Unconditionally

They came to tell your faults to me, (Они пришли ко мне рассказать о твоих недостатках) They named them over one by one; (Они назвали один за другим) I laughed aloud when they were done, (Я засмеялась вслух, когда они закончили) I knew them all so well before, — (Я знала их все так хорошо и прежде) Oh, they were blind, too blind to see, (Ох, они были слепы, слишком слепы, чтобы увидеть) Your faults had made me love you more. (Твои недостатки заставили меня полюбить тебя ещё сильнее) Сара Тисдейл «Faults»

Йеннифэр с лёгкой ухмылкой наблюдала за тем, как Лютик, размахивая руками, представляла всем гостям своего… Как это сейчас модно называть? Ах да, бойфренда. И подумать смешно: Геральт — чей-то бойфренд. Он неловко мялся, как всегда, слишком широкий и высокий рядом с другими людьми. Шкаф несчастный. Йеннифэр отпила ещё немного из бокала и мысленно порадовалась тому, что их роман с этим медведем был кратковременным (но каким страстным!), иначе она разорилась бы на пошиве на заказ костюмов для него. Общество, в котором она обычно крутилась, не простило бы Геральту его заношенной и потёртой кожанки, в которой он явился на праздник жизни Лютик. Её новый сингл уже неделю держался в топе музыкальных чартов страны и звучал на каждой помойке этого забытого и Богом, и Дьяволом городишка, а грядущий альбом обещал «взорвать этот мир», как выразилась сама Лютик. И, конечно же, она решила закатить по этому поводу грандиозную вечеринку, на которую пригласила всех, кого знала (и кого не знала, кажется, тоже. Возможно, она просто хватала первых попавшихся людей с улицы, это похоже на неё). Закончив со знакомством, Лютик с сияющими глазами начала восхвалять Геральта, называть его своей музой, вдохновением, смыслом жизни и далее по списку. Ох уж эти влюблённые сопли. Судя по выражению лица самого Геральта, он предпочёл бы ещё раз пройти Афганистан, чем публично быть признанным чьей-то музой. Йеннифэр снова усмехнулась. О, она определённо не пожалеет о том, что пришла, хотя обычно избегала всех этих громких мероприятий, устраиваемых Лютик, но сегодняшняя вечеринка обещала стать незабываемой: у Геральта были причины быть ещё более неловким и хмурым, чем обычно. На фоне бурно жестикулирующей и не затыкающейся Лютик это выглядело почти карикатурно. Они действительно представляли собой довольно странную пару. Громкая, жизнерадостная и одновременно драматичная Лютик и Геральт, выглядящий так, будто ждёт только одного — когда метеорит наконец уничтожит Землю и закончит его страдания. Геральт всегда выглядел угрожающе со своим ростом в сто восемьдесят пять и горой мышц, которую он называл своей спиной и руками. Он десять лет носил одну байкерскую кожанку, а улыбаясь незнакомым людям, обязательно демонстрировал клыки. Лютик со своим метр семьдесят, размером груди, едва превышающим первый, тощими руками и разнообразными фенечками на них больше походила на его дочь, нежели девушку. У Геральта за спиной — десять лет службы в спецназе, поседевшие где-то в Афганистане волосы и там же простреленное плечо, которое болит на плохую погоду. У Лютик — красный диплом академии искусств, крашеные в ярко-розовый пряди чёлки и постоянные синяки на ногах, потому что это не девушка — это катастрофа. У Геральта два повседневных выражения лица — каменный покер фейс и нахмуренная раздражительность, он не произносит больше ста слов в день (Йеннифэр подозревает, что он просто не знает больше) и пьёт только виски. Лютик эмоциональна, как щенок, и носит своё сердце на рукаве, знает четыре языка (постоянно в них путаясь), трещит, словно радио, что нельзя выключить, и пьянеет с одного бокала шампанского. Которое прямо сейчас течёт у неё из носа после очередной шутки Цири. Сердце Йеннифэр дрогнуло и потеплело при взгляде на девочку. Она вздохнула и подлила себе ещё вина. Ей никогда не приходилось ревновать Геральта к его многочисленным пассиям: пусть у них и был когда-то роман, он быстро закончился, и единственным, что их связывало, были старые общие воспоминания и Цири. Её маленький утёнок. А вот её она поначалу ревновала. Это было необузданное и обжигающее до костей чувство. Геральт может водить домой кого угодно, но ни одна из этих шлюх не имеет права пытаться заменить Цири мать. И сначала казалось, будто Лютик пыталась. Но вскоре, увидев их общение вживую, Йеннифэр поняла. Никто и не думал занять её место. Лютик могла стать для Цири подругой, даже сестрой, кем угодно, но не матерью — она была слишком умна для того, чтобы посягать на чужое место в детском сердце. Что определённо подняло Лютик выше прочих интрижек Геральта в глазах Йеннифэр. Как оказалось позднее, это и не было интрижкой. Йеннифэр признаёт - недооценила. Нет, Лютик — это нечто намного более серьёзное. Благодаря ей Геральт наконец отложил бутылку, к которой неизменно прикладывался, стоило Цири уехать к Йеннифэр, снова начал бриться и даже иногда искренне улыбаться. В то время как все видели только физические шрамы, оставленные горячими точками, Лютик своими сумасшедшими глазами-льдинками вглядывалась в самую суть. Как бинтами, она обвязала его всего своей неловкой и чудаковатой заботой, исцеляла его каждым своим словом, исцеляла его одним своим присутствием. Потому что Лютик — это не только вечные проблемы, раздражающая болтовня и неуклюжесть, возведённая в абсолют, нет, также она была движением, светом и самой жизнью. Она освещала и очищала всё, чего касалась. Даже испачканные в крови не по локоть, а по плечи руки Геральта. Общение с ней временами походило на исповедь и очищающее искупление. Столько в ней было безумного света и какого-то библейски святого желания помочь. Йеннифэр понимала, почему Геральт выбрал её. Она раздражала и доводила его, а временами была просто невыносима. Но он любил. Йеннифэр знала это, как знала и то, что сегодня в кармане его поношенной десятилетней кожанки где-то между пачкой сигарет и ключами от байка лежала коробочка с обручальным кольцом.