останутся синие следы. Отпуская потерявшее всякий рассудок тело, повалился на кровать.       Хотелось просто лежать рядом. Оба запыхавшиеся, мокрые, усталые. Женя лениво поднял руку, зарываясь в тёмные мишкины волосы и сжимая, заставляя того повернуть к себе лицо. Миша упал мордой в подушку, и на секунду Женя подумал, что тот не дышит. «Ещё чего не хватало. Теперь ты от меня никуда не сбежишь. Не отпущу.» Ответом ему был мутный взгляд Соловьёва.       Миша смотрел на счастливую рыжую мордуленцию, на которую падал свет ночных фонарей. И даже как-то не верилось, что столько времени они просто бегали друг за другом по разным временам.       - Точно больше не будешь? – еле шевелящимся языком пробормотал Соловьёв.       - Посмотрим, – закрывая глаза, в неге проговорил Павлов.              Утром Миша проснулся один, голый, в мятой постели со следами ночных происшествий. Только его одежда аккуратно висела на спинке стула. Он попытался неловко сесть, подавляя болезненный стон. Всё тело было приятно-ватным, как если бы он бегал кросс всю ночь в погоне за маньяком по стройплощадке.              Рыжий шёл по улице, солнце то и дело выходило из-за белых облаков, освещая яркую зелень. На его лице была мечтательная и счастливая улыбка. «Посмотрим,» - повторил он свой ответ, оглядываясь по сторонам и по привычке исчезая за рекламным объявлением на остановке, увидев симпатичную девушку. Он достал фотоаппарат, украдкой фотографируя молодую гражданку. «Мише понравится её «спасать»,» - улыбнулся Павлов, планируя следующий визит.