***
Её называют Матерью. Она возвышается возле туалетов на четвертом этаже, прямо под единственной работающей душевой в ряду сломанных остальных. Одна рука вытянута в направлении насадки душа, другая утонченно спрятана под её… драпированным чем-то, во что она одета, учитывая, что она сделана из чего-то больше напоминающего пенопласт, чем мрамор. Каждый студент, у которого проходят пары в этом корпусе, каждую неделю останавливается возле нее, чтобы отдать дань уважения. Честно говоря, это самая наименее странная вещь, происходящая в их странном кампусе. Присоединяйся к обряду у туалетов на четвертом этаже. Если один твой носок исчезнет из постиранного белья, брось второй к ее ногам. Без причины, просто сделай. У Чонгука сегодня есть причина; к слову, даже целых две. Причина номер один — он потерял красный носок в прошлой стирке, а причина номер два — сегодня начнутся репетиции, и ему понадобится все терпение, что Матерь может ему подарить. Он даже не в постановочной команде, но ему все равно пригодится. Существует определенный лист бедствий, данных Господом Богом, чтобы протестировать театралов, и самое большое из них — однозначно первый день репетиций с Накамото Ютой. (Или любой день репетиций с Накамото Ютой, или любой день с Накамото Ютой в принципе.) Нет. Чонгуку сегодня позарез нужна Матерь. Она в его мыслях с шести утра, с той самой минуты, как прозвенел будильник. Он тянется, чтобы выключить его и ведет обратный отсчет от пяти. На нуле он переворачивается и садится, пока не передумал, даже если сентябрьское солнце еще не до конца взошло. Он купается в оранжевом свете, льющемся сквозь шторы, и, сваливаясь с кровати на рассыпанные на полу игральные карты, потягивается. Он наденет свою футболку и ботинки для первого-дня-репетиций, и если Юта попробует что-то вытворить, он лично организует его убийство (если Наён его в этом не опередит). У него целых четыре строчки в этот раз, с того самого момента, как он играл второстепенную роль весной, но он в фейском кружочке, и их костюмы самые сложные; ему нельзя не появиться. Даже если придется столкнуться с Ютой. В общем, все, что он говорит, или, ну, о чем честно думает, пока направляется к Матери, чтобы заглянуть в ее пустые глаза — все, что он думает, это если бы кому-то в голову пришла великолепная идея поставить «Сон в Летнюю Ночь», они хотя бы могли поставить ее в подходящий сезон. Например, блять, летом, во время которого Донён — это однозначно был Донён, этот мудак — решил, что им всем нужно поставить что-то в стиле Дэхак-ро, включающем в себя прыжки прямо к зрителям (Чонгук не жалует эксперименты), и все дошло до летней пьесы в конце года. Кажется, это очень хорошо отражает состояние факультета, но, честно говоря, Чонгук не то чтобы очень жалуется. Ему досталась роль феи, так что. На пути в конференц-зал, в котором они проводят чтение сценария, он врезается в Загадочного Сокджина. Что ж, он не совсем врезается в него. Никто просто так не врезается в Загадочного Сокджина. Любой двигается с дороги как можно быстрее, потому что у Загадочного Сокджина всегда полно разной странной херни в руках, и она выглядит так, как будто убьет, если вдруг на тебя упадет. Он не изменяет себе и сегодня; в руках что-то выглядящее как керамическая плитка, птичья клетка с фантиками от конфет со вкусом кока-колы внутри и нижняя половина скрипки. — С Божьей помощью, — говорит Чонгук. Загадочный Сокджин его игнорирует.***
ты не клоун, ты весь ци… (6)
чимин [16:07] честно говоря ни у кого бы не получилось норм выглядеть в голове осла у юты просто… есть что-то и вы знаете политику джэхёна типо позволять ему отпускать хаотичную энергию на сцене чтобы он не тэхён [16:08] сделал то что сделал на первом курсе и в любом случае ты знаешь что реальная проблема в том что ему нужно петь или что там феи должны делатья [16:08]
ну не то чтобы петь
блин ну я душистый горошек
он просто тусуется красивый рядом и все
чимин [16:08] ну мы знаем что у тебя в этом талант***
В следующий раз, когда Чонгук видит Чон Хосока, это происходит в единственном круглосуточном магазине возле дома, в котором продают грейпфрутовый сок определенной марки, который ему просто до смерти нужно пить, пока он просматривает записи про Джэхёна по драматургии. И без напоминания понятно, что на дворе хер-знает-который-час (что означает до полуночи; после полуночи это пиздец-который-час), и он в таком идеальном состоянии, когда он либо со скоростью света прошерстит сто слайдов на ноутбуке, или — если он не найдет эту тупую коробку сока — реально заплачет над От Шефа: Франция, даже если субтитры поплыли и ему на самом деле не нравятся морепродукты. Осталась только одна коробка, подозрительно надутая, и кто-то поставил ее за в три ряда стоящими стеклянными бутылками ананасового сока. Он сгибается, чтобы ее вытащить, морщась от потока холодного воздуха, ударившего в него после открытия холодильника, и переворачивает, чтобы взглянуть на этикетку. Декабрь 2019, итак, что ж— — Хей. Чонгук так быстро выпрямляется, что стукается головой о полку и почти выбивает себе зуб бутылкой ананасового сока. У него еще полностью съезжают очки и остаются висеть на одном ухе. Достоинство и дёсна сводит, он медленно поворачивается, все еще наклоняясь, и замечает очень интересный синяк на очень крепкой ноге, до того как смотрит наверх на Чон Хосока и какого-то остролицего парня, которого как минимум три раза отшил Крошечный Джихун с музыкально-технического. — Ты, — говорит Чонгук. — Я имею в виду, привет. Он хватает свою тупую коробку тупого сока и наконец выпрямляется, поправляя очки и стараясь не обращать внимание на то, как Хосок выглядит в баскетбольных шортах — ну — и в очень мягкой на вид футболке. Самое раздражающее даже не то, что он выглядит как будто намеренно неряшливо; он реально небрежный, и все равно такой, блять, горячий со своей укладкой в стиле «эффект мокрых волос» и холщовой сумкой, в которой явно много всего. На ней принт из маленьких пчелок, что не должно делать его еще горячее в глазах Чонгука, но только потому что сейчас хер-знает-который-час и у него сбой в шкале морали. (Не то чтобы все придет в норму с утра, или вообще когда-либо, если дело касается Чон Хосока.) Он осознает, что пялится на Хосока целых секунд тридцать, когда парень вопросительно поднимает брови, наклоняется и очень целенаправленно закрывает дверь холодильника, который распространял влажность на весь их маленький ряд. — Извини, — пищит Чонгук. — Тебе, эм, нужно что-то? Отсюда? Я могу уйти. — Подвинуться. Слово, которое ты пытаешься вспомнить — «подвинуться». Хосок ухмыляется, что естественно заставляет колени Чонгука подкашиваться. Он еще и с открытым лбом сегодня; дурацкий небрежный внешний вид и дурацкая сексуальная ухмылка. — Я просто возьму парочку бутылок ананасового, спасибо. Чонгук сейчас резко вспомнил о том, что на нем надето; пижамные штаны в горошек и потрепанная белая футболка, и обе эти вещи так и кричат мне похуй, какой уличный модник наткнется на меня в этих шмотках, потому что здесь нет модников, мы все бедные и сумасшедшие. Кроксы тоже не помогают. Как и очки Гарри Поттера, которые в общем-то реально самые удобные очки, которые у него есть. И еще не помогает дурацкая коробка дурацкого сока и выражение лица абсолютного неведения, которое наверняка сейчас на нем, потому что он актер и не может перестать следить за своей мимикой. Блять. Он опять это делает. Опять пялится на Хосока, который все еще смотрит в ответ с ухмылкой, дополненной на 200% ананасовым соком. Чонгук прочищает горло и уже пытается осуществить свое обещание свалить, пока не использовал все свои баллы стыда, которых хватило бы на целый семестр. — Хей, — снова говорит Хосок. — Эм, что ты делаешь? После этого? Чонгук моргает. Что, блять, означает это его после этого? Это не разогрев перед вечеринкой и не семинар. Они в ебаном круглосуточном магазине. — Иду домой? — он пытается. — Я просто пришел, эм. За соком. — Он слабо машет маленькой коробкой. Хосок опускает взгляд на две бутылки, которые он держит, потом на своего друга, потом снова на Чонгука. — Мы идем тусить, — он говорит. — Устраиваем маленький полуночный пикник на кампусе. С моим одногруппником и еще парочкой других ребят. — Я Сунён, — вклинивается друг Хосока. Чонгук терпит неудачу в попытке ответить приятно познакомиться, я Чонгук, поэтому просто давится собственным языком. — Я тоже Сунён, — вместо этого отвечает он, после чего решает, что Хосок, разбивающий эти две бутылки об его голову — не такая уж плохая идея в конце концов. — Эм. Чонгук. Я Чонгук.***
ты не клоун, ты весь ци… (1)
чимин [23:42] да но это потому что намджун сказал что ОН хочет сделать предложение птмчт он младше?я [23:54]
лучше спроси у меня как я в пути
на нелегальный полуночный пикник
с ЧОН ХОСОКОМ
тэхен [23:55] с ТЕМ ЧОН ХОСОКОМ??? чимин [23:55] с ТЕМ ЧОН ХОСОКОМ??? тэхен [23:55] один мозг.я [23:56]
он такой горячий
собираюсь бросить его в костер
***
К сожалению, костра здесь нет, потому что тогда их бы реально поймали, да и к тому же еще слишком тепло для этого. Чонгук не против, потому что он почти уверен, что вид Хосока, освещенного пламенем костра реально бы его добил. Даже мысли об этом уже достаточно. И не то чтобы ему уже не тяжело. Чонгуку охуеть как тяжело, спасибо большое, и это все по его собственной вине. Не то чтобы все не дружелюбные — даже ребята с танцевального, известные тем, что их тренеры контролируют каждый аспект их жизни, а еще тем, что они тусуются только друг с другом, пока все остальные тащатся от них (Чимин здесь главный пример) — и не то чтобы здесь недостаточно алкоголя (теперь он понимает, почему сумка с пчелками выглядела такой тяжелой). Нет, все отлично, в чем и заключается главная проблема, потому что теперь романтическая задница Чонгука слишком занята чрезмерным анализом идеальной университетской фантазии, вместо того, чтобы эту самую фантазию проживать. Он смеется в нужных местах и пьет одну банку пива уже час, пытаясь не слишком откровенно пялиться на них всех. Они супер дружелюбные, спрашивают его о последних проектах, знает ли он какой краской пользуется Чимин, чтобы добиться такого фиолетового (он не знает) и правда ли, что у Тэхена бизнес по производству книжных закладок, посвященных «будут-не будут» тропу (он знает). Чонгук на самом деле просто по очереди пялится на них всех. Сунён пытается взять какую-то ноту фальцетом, терпя ужасное поражение и разбивая хрупкое певческое сердце Чонгука. Девушка, чье имя Чонгук не запомнил, два пучка и длинные ногти, выпивает залпом бутылку воды, просто чтобы доказать, насколько быстро она может глотать. Хосок, по большей части. Он, видимо, забыл, что Чонгук технически его плюс один, и успешно заканчивал уже третий напиток и половину песни, когда вдруг остановился от пришедшего на телефон уведомления. Он лежит рядом, макушкой почти касаясь колена Чонгука, брови нахмурены, пока он яростно набирает сообщение в ответ. Чонгук может и не очень хорошо знать Хосока, но он точно уверен, что не хотел бы быть получателем этого сообщения. — Итак, Чонгук, — подает голос Хансоль, и звучит он довольно грубо, учитывая тот ужасно выглядящий шот, который он прикончил из пластиковой пумовской бутылки, что на взгляд Чонгука является самой качковой вещью на свете. — Ты должен Хосоку серенаду, нет разве? За то, что он мне тогда задницу надрал. Чонгук застывает, потом расслабляется, потом снова застывает. На обычно пустом лице Хансоля дьявольская улыбка, хотя возможно это больше из-за Качкового Шота, чем из-за его романтических трудностей, и кто-то теперь выключил музыку. Внезапно Чонгук слишком явно осознает, где они — на кампусе, незаконно — и что они делают — устраивают пикник и пьют, опять же, незаконно — явно осознает, что вокруг него звуки сигналов и пробок, под ним колючая трава, и еще он осознает тот факт, что Хосок рядом с ним тоже застыл. — Прекращай, — говорит Хосок, махая рукой в направлении Хансоля. — Не издевайся над парнем. Чонгук выдыхает.***
У девушки, имя которой он не запомнил, в руках популярная полароидная камера, которую она использует буквально каждые пять минут, даже если нужно постоянно менять пленку и сушить фотографии, да и в любом случае они почти что черные. Чонгук слышит звук затвора еще раз уже после того, как машет всем на прощание (на дворе пятница, но ему нужно много всего прочитать, иначе Джэхён его убьет). Только его ботинки касаются цемента, как он понимает, что идет не один. Он поворачивается, чтобы увидеть, как Хосок пытается с ним сравняться, удерживая от падения сумку с пчелками, и его волосы все растрепались и в них застряли маленькие травинки. — Хей, — произносит Хосок. Чонгук ждет чего-то другого, ты кое-что забыл, думал, провожу тебя до дома, но ничего не доносится, что, в общем-то, разочаровывает, потому что Чонгук однозначно в том состоянии, когда голос Хосока заставил бы его покрыться мурашками с ног до головы. Он просто догоняет его, как будто это самая естественная вещь в мире, что неправда, потому что это Чон Хосок, Чонгуков краш месяца, и он горячий и очень хорошо пахнет, а еще на нем та самая улыбка, которую он сохраняет для друзей и которая заставляет Чонгука жалеть, что он не пошел на танцевальное. Поэтому он ничего не говорит, просто держит свой сок — к счастью, нетронутый, потому что никто в здравом уме не любит грейпфрут — ближе к груди и смотрит вперед, а его сердце бьется прямо напротив коробки. На часах два ночи, и он слегка захмелевший; все слишком яркое, слишком темное, слишком тихое, особенно Хосок. Его телефон, по крайней мере, молчит (Чимин — ранняя пташка, а Тэхен на самом деле спокойный, если вокруг нет заводил). Хосок прочищает горло, когда они проходят мимо круглосуточного магазина — все еще открытого — и еще раз, когда они на ступеньках подъезда Чонгука. Он знает, что Хосок живет в том же блоке, что и святая троица, что приблизительно в пятнадцати минутах отсюда; он и правда проводил Чонгука до дома. Эта мысль заставляет его нещадно покраснеть, и он все еще будто со стороны наблюдает за сегодняшним вечером. Качок провожает ботана домой. Качок делает что-то горячее и качковое. Айю играет на фоне. — Что ж, — говорит Чонгук. — Это я. — Ага. — Ага. Всю ночь. Ужасно неловко. Ничего особенного. Он может просто открыть свою коробку и вылить грейпфрутовый сок на себя, чтобы снять напряжение. Не то чтобы это первый раз, когда у него случается краш на кого-то, с кем ему не суждено поладить. Они просто притворятся, что этого полуночного пикника никогда не было, и— — Нахуй это, — выдыхает Хосок, и Чонгук начинает, глядя широкими глазами, подтягивать очки обратно на нос. — Окей, слушай. Мне жаль, что мы пиздец как тебя заскучали там. Обещаю, я такой не всегда. — Какой, — пищит Чонгук. Хосок смотрит сквозь него на момент, а потом очевидно подавляет желание снова вздохнуть, и опять прочищает горло. — Ну— черт. Тихий и все такое. Ну, думаю, я такой и есть, но только когда отдыхаю. Я просто— прошло много времени с того момента, как я заводил новых друзей? Я, если честно, вроде как… забыл, что ты не один из моих ребят. Чонгук моргает, не уверенный в том, стоит ему ответить или промычать, уверяя, что он слушает. Этот вечер идет абсолютно не туда, куда он ожидал, особенно не тогда, когда Хосок выглядит… смущенным, в то время как именно у Чонгука вся жизнь — сплошное разочарование. — Просто… — Хосок проводит рукой по волосам. — Я слышал о тебе до этого, и когда твой друг в тот день… он, если честно, просто как под автобус меня бросил. Ох, Тэхен. — Нахуй Тэхена, — с энтузиазмом отвечает Чонгук. — Не обращай на него внимание. Мне жаль, что тебе пришлось— ну. Не хочу, чтобы ты чувствовал себя обязанным со мной разговаривать или что-то— — Нет, нет, — Хосок его прерывает. — Блять, это так глупо. Окей, нет. Иди домой. Чонгук снова моргает. Хосок вопросительно поднимает брови, смотрит прямо на дверь за ним и машет рукой, немного нетерпеливо. — Давай, иди внутрь! Ну, может ему и пора уже. В лучшем случае, он бы уже был по дороге в кровать, а в худшем, он всегда может начать снимать, если Хосок решит в него что-нибудь кинуть. Поэтому он жмет плечами и направляется к двери, оставляя позади, как он надеется, прощание с самой странной встречей в своей жизни. Тэхен и Чимин будут просто в слезах сегодня. Чонгук больше никогда не собирается влюбляться. Но потом он нажимает кнопку вызова лифта и слышит громкий стук в дверь своего жилого комплекса, и он поворачивается, уже открыто хмурясь. Реально что ли— Хосок— что ж, это как будто даже и не Хосок. Не Хосок с открытым лбом. Не тот Хосок, которого Чонгук встретил, по крайней мере, но другой. Хосок с опущенной челкой, и это буквально; он так ее растрепал, что волосы теперь падают на глаза. Хосок с опущенной челкой; тот самый, кто громко кричит в коридорах и в кафетерии и на вечеринках, когда ему хочется, тот самый, который издает странные звуки и мычит, как корова, и смеется до боли в животе. Да, однозначно тот самый, из-за которого у Чонгука и случился этот дурацкий краш— который Хосок с открытым лбом только усилил. Блять, Чонгук заговаривается. В любом случае. Это Хосок с опущенной челкой, приветливо ему машет, а улыбка такая широкая, что больно. От этого у Чонгука, по правде говоря, сердце болит и делает все эти кульбиты одновременно с вулканическими извержениями, но он сжимает зубы и проходит обратно ко входной двери, снова ступая в ночное тепло. — Привет, — говорит Хосок. — Я Хосок, я танцор, и я тебя тут видел. А еще я думаю, что у тебя очень милые очки. Чонгук думает, что он на самом деле умирает. Он сопротивляется желанию поправить очки, делает глубокий вдох и посылает свою лучшую улыбку. Дыхание Хосока явно сбивается, как и Чонгуково сердце. — Я Чонгук, — он отвечает. — Я актер, и мне очень нравится грейпфрутовый сок странных фирм, и. И я играю фею Душистый Горошек в «Сне в Летнюю Ночь» этим Рождеством. — Видишь? Намного лучше, — Хосок запускает руку в свои волосы, стреляет в Чонгука еще одной улыбкой, на этот раз она доходит даже до глаз. — Я обычно мертвый по выходным, потому что могу наконец отдохнуть от всех этих ебучих танцев, понимаешь? Поэтому я— — Все в порядке, — прерывает его Чонгук. — Я… я совсем не против. Это все еще ты, правда же? Тебе не нужно— устраивать представление или что-то вроде. — У меня краш на обоих Хосоков: и с открытым лбом, и с опущенной челкой. — И мне правда не было скучно, я просто не знал, хочешь ты или нет, чтобы я с тобой тусовался. — Нет, я… я абсолютно точно хочу. К слову, я бы с удовольствием взял твой номер, если тебе нормально. Номер. Он хочет номер телефона Чонгука. Чон Хосок хочет его номер телефона. Честно говоря, он мог бы попросить у Чонгука его футболку и он бы с удовольствием ее с себя сорвал. Номер — это по сути ничего в огромной схеме вещей, но одновременно это вроде как и все на свете. Типа, Чонгук бы однозначно убил человека, чтобы достать номер Хосока. Блять, он пялится. Они только что начали сначала и все такое. Он приходит в себя и протягивает руку; Хосок кладет в нее пиздецки огромный телефон. — Без пароля. Нет пароля, окей, отлично. На заставке собака, которая выглядит так, как будто отсидела целые три читки Ричарда III, и у Хосока светлая тема, потому что у него сто процентов нет души. Чонгук путается дважды, пока набирает его номер, но справляется и протягивает телефон обратно Хосоку, не забивая своего имени. — Спасибо, — Хосок сияет. — И последнее, прежде чем я отпущу тебя спать. — Да? Он улыбается еще шире, а потом поднимает брови. — Ты все еще должен мне песню. Я такое не забуду. И потом он подмигивает, и все, что осталось от мозга Чонгука начинает вытекать из его ушей. Он понимает, что Хосок это видит. Типа, буквально. Он знает, что там абсолютно точно пар поднимается из его ушей, и он знает это, потому что Хосок с открытым лбом начинает ухмыляться. — Подумай об артисте, который тебе нравится, — говорит он. — Теперь отпускаю тебя спать. Спокойной ночи, Чонгук. Он не отвечает. К слову, Чонгук гордится тем, что у него не осталось ни одной связной мысли, пока он не добрался до лифта и не доехал до девятого этажа, что к тому времени ударяет его ударной волной, прямо как в тот раз, когда в стельку пьяный Тэхен решил, что кинуть свою обувь на сцену — хороший способ показать, что репетиция Чонгука задержалась. Тот факт, что Чон Хосок попросил его номер и хочет услышать, как он поет, бьет его прямо как ботинок Тэхена: прямо в лицо и удивительно приземляет. Все еще немного пьяный, смущенный и очень побитый Чонгук допускает половину мысли о том, чтобы вернуться вниз, выбежать на улицу и накричать на Хосока. Сделать что угодно. Но он удерживает себя, потому что вторая половина мысли еще присутствует, и он решает запрыгнуть в кровать, к черту чтение, и свернуться калачиком на теплых простынях, пялясь в телефон, мечтая о том, чтобы в него прилетел еще один ментальный ботинок. неизвестный [2:31] наслаждайся своим грейпфрутовым соком :) Чонгук моргает, смотря на сообщение, а потом бьет ногами воздух по одеялом, резко садится, поднимает телефон над собой в стиле Симбы, падает обратно на спину, перекатывается на бок и начинает биться головой об стену, улыбаясь как сумасшедший и даже немного попискивая, и после этого наконец берется отвечать.я [2:33]
мне нравится айю
И потом, прежде чем он станет слишком радостным, бросает телефон на пол и переворачивается, закрывая глаза так крепко, как делают только дети в ночь перед Рождеством.***
Не сказать, что все происходящее дало начало чему-то, но и сказать, что ничего не произошло язык тоже не поворачивается. Хосок, как Чонгук узнает, не любитель переписываться постоянно, но он любит писать по утрам. Чонгук думает, что это фишка танцевального отделения. У них и правда ужасные часы — не больше, чем у других, но однозначно интенсивнее и раньше, что, по его скромному мнению, хуже всего. Чимин всегда описывал его как кого-то, чьи гоблинские силы возрастают пропорционально каждому последующему часу проходящего дня — поэтому, ему подходит, что Хосок отвечает в 6 утра и молчит весь день, пока не вылавливает его в идеальное время перед сном. Поэтому Чонгук, в свою очередь, отвечает в хер-знает-который-час, и каким-то образом это работает. Хосок с опущенной челкой, гоблин Чонгук. Но это только по будням. Ситуация слегка выходит из-под контроля по выходным, когда Чонгук счастливо продолжает свои гоблинские активности в пиздец-который-час, и Хосок на самом деле не спит и мешает им. хосок [01:30] как насчет парня который пел riptide vance joy?я [01:32]
голос слишком отличается от моего
запорю песню: (
хосок [01:35] тебе лучше знать окей maroon 5 я слышал как ты разговариваешь поэтому знаю что ты можешь их спетья [01:40]
мне нравятся maroon 5
у тебя есть песня на примете?
просто спрашиваю хаха
не то чтобы я мог прям сейчас спеть
хосок [01:46] sugar? сладкая как ты Чонгук медленно отодвигает в сторону свой кофе и пялится в телефон, кажется, целую вечность, отказываясь открывать сообщение и признавать факт его реальности. хосок [01:48] давай просто сделаем вид что я этого не писаля [01:48]
НЕТ
ИМЕЮ В ВИДУ
sugar классная я могу ее спеть
поработаю над этим
И дело в том, что он не стеснительный. Типа, Чонгук не стеснительный. Не катастрофически, в любом случае, потому что если бы был, то точно не смог бы стоять на сцене и зачитывать монолог при еще пятидесяти людях. Он однозначно немного тихий и неловкий среди людей, которых не знает, но это только потому, что ему приходится заводить реальные разговоры, не включающие в себя театральные реплики или, там, песни. И, честно говоря, это — это не боязнь сцены, что единственно важная вещь, поэтому это вообще ничего. Точно не стеснение. Поэтому это точно пиздец как насыщенно, что ему приходится накачать свой мозг нитро усилителями, как в Need for Speed, чтобы придумать хоть какой-то рациональный ответ сразу после того, как Хосок ему пишет. Раньше он просто стучал по случайным клавишам, пока думал, чтобы у Хосока показывались три точки, но потом осознал, что в какой-то момент может промахнуться и отправить случайный набор букв, и тогда его жизнь точно закончится. Безопаснее было, честно говоря, отправить Хосоку чертов кавер на что-нибудь, чтобы прекратить все эти разговорные дела. Но тогда они прекратятся. Осознавая, что Чонгук просто пялится на свои строчки — на все четыре — уже на протяжении десяти минут, он прочищает горло и убирает телефон подальше, поднимая голову и встречаясь с совершенно невпечатленным взглядом Джэхёна. — Что ты делаешь, — плоско произносит Джэхён. — У тебя в ушах наушники? У тебя какие-то невидимые наушники, что ты меня не слышишь? И только тогда Чонгук понимает, что он сидит ровно по середине сцены, пока все остальные уже ушли за крыльями, и это не лучший знак. Он пытается подняться, роняет сумку, наступает на лямки и чуть не подскальзывается, и наконец собирает все и ковыляет туда, где Джисон и Марк пытаются не умереть от смеха. Угрожающие шаги Джэхёна доносятся прямо за его спиной, и Чонгук мысленно молится.***
ты не клоун, ты весь ци… (1)
тэхен [13:35] ой тебе надо спеть chasing cars она такая романтичная и она английская чимин [13:37] английская как в о вы из англии? ты думаешь chasing cars что на волынке играется? что ты имеешь в виду под английская тэхен [13:40] окей во-первых заткнись во вторых я имею в виду хосок постоянно спрашивает про песни на английском поэтому спой самую английскую еще большее английская будет типа stayin' aliveя [13:50]
ты прав
поэтому надо спеть что-то на корейском
чтоб он был в ахуе
прям с ходу кавер на трот
чимин [13:51] он тебя бросит еще до того как вы встречаться начнете тэхен [13:54] прикиньте его темный страшный секрет это то что ему нравится трот он такой типа чонгук никому не говори но мне очень нравится трот где твой бог тогда будет***
В ночь, которую Чонгук всегда будет называть ночью, в которой звезды опущенной челки и гоблина сошлись, кто-то, кто знает кого-то, кто знает Хосока приглашает его на вечеринку театралов. Это, как минимум, шокирующе, но он еще не понял, для кого именно. С одной стороны, он давится соджу и оно вытекает из его рта и течет прямо по подбородку, когда он видит Чон-ебаного-Хосока, который шагает на настоящую-баскетбольную-площадку-даже-если-никто-никогда-не-использовал-ее-для-этого с девушкой с пучками, но, с другой стороны, Хосок выглядит так, как будто он на незнакомой планете, что, в принципе, недалеко от правды. Они уже на сороковой минуте десятичасовой версии Они Уносят Хоббитов в Изенгард, и он не думает, что Джемин прекращал издавать звуки Фортнайта хоть на секунду из этих сорока минут. Театральные дети, проще говоря, к двадцати годам уже становятся пародиями сами на себя, настолько долго они этим занимаются. Чонгук не исключение. Он прямо сейчас одет в свою пижаму в горошек и в самые уродливые очки, у него на щеках розовые блестки, потому что Наён пробовала на нем варианты макияжа Душистого Горошка, найденные на просторах пинтереста, и он такой, блять, пьяный. — О мой БОГ, — говорит он, логически рассчитывая, что это либо Тэхен, либо Чимин, до того как понимает, что он в любом случае один, но все равно продолжает, — Это Чон Хосок. О нет. Чон Хосок выглядит так же дико, как и должен на самом деле, учитывая, что он буквально Трой Болтон, пока все остальные в постоянной попытке посоревноваться за звание Шарпей Эванс. Чонгук видит, как Хосок проговаривает какого хуя девушке с пучками, и, сквозь туман алкогольного опьянения решает этих двоих спасать. — Хей, — говорит он, когда наконец подходит, и они выглядят так, как будто испытали невероятное облегчение, что ему на секунду становится их жаль. — Эм, что— что вы, ребята, здесь делаете? — Загадочный Сокджин нас пригласил, — отвечает Хосок. — Хотя, я его не вижу, и я… извини, но что за херню творит этот парень? Чонгук хмурится и следит за его испуганным взглядом, который падает прямо на входную дверь, где фигура вейпит в лыжной маске, и дым поднимается со всего его лица, как будто он вышел из манги Дзюндзи Ито. — О, это просто Юта, — весело говорит Чонгук. — В любом случае, хотите выпить? Хосок, как оказывается, хочет выпить, как и девушка с пучками, чье имя Чонгук наконец-то запоминает — Хоён. Она брала год академа, чтобы танцевать в студии в ебаной Барселоне, и уже вернулась, чтобы закончить образование, и по ней видно, что она одна из самых любимых Хосоком людей. Чонгук чувствует себя странно счастливым, наблюдая за тем, как Хосок ведет себя один-на-один с друзьями. Он оставляет их мешать напитки и убегает, чтобы встретить Чимина, который решил почтить вечеринку своим присутствием в рваных джинсах и блестящем топике. — Это социальное заявление, — говорит он, когда Чонгук скашивает на него глаза. — Эти ботинки — заявление— Театралы делают по-другому— к слову, они вообще делают все отлично от других театралов в районе. Конечно, все делают отсылки к, там, Бродвею, но их студенческие шутки отличаются территориально. Они с гордостью могут заявить, что легендарный Бён Бэкхен выпустился с их факультета, например, что объясняет, почему их плейлист меняется с двух минут Исенгарда до транс ремикса кошачьих криков, но знать Бён Бекхена — обязательное условие, которое Хосок и Хоён, естественно, не соблюдают. Все дошло до той точки, что Чонгуку официально их жаль. Но как только он подходит к ним, чтобы спросить, хотят ли они послушать что-то другое, Хосок достает телефон, смотрит вниз на него и издает победный звук. — Они сказали, что будут здесь через 20 минут, — говорит он Хоён. Позже этой ночью, Чонгук приходит домой и аккуратно записывает это в свой дневник: около 11 вечера, их жизни и жизни всех вокруг навсегда изменились одним простым они будут здесь через 20 минут. Видите, Хосок с открытым лбом взял на себя решение пригласить всю танцевальную команду на настоящую-баскетбольную-площадку, и он осознает это только тогда, когда они появляются на вечеринке, как Чонгук может только описать как пиздец какими принаряженными. Тут и Хансоль с каким-то странным зеленым блеском в волосах, о котором Чонгук ничего не хочет знать, и Вону и Чонён, одетые в слишком, блять, крошечные шорты для октября, и у которых еще хватило наглости набросить свитшоты, чтобы их прикрыть. Худший, наверное, только Сунён, объявившийся с ебаным бумбоксом на плече, как будто они в ремейке собственной жизни из 80-х. Чонгук на секунду косит на них взгляд, потом на Чимина, потом на счастливое лицо Хосока, и потом на остальных своих соотечественников, которые все выглядят как Шарпей-Эванс-в-кафетерии, в шоке, так же как и он глубоко в сердце. Это не статус кво, и это может привести только к— — Мы можем включить, блять, реггетон там какой-нибудь? — кто-то кричит.***
Чонгук никогда не сомневался в том, что Хосок умеет танцевать. Проблема в том, что в его голове это такая естественная вещь, не 2д реальность, которая однажды манифестируется в его жизнь, или по крайней мере была, пока кто-то не сказал «реггетон, блять, какой-нибудь» и ребята с танцевального направления, именно так, как Чонгук и представлял армию Чингисхана, начали делать свое обыденное — пить и танцевать. Безопасно будет сказать, что он немного ошеломлен, но он думает, что справляется довольно разумно. Не то чтобы он сам не знает пару движений; просто танцы на сцене под аккомпанемент фортепиано и тамбуринов — немного другое. Он не может двигаться направо-налево; во-первых, он опозорит Матерь, во вторых, он слишком занят очередным раундом армрестлинговой бутылочки. Вот теперь, армрестлингом заниматься Чонгук может, к большому сожалению Мингю, который не может поверить, что его в очередном раунде уделал кто-то в пижаме в горошек. К сожалению, скоро его слава подходит к концу; Юта смещает его с пьедестала одним движением запястья и откидывается назад, завязывая волосы резинкой с кумамоном, а еще у него на лице кислотно розовые кошачьи усы, и он готов побеждать. Чонгук щелкает его по лбу и прислоняется обратно к стене, выигрывая тридцать секунд отдыха, пока к нему не подходит Хосок. — Думаю, это было хорошей идеей, — говорит он, и Чонгук поднимает взгляд, улыбается. Хосок весь потный и яркий, волосы выглядят абсурдно, но все равно мило. У Чонгука такой огромный краш, и часть него, которая донашивала в школе вещи за старшим братом, до сих пор не может поверить, что его краш добровольно с ним разговаривает. — Прости, что сначала не спросил. — Ох, все окей, — отвечает Чонгук. — Если уж мы живем в Классном Мюзикле, нужно идти до конца. Хосок моргает и затем улыбается, но уже слишком поздно. Чонгук его поймал, и его сердце бьется с сумасшедшей скоростью, с той самой, которая приходит после ошеломительно-неприятного потрясения. Он сглатывает и выпрямляется, делает вдох. — Ты, — он говорит, — не смотрел Классный Мюзикл. В ответной улыбке Хосока больше страха, чем сожаления, и до того, как Чонгук готовится совершить свое первое убийство, кто-то переключает музыку обратно на Исенгард.***
— Я — человек простой, — натянуто говорит Джэхён. — И ты отлично это знаешь, Накамото Юта. Ты, следовательно, должен знать и то, что я с тобой сделаю, если ты еще раз скажешь членов вместо пленов. Юта поворачивается к воображаемой аудитории, жмет плечами в воображаемую камеру. — Он никогда не поверит, что я не специально. Я просто больше привык говорить— — Мне кристаллически похуй, к чему ты там больше привык. Я хочу услышать твою строчку и двинуться к феям, потому что они еще ни разу не вышли на сцену, и— Чонгук вздыхает и закрывает глаза, засовывая наушники обратно. У него остался всего один день, пока не закончится бесплатный период уровня в Марио Карт, и если он все-таки совершит платеж, о котором забудет на ближайшие два года, Чимин возможно и правда согласится пойти с ним в клуб. Еще совсем не помогает то, что в помещении пиздец как жарко, жарче, чем как он ожидал в колледже может быть, что скорее всего произошло случайно (потому что колледж известен своим похуизмом), и они включили отопление на месяц раньше, и он не может просто взять и снять с себя футболку, поэтому просто сидит в самом темном месте, что смог найти, и все равно видит сцену. Не то чтобы вид такой потрясающий. На Юте костюмная голова, выглядящая как самый гейский лев, которого они только могли смастерить, и у Джэхёна бьется та самая вена на лбу, свидетельствующая о том, что всем в зале стоит бояться. Он взорвется в любую минуту, но учитывая то, что у них строгая политика-не-бросания-папок с того момента, как Марку наложили три шва на подбородок, он скорее всего просто спрыгнет со сцены, сядет около испорченного торгового автомата, украденного из кафетерия 6 лет назад, и будет пялиться на свои колени целый час. Существует множество людей в шоу бизнесе, которым Чонгук не завидует, но сценические менеджеры возглавляют этот список. Он, к слову, следующий, потому что как только Юта закончит — придет его очередь, и Джэхён все еще не успокоился. Остро ощущая на себе его грозный взгляд, он вываливается вперед, прямо под сценический свет, который ощущается еще горячее, чем сегодняшний день, и Сыльги несётся к нему на огроменных каблуках, улыбаясь ярко и беззаботно. — Не тормози, — счастливо говорит она, и он выпрямляется, прочищает горло. — Дай нам свою реплику, кретин. И именно так, Чонгук не только забывает свою строчку — которая вообще-то одно слово — он также забывает, что должен играть. Его телефон звенит в кармане, наушники прерывают звук, и он уверен, что шок на его лице очевиден, и лицо Джэхёна приобретает то самое выражение лица, которым он по ночам лично затачивает косу Смерти. — Реплику? — пищит Чонгук. — Готов, — Джэхён отвечает сквозь стиснутые зубы. — Даже я знаю. — Готов. Точно. Готов, моя королева. — Просто готов. — Точно. Готов, готов. — Один раз. — Готов, — говорит Чонгук, настолько четко, насколько может, учитывая тот факт, что он забыл одно единственное слово. В любом случае, диалог — не суть репетиции, суть репетиции в том, чтобы быстро отвечать и проверять микрофоны, но он понимает, что не выбирал свое лучшее время для командной работы. Если бы это произошло пятнадцать минут назад, Джэхён бы закатил глаза и забил. Но сейчас, Сыльги активно закрывает собой Чонгука, чтобы он смог целым сбежать со сцены и вернуться к Марио Карт. Хотя, у него не получается. Он пялится в телефон — на сообщение Хосока, в котором больше трех слов, и это слишком много для него, чтобы сейчас обработать — и позволяет глазам скоситься, напряженно размышляя. Конечно, такое происходит. Но не с ним. Обычно. Он пытается разбить происходящее на части, проследить свои шаги, чтобы понять, что заставило его так застыть. Заключение приходит в форме осознания, что сама концепция, когда за тобой наблюдают — настолько привычная для него, что он даже не замечает, но когда он замечает — ему становится некомфортно, поэтому он просто жмет плечами и на этот раз по-настоящему возвращается к Марио Карт.***
Дождь льет как из ведра без какого либо намека на осеннюю красоту. Его кроссовки насквозь промокли на обратном пути, и несмотря на то, что они уже сухие после часа стояния у батареи, его ноги все еще как будто ледяные. Он еще сильнее запихивает их под теплую задницу Тэхена и откидывается назад, почти что свешиваясь с подлокотника дивана. С такого ракурса видно часть кухни, панно из полароидов-сердечек, по большей части состоящее из их общих фотографий, и еще зонтик, который выглядит так, как будто принадлежал чьей-то пра-прабабушке. — Все, что я хочу сказать, это, — опасно вклинивается Чимин, — то, что ничего из этого не произошло, если бы мы выбрали Kellogg’s Frosties. На экране, привлекательный, устало выглядящий протагонист Брандашмыга выглядит привлекательным и уставшим, и Чонгук понятия не имеет, как они до этого дошли, кроме того, что Kellogg’s Frosties, очевидно, каким-то образом замешаны. Тэхен подпрыгивает и почти раздавливает пальцы Чонгука, но это так, детали. — Вот тут ты не прав, — он отвечает. — Если бы ты выбрал накричать на отца вместо того, чтобы бросать чай в компьютер, как неуравновешенный— — Джэхён почти бросил в меня папку сегодня. Мне здесь важен Томас— — Его Грегори зовут, оно и видно, насколько тебе на него похуй. Дай мне пульт. Ты пропускаешь три хода. — Нихуяшеньки ты пульт не получишь, Пак Чимин, это без вариантов. Уж поверь мне. Я за этот телевизор душой заплатил— — Понятно тогда, почему он с рук куплен— — Отдайте мне пульт, — говорит Чонгук. — Я приму все самые неверные решения, и вы оба можете побеситься из-за этого. Прям как в жизни. — Ты, к слову, в последнее время принимаешь некоторые правильные решения, — резко серьезно говорит Чимин. — Не знаю. Весь этот марафон свиданий из Классного Мюзикла? Тот факт, что ты до сих пор не спел для Чон Хосока? Учишься, как играть в недотрогу. — Потрудись объяснить, каким образом шестичасовой просмотр игры на фортепиано от девочки в очках — это игра в недотрогу? — говорит Тэхен. — Это и есть часть с правильным решением. Если Хосок сказал да, даже если там и есть причина, по которой он до сих пор не смотрел, это значит, что он просто хочет провести время с Чонгукки. Если бы ноги Чонгука могли нагреться так же быстро, как его уши на этом утверждении, ему бы не пришлось засовывать их Тэхену под задницу. Поэтому он притягивает их ближе к себе и защитным жестом тянется к телефону, как будто Хосок прямо сейчас прислал бы ему сообщение с кучей сердечек, и слабо смотрит на Чимина, который в кои-то веки сказал что-то хорошее. Совершенно не удивленный, Чимин смотрит в ответ, и ему удается выглядеть в десять раз более устрашающим несмотря на то, что на нем кигуруми в форме гигантской суши. К слову, страшнее этого кигуруми только тот факт, что Хосок, типа, реально может прислушиваться к словам Чонгука, смотреть фильмы, которые ему нравятся, еще и вникать и разбираться в них. Для него быть известным — унизительное испытание, знаете. У него не было ни одной связной мысли в голове, когда он предложил Хосоку провести вместе выходные и посмотреть фильмы. К слову, если бы он продумал это до того, как давать Хосоку свой номер, его бы здесь сейчас не было. Он чувствует то же самое, как и сегодня днем, как будто стоит в ожидании, что Джэхён бросит в него папку, и она прилетит как злобный летающий фрисби, а он будет просто стоять, невыносимо осознавая тот факт, что за ним целенаправленно следили. — Я даже не знаю, это по-настоящему или нет, окей? — бормочет он. — Имею в виду, да, у меня огромный краш, и мне нравится его слушать, и он смешной и классный, и неважно. Но я скорее всего просто муха на его дворнике. — Очень милая муха. — Заставь всех мальчиков-мух кричать чтоооооо. — Именно поэтому, — он забирает пульт из рук Тэхена и включает шоу заново под крики негодования, — я ему никогда не понравлюсь. Это потому что мы вот такие. Теперь заткнитесь и дайте мне испортить Эдварду жизнь по-другому.***
Итак, помните тот момент, когда Чонгук сказал, как замечательно было, что звезды сошлись и все такое? Забудьте, он просто вычеркнет этот момент и заменит нынешним. Этот, он уверен, тот самый единственный. Как и Хосок, в общем-то. Лучший среди лучших. Все начинается так: весь следующий октябрь тянется его эпопея с забыванием четырех слов в репликах (включая то, в котором просто имя его персонажа) и опаздыванием на репетиции и не стоянием прямо, пока его измеряют парни с факультета моды, и все такое прочее, и вот однажды он просыпается хорошо за девять утра, когда уже должен был помогать в корпусе в восемь. В абсолютном ужасе от того, что ему придется накладывать больше швов, чем Марку, он хватает не ту куртку и вообще не берет шапку, надевает не ту обувь — он давно уже должен был убрать кроссовки подальше, честно говоря — и умудряется пробежать до кампуса под проливным дождем, чтобы как можно быстрее добраться до главного корпуса. К этому моменту, кто-то вроде Тэхена бы спокойненько приготовил себе завтрак и вообще бы не спешил. Как бы, Джэхён и так тебя убьет, можно и расслабиться. Чонгук не может расслабиться. Он не знает, что такое это ваше расслабиться, и теперь он в третий раз за неделю опаздывает, и все потому что он решил послушать всю гейскую дискографию Троя Сивана в два, блять, ночи, пялясь при этом на свои лампочки, которые он заказал онлайн и которые больше не держатся так же хорошо на полу, но все так же хорошо выглядят, излучая фиолетовый цвет из-под его кровати, и Джэхён его убьет. Как оказывается позже, у Джэхёна грипп, и у Чонгука не было ни единой причины так паниковать, но если бы жизнь была такая простая, он бы не был там, где находится сейчас (мы придем к этому через секунду). Нет, жизнь не так проста, и Джэхён оказывается хорош еще и в дистанционном бросании папок, потому что к четырем часам, когда Чонгук уже идет домой в своих мокрых кроссовках, он ощущает тревожное покалывание в горле. Что приводит Чонгука к тому положению, в котором он оказался сейчас и почему этот момент — момент всех моментов, кроме как, нет, подождите. Еще нет. Чертовы таблетки. Нет, он только в четыре часа почувствовал покалывание; сейчас уже полночь, так что он не покрыл еще целых восемь часов повествования. Окей, все начинается так: он пообещал Хосоку, что взамен на шестичасовой просмотр Классного Мюзикла, он будет его парой — его парой — на вечеринку Джексона в честь Хэллоуина (на этаж выше Святой Троицы), что конечно же будет весело и не закончится, типа, огромной уличной потасовкой между людьми, решившими одновременно нарядиться в этого ебучего клоуна из фильма. Раньше, Чонгук, беззаботный и безгриппный, с энтузиазмом согласился, сияя при возможности нарядиться в какой-нибудь простой-но-секси костюм, который бы точно завоевал сердце Хосока — и так и есть, к восьми вечера, когда ему уже пора было собираться, он чувствует себя приблизительно таким же живым, как и вампир, в костюме которого он собирался пойти. Его левый глаз постоянно слезится и размазывает белую краску по лицу, которая уже стала бесполезной, учитывая, насколько красный его нос. — У вампиров не бывает гриппа, — говорит он сам себе в зеркало и дергается от того, как звучит его голос. — Блять. Дерьмо. Окей, окей. Все начинается так: ебаные таблетки, который он правда не должен был принимать в самой большой несмертельной дозе в какой-то глупой, пустой надежде, что его симптомы отпустят до того, как он просто-но-секси будет ползти по лестнице, где Хосок уже его ждал. Его не отпускает, и его ползание не сексуальное, и его немного тошнит от того количества воды, что он выпил с таблетками, и его левый глаз все еще слезится, и вау, фонари возле здания всегда были такими пиздецки яркими? Но потом он замечает Хосока, и все тает прямо в ту же секунду. Чонгук застывает около входной двери и впитывает его всего — обувь, перчатки, плащ. Маску. — Призрак Оперы? — слабо спрашивает Чонгук, мозг слишком ошеломлен, чтобы зафиксировать Хосока, волосы которого ни убраны наверх, ни опущены. Нет, его волосы уложены назад, и каким-то образом тот факт, что Чонгук видит всего половину его лица делает его еще горячее. Хосок улыбается. — Надеялся, ты поймешь отсылку. Ох, Чонгук уж точно понял. Прям в сердце понял, туда, где, как ему кажется, таблетка застряла, но в очень, очень хорошем смысле. В общем, на самом деле, все начинается так: наполненный чувством влюбленности к своей фальшивой паре, Чонгук набирает энергию равную, наверное, трем высушенным жертвам его вампира, счастливо надевает свои клыки и берет Хосока под руку. Вечеринка ошеломляющая; трое одеты в костюмы Пеннивайза, и они уже пьют шот за шотом около огромной колонки, которую однозначно стащили из квартиры Юнги. К тому моменту, как он замечает девушку, одетую как Матерь, таблетки снова возвращаются, и он нервно сглатывает. Вампиров не тошнит. Наверное. — ХОБИ! — это однозначно громкий голос Джексона. Чонгук поворачивает голову и моргает один раз, два, три. — ТЫ ПРИШЕЛ! Джексон одет так, как одевается обычно — как реально очень горячий парень. Бомбер и джинсы, все такое, создает простой-но-секси образ. Только у него на голове огромная икеевская лампочка, и когда Джексон замечает, насколько удивленным выглядит Чонгук, он дергает за веревочку и она реально загорается. — Я — лампа! — счастливо говорит он, и тогда Чонгук решает, что лучше ему пойти к столу с напитками. На самом деле, все начинается так: минуты ощущаются часами, и он не знает, что за музыка играет, и он счастлив, что все веселятся, но в глубине души как бы хотел бы остаться дома, и Тэхен и Чимин даже не здесь, где бы они ни были, и они скорее всего заранее напиваются, а ему даже пить нельзя, поэтому он застрял здесь с коробкой шоколадного молока, которое умудрился найти на безалкогольном конце стола, и он совершенно несчастно пьет его, и Хосок его пара, но у него конечно же есть другие друзья, и конечно же он сейчас мило общается с ними. Но довольно скоро — нет, серьезно, очень скоро, он проверяет; через пятнадцать минут — две вещи происходят. Первая, Чонгук выматывается до того, что решает просто сесть на полу, на который никто еще ничего не разлил, и подогнуть под себя ноги, и Хосок заканчивает со своими социальными контактами и подходит к столу с напитками, чтобы позвать его. — Хей, — слышит Чонгук и поднимает голову, глаза косит, потому что они слезятся, и теперь его нос жжется, пиздец у него видок, конечно. Хосок снял маску, и конечно же он не страшный под ней, он такой, такой красивый, и Чонгук так заворожен. И устал. И сейчас чихнет. — Ты в порядке? Выглядишь немного уставшим с того момента, как я тебя забрал. Чонгук прочищает горло и пытается придумать ответ, что-то вроде нет-нет, я сейчас быстренько встану или даже ты такой горячий и я хочу тебя поцеловать, но это биологически опасно. Вместо этого он смотрит на его сосредоточенные глаза и, если честно, тает. — У меня грипп, — он шепелявит сквозь накладные клыки. — Я умираю. Это последний раз, честно — все заканчивается так: Хосок почти вызывает какао-такси, даже несмотря на то, что они в десяти минутах ходьбы от дома Чонгука, и успокаивается только тогда, когда Чонгук клянется, что не умирает на самом деле. Ночь все еще теплая, даже если ему холодно, и Хосок расстегивает свой дурацкий плащ и оборачивает его вокруг бордовой шелковой рубашки Чонгука, которая предполагалась как воплощение простого-но-секси стиля, и не говорит ни слова всю дорогу назад, но оборачивает руку вокруг плечей Чонгука. Если он и думает, что квартира Чонгука большая, или маленькая, или чистая, или милая, или страшная, то он ничего об этом не говорит, или о том, что он буквально сам себя пригласил внутрь — тоже. Он только проверяет телефон, пока Чонгук вяло вбивает код, снимает свою обувь рядом с ботинками на каблуках, которые Чимин забыл здесь на прошлой неделе, и поторапливает Чонгука, как будто знает, где в этом доме кровать. — Свет, — мямлит Чонгук, сейчас полностью во власти лекарств. — Маленький пульт рядом с болванчиком Грутом. — Болванчик Грут, — сухо повторяет Хосок, и потом ахает, когда замечает его возле лампы для чтения. Он косится на крошечный пульт, потом жмет плечами, и секундой позже вся его маленькая студия загорается синим. Хосок внезапно выглядит в десять раз нереальнее и больше как результат его температурного бреда, что в данной ситуации вполне могло быть правдой. Чонгук поворачивает голову на другую сторону подушки и смотрит на него затуманенным взглядом, не понимая, кружится ли у него голова от присутствия Хосока в его квартире или же его просто тошнит. В общем, у Хосока больше нет на него времени. Он открывает несколько шкафчиков над крошечной плитой Чонгука и достает несколько случайных пакетиков, внимательно их рассматривая. Потом он выуживает телефон из своих костюмных брюк и набирает номер, держа телефон между плечом и ухом и параллельно открывая пакетик Бог знает чего. Чонгук не занимается покупкой продуктов, это юрисдикция Тэхена. — Пап? — он слышит и резко распахивает глаза. — Я готовлю суп для кое-кого. Он супер больной. Грипп. Я могу добавить специи, чтобы, типа, открыть ему нос? Или тогда горло будет болеть? Все заканчивается так: голубая комната, маска Хосока теперь поднята на волосы, клыки Чонгука лежат на прикроватной тумбочке, а в руках миска супа. Он вкусный и не совсем острый, и он чувствует, как головокружение уходит, и пульсирующая головная боль тоже, и к тому моменту, как он съедает половину, он уже достаточно в сознании, чтобы понять, что он так и не поблагодарил Хосока. — Прости, — он говорит, и даже его голос звучит тверже. — Спасибо за всё. Мне так жаль, что я похерил тебе Хэллоуин. — Ты его не похерил, — отвечает Хосок, улыбаясь своей улыбкой Хосока-с-опущенной-челкой. Он выглядит немного абсурдно, маска на голове, бабочка почти развязалась, и он весь освещен синим. Чонгук думает, что никогда не видел кого-то настолько потрясающего в своей жизни. Он хочет посмотреть все шесть часов Классного Мюзикла с Хосоком. Он хочет поговорить о музыке и об остальных вещах. Он не хочет, чтобы неспетая песня оставалась единственным, что их связывает; он хочет быть на полароидах, который Хоён все время щелкает, и он хочет, чтобы Хосок пришел на постановку в декабре, и он хочет знать его день рождения. Он не хочет, чтобы это был просто глупый краш. — К тому же, ты моя пара, верно? Мы на свидании. Хэллоуин — это просто случайность. Мы на свидании. Это самое странное свидание, на котором Чонгук когда либо был; домашний суп и таблетки от простуды, лежащие за клыками, и плащ, который ощущается теплее, чем любое одеяло, все еще слабо пахнущий одеколоном Хосока. Если это свидание, Чонгук никогда больше не сможет ходить на свидания. Он не планирует. — Я фея, — говорит он, а потом поясняет, когда Хосок удивленно моргает. — В пьесе, которую мы ставим в декабре. Сон В Летнюю Ночь. — О, я знаю ее. О боже, ты — одна из маленьких фей? Которые совсем крошечные? — Да, которые совсем крошечные. Меня зовут Душистый Горошек. — Душистый Горошек, — это звучит в тысячу раз милее с акцентом Хосока, и Чонгук чуть не переворачивает миску на себя. — О боже, это так мило. Если бы ты на самом деле был таким крошечным, я бы поселил тебя в такой, знаешь, домик для фей. С маленькой фейской дверью, почтовым ящиком и все такое. Пришла очередь Чонгука недоуменно моргать, он не уверен, на самом ли деле Хосок это сказал или таблетки слишком сильно подействовали. — Ты бы поселил меня в фейский домик. — Абсолютно точно. Кормил бы тебя отдельными кусочками шоколада на завтрак, обед и ужин. Его сердце слишком слабое для такого, и у него грипп. Он хочет спать. — Не думаю, что это здорово. — Ох, ну, ты фея. Разберешься как-нибудь, да? Все заканчивается вот так: Хосок заставляет его переодеться в пижаму, прежде чем на самом деле залезть под одеяло, а сам занимает место на двухместной кушетке Чонгука. Он говорит, что останется только до полуночи, чтобы убедиться, что все в порядке, и потом уйдет обратно к Джексону на вечеринку, но потом Чонгук снова открывает глаза в два часа, уставший, но начеку, и Хосок все еще здесь. Копается в телефоне, умудрившись подключиться к зарядке Чонгука, плащ защищает его от прохлады в комнате, и на его лице тихая улыбка от чего-то, что он видит на экране. Вот так это и заканчивается. Чонгук почти говорит что-то глупое, потом не говорит, потом снова почти говорит, и потом опять молчит. Вместо этого, он клянется навестить Матерь утром, и проваливается обратно в сон.***
ты не клоун, ты весь ци… (17)
я [10:11]
ага да я типа абсолютно влюблен в него
тэхен [10:12] получается мы дошли до этого чимин [10:12] получается мы до этого дошли хах тэхен [10:12] ОДИН мозг***
Волей судьбы — а поскольку судьба это активное и непрошенное вторжение Пак Чимина и Ким Тэхена в бедную и несчастную жизнь Чонгука — печально известный марафон Классного Мюзикла оказывается запланирован на следующую неделю, когда он больше не заразный и может нормально произнести целое предложение так, чтобы голос не пропадал. Тэхен и Чимин сами себя на него приглашают, как и Хансоль с Хоён, разрушая то, что теоретически должно было стать романтическим унижением-Троя-и-Габриэллы. Хотя, Чонгук не может сказать, что он против; если ему снова придется провести время с Хосоком наедине, он скорее всего просто взорвется. И теперь он вроде как умирает, сдавленный по боками подлокотниками кресла, а еще теплым и пахнущим имбирным чаем Хосоком, который прижимается к нему с другой стороны и в руках держит дымящуюся кружку. Хансоль сидит в ногах, Хоён и Хосок по бокам, завернутые в три одеяла и все еще ноющие о том, что им холодно. Возле кресла, Чимин и Тэхен сидят, завернувшись друг в друга, что в любом случае бы произошло. Выглядит так, как будто Чонгуку единственному здесь не на сто процентов комфортно, но ему придется просто смириться с невозможностью обниматься с любовью всей своей жизни. — Окей, из того, что я понял, есть хорошая пара, злая пара, и одна — только одна — логичная пара, — говорит Хосок фальшиво-серьезным голосом. — Но фильм не очень хорошо сложился, и теперь злая пара на самом деле хорошая пара? — Злая пара — это буквально Чонгук, — отвечает Тэхен, жуя попкорн. — Типа, он периодически олицетворяет их обоих. Поэтому, пока тебе нравится Чонгук, злые ребята тебе тоже понравятся. Чонгук делает мысленную пометку убить Тэхена попозже, но Хосок добродушно смеется и толкает его локтем, почти разливая свой чай, поэтому он решает просто ужасно покраснеть. — Мне и правда нравится Чонгук, — говорит Хосок, как будто он этим заявлением не разрушил, типа, несколько жизней. — Я бы его держал в маленьком домике для фей, если бы мог. — Здесь слишком много всего происходит, — вклинивается Хансоль. — Я включаю. И пока Хосок открывает для себя ужасающую красоту мюзиклов, Чонгук открывает ужасающую красота Хосока-с-опущенной-челкой. Его бесконтрольный смех, то, как он подпевает любой песне, как только слышит первые секунды, вне зависимости от того, нравится она ему или нет, его дружеские отношения с Хансолем и Хоён. Он даже спорит с Чимином об одном из образов Райана. Вскакивает с дивана, чтобы повторить движения I Don't Dance. Выглядит так, как будто Чонгук просто рядышком затесался, за исключением того, что Хосоку постоянно нужно его мнение обо всем, и он до слез смеется, когда осознает, что Чонгук и Тэхен знают наизусть каждую песню, еще и с театральной постановкой. Смеется еще сильнее, когда обнаруживает, в шутку стягивая с него очки, что Чонгук практически бесполезный без них. — О боже, — визжит Хосок. — Пиздец ты придурок. Реально нихера без них не видишь? — Тебе кто-то чай отравил? — Чонгук выстреливает в ответ, но не может перестать улыбаться. Это не свидание, и все в порядке, да даже если бы и было, все тоже неплохо. Их лучшие друзья тусуются вместе, и это самое лучшее столкновение миров, о котором он только мог просить, и он застает себя на мысли, что даже если никогда не признается Хосоку, он хотел бы, чтобы все так и осталось. Нет, он правда не против, и он решает это уже хорошо за полночь, когда единственные неспящие — это он и Хоён. Хосок крепко спит, но его вес ощущается тепло и удобно, и его волосы пахнут корицей. Чонгук сомневается почти вечность, но в конце концов оборачивает руку вокруг него, и ему настолько нравится, что почти становится грустно. Классно-грустно. Он как бы не против, но как бы и не значит, что он не хочет большего. Хоён подтягивает свои одеяла почти до носа, но он видит, что она улыбается. — Если бы у меня только была моя камера, — говорит она и подмигивает. Чонгук едва ли выдавливает ответную улыбку, откидывает голову на Хосока и возвращает внимание на экран, где хотя бы у остальных получается хоть как-то наладить свою жизнь.***
И потом загадочный Сокджин появляется на репетиции. Все знают, что это именно тот момент, в который все становится серьезно, потому что если все приготовления закончены, то день постановки надвигается, мрачный и опасный, как объекты в зеркале ближе чем они кажутся опасно. Загадочный Сокджин — единственный, у кого больше влияния на постановку реквизита, чем у Джэхёна, что однозначно о чем-то говорит и уж точно объясняет тишину, опустившуюся на всю труппу, когда он проходит по коридору, держа в руках огромный полумесяц и еще целую кучу разных вещей, о необходимости которых на площадке Чонгук даже не задумывался. — Одна царапина — и я вырву ваши внутренние органы, свяжу их в морской узел, перекину через голову Накамото и выставлю на показ для кампуса, как трофей, — Загадочный Сокджин информирует Джэхёна, когда ставит полумесяц на пол. — Кто из вас Душистый Горошек? — Я, — пищит Чонгук, сразу же жалея, что ответил, когда Сокджин поворачивается, чтобы взглянуть на него. На нем пара наушников с блестящими кошачьими ушами, и его ресницы выглядят длиннее, чем обычно. Устрашающе. — Ох. Прости. — Нет, ты в порядке, — рассеяно говорит Сокджин через секунду. Если Чонгук упорно отрицал, что его недавние театральные проблемы связаны с чем-то столь жестоким, как боязнь сцены, сейчас он полностью готов это принять. Сокджин выводит центр внимания на новый уровень; он чувствует, что его семью проверяют до пятого поколения, пока они разговаривают. — Так. Джэхён — Чимин и Дахён зайдут позже, чтобы принести декорации леса. Оставлю это вам. Как только он уходит, все начинают вроде как пялиться на Чонгука, размышляя, где он успел проебаться так, чтобы стать причиной пристального внимания Загадочного Сокджина. Чонгук думает об этом, и потом просто жмет плечами, возвращаясь к примерке крыльев.***
Как и было обещано, Чимин и Дахён приносят декорации леса, даже если им приходится сделать это тремя заходами. Большинство помещается сразу на сцену, поэтому труппа останавливает репетицию, чтобы помочь им все установить. Они проделали невероятную работу с искусственной травой и бумажными светящимися звездами, и Чонгук уверен, что Чимин эксплуатировал созданные для оригами пальцы Тэхена, чтобы наделать десятки таких звезд, а еще они собираются приносить свежие цветы на каждое выступление. Даже корона Чонгука будет сделана из свежих бутонов роз, и Чонгук правда не может дождаться, даже несмотря на то, что он еще не уверен, есть у него на них аллергия или нет. Все выглядит потрясающе. Теперь он слишком избалован колледжем, чтобы действительно восхищаться постановочной работой, но всегда существует момент, в который все соединяется, и тогда он видит, где на самом деле будет участвовать вместо того, чтобы представлять это в голове. Далекие деревья, россыпь похожих на мрамор камней, специально посаженные тупые шипы, чтобы Сыльги могла зацепиться за них юбкой, давая ему и Чону, как ее слугам, возможность присматривать за ней. Если какая-то постановка и заслуживает современную, неоновую, пост-панк адаптацию — это она, но есть что-то сентиментальное в том, чтобы следовать оригинальной эстетике. Нет ничего плохого в том, чтобы быть немного традиционными, и он всегда может заставить Тэхена написать версию его мечты. В конце концов, никто, кроме Тэхена не сможет написать что-то подобное. В конце репетиции он решает задержаться, обещая Джэхёну, что сдаст ключ охраннику. Ему действительно нравится, когда сцена перестает быть сценой. Как будто он забывает, что она всего лишь проводник в другой мир, и действительно становится этим миром. В тишине, когда нет наблюдающих. Если одинокое дерево упадет в джунглях, оно все еще издаст звук? Если Чонгук сидит среди светящихся бумажных звезд и мест, где должны быть цветы, он все еще издаст звук? Там Хосок и находит его спустя почти час, и Чонгук оживляется, услышав скрип его ботинок, когда он проходит между сиденьями рядов. В свете зеленого леса он выглядит совершенно не к месту, но одновременно с этим — теплая куртка и шапка на его голове, шарф небрежно свисает с шеи. Та самая сумка с пчелками. Кончик его носа наверняка красный, но его улыбка теплая как никогда. Чем ближе он подходит к сцене, тем больше огромный полумесяц позади Чонгука подсвечивает его розовым и фиолетовым, заставляя накладывающиеся друг на друга тени переливаться. Он выглядит неземным, почти так, как Чонгук себя чувствует, никакого тщеславия. — Романтический полуночный пикник? — говорит Хосок, забираясь через край сцены. Он садится рядом с Чонгуком. — Или ты позвал меня убить, или что? Я не доверяю тебе с того момента, как оказалось, что ты должен был быть Шарпей Эванс. — Должен был? Я и есть Шарпей Эванс, ты слышал Тэхена на днях? — Не знаю, — отвечает он. Его голос приглушенный в огромном пространстве зала, и Чонгук очень хочет провести руками по его волосам. Подержать руки, играющие со сделанными Тэхеном звездами. — Я не думаю, что ты вообще кто-то из них. Фильм… старый и преувеличенный, знаешь? Ты не драматичный или… требовательный, или… громкий, понимаешь? Я имею в виду — ты один из самых мягких людей, что я встречал. Стеснительных. Если ты кем-то и был бы, то девочкой-ботаником. И это классно? Тебе не нужно быть Шарпей, потому что ты театрал, правильно? Он звучит честно и нежно, тон его голоса искренний и глаза широкие. Чонгук чувствует прилив нежности, сильнее, чем тот, что он чувствовал, когда все ушли и он лежал на спине, пялясь в этот странный потолок и думая о Хосоке. Он нежно улыбается и опускает руку на колено Хосока, ногтями задевая джинсу. — Хосок, — говорит он. — Ты действительно милый и по-философски рассуждаешь сейчас, и я очень это ценю. Но единственная причина, по которой ты думаешь, что я не драматичный, не требовательный и не громкий заключается в том, что я слишком стесняюсь рядом с тобой, чтобы так себя вести. Тэхен знает меня с тех пор, как мне исполнилось пять. Верь ему. Хосок смотрит на него целых тридцать секунд, а потом разражается радостным смехом. — Ну, что ж, — говорит он, волосы падают на глаза и в руках звезды, — Надеюсь, ты позволишь мне задержаться настолько, чтобы увидеть тебя таким. Не могу дождаться.***
Чонгук смотрит на Матерь, Матерь смотрит на него. Своими невидящими, но всевидящими глазами, всеведущими и всемогущими. Неважно. Цветы, которые кто-то принес целую вечность назад, давно завяли и безжизненно лежат у ее ног, там, где он сидит, скрестив ноги. Прошло, типа, десять минут, и он даже не знает, какой вопрос пытается задать, не говоря уж о том, получил он ответ или нет. И пол холодный, что просто пиздец, даже сквозь его вельветовые штаны. Три носка, валяющиеся перед ним, насквозь мокрые. Он вроде как понимает, что они чувствуют. хосок [08:31] короче я в той новой кафешке знаешь в которой люди волонтерят но она на другом конце кампуса поэтому я могу забрать тебя после репетиции?я [08:35]
я тебе напишу
это репетиция в костюмах, может занять много времени
я просто знаю юта что-нибудь подожжет
Нет, у Чонгука нет никаких ответов, вопросов, и ему, честно говоря, нечего умного сказать. Но обратиться к Матери — это, скорее, рефлекс, как у собаки Павлова, и иногда Намджун забывает забрать травку из-под своего хранилища травки под ней, поэтому это тоже считается. Чонгук сейчас не заинтересован ни в травке, ни даже в соджу, и точно не в своем дурацком грейпфрутовом соке. Он просто хочет, чтобы его нервы успокоились, и и еще вспомнить, что это далеко не первый раз, когда он идет на репетицию в костюмах. Как будто желая извлечь выгоду из его нервозности, кто-то позади него открывает кран на полную мощность. Чонгук визжит и дергается и оказывается на ногах быстрее, чем осознает это. Это Загадочный Сокджин, в шелковой рубашке и с розовыми волосами, пялится на него холодным взглядом сквозь зеркало. Чонгук пялится в ответ, слишком в шоке для приветствия, или, типа, для любого звука. Издать какой-нибудь звук было бы хорошо, конечно. — Джэхён говорит, ты странно себя ведешь, — внезапно говорит Сокджин. Он настолько методично моет руки, что доходит почти что до абсурда, но это наверняка потому что на них какой-то странный клей. — Я знаю, что ты не боишься сцены. Я видел, как ты выступаешь. — Ты видел? — Я прихожу на все постановки, которые ставит факультет. Ты был великолепен этим летом, — и до того, как Чонгук раздуется от гордости, он продолжает своим монотонным голосом. — Почему ты себя странно ведешь? — Я не веду, — говорит Чонгук, хотя очевидно, что так и есть. — Я просто… — Это потому что ты весь по уши в Хоби? Он некоторое время обрабатывает прозвище и тот факт, что Загадочный Сокджин и Хосок дают их друг другу, до того, как обрабатывает вопрос и становится, как он предполагает, ярко-красного оттенка. Он выпрямляется в полный рост и посылает Сокджину свой лучший холодный взгляд. — Я не, — говори он, — по уши в Чон Хосока. Я знать не знаю, кто это. — Окей, — говорит Сокджин, вопросительно поднимая брови. — Очень жаль, потому что он однозначно по уши в тебя. Он мне все уши прожжужал о тебе в нашу последнюю встречу, что мне аж захотелось узнать, о чем весь шум. Намджун и Юнги тоже устали от этого. Он продолжает говорить, что все песни, которые они написали, созданы для тебя или что-то вроде этого. Хансоль хочет, чтобы я организовал вторжение, потому что он думает, что ты никогда не будешь заинтересован. Чонгук моргает, смотря на Загадочного Сокджина. Он уверен, что Матерь тоже моргает, глядя на него, и будучи в припадке чистейшей глупости, он поворачивается, чтобы проверить, типа ты тоже это видишь. — Я бы на твоем месте ей не доверял, — говорит Сокджин, и Чонгук поворачивается обратно. — Ее создатель — человек непостоянный. — Верно, — говорит Чонгук. — Потому что ты его знаешь. — Ох, я бы не сказал, что кто-то вообще его знает. Они все говорят, что он — огромная тайна. — С этими словами, Загадочный Сокджин посылает Чонгуку человеческое выражение — подмигивает — и уплывает, оставляя Чонгука с тремя мокрыми носками и свежим экзистенциальным кризисом.***
По крайней мере, у него есть, что пережевывать, что однозначно не внезапная и изнурительная боязнь сцены. Он пережевывает, пока ему застегивают костюм, пережевывает, пока Намджун красит ему губы и пинцетом прилепляет блестящие камушки на щеки, пережевывает, пока на нем затягивают крылья и вешают колокольчики на плечи. Пережевывает, когда на его загеленные волосы ложится корона из бутонов роз, и потом пережевывает еще немного, когда слышит слабые звуки репетиции, начинающейся на сцене. Но потом вдруг приходит его очередь, а он не закончил жевать, и внезапно он вываливается на сцену вместе с остальными, лес зажигается, несколько рассеянных первокурсников в качестве зрителей, съемки, пометки. Чонгук пялится на них — он не должен — и забывает поднять юбку Сыльги — он не должен — и делает звучный глубокий вдох (нет, он не должен был). — Кивайте ему, эльфы, и дарите внимание, — говорит Сыльги, тогда, когда Чонгук все еще пережевывает, и до него только дошел смысл фразы никогда не будешь заинтересован. Он как-то пропустил ту часть с он думает все песни написаны для тебя, потому что чтобы это обработать, нужно больше алкоголя, чем он может себе позволить в 9 утра, но никогда не будешь заинтересован уже звучит довольно ужасно. — Чонгук? — Да, — говорит он. — Мне нужно идти. И дело в том, что он однозначно мог бы подождать. Репетиция в костюмах — не шутки, и он более, чем уверен, что даже если он попытается обойти сцену сбоку, из ниоткуда выскочат три амбала и попытаются затащить его обратно на сцену, но ему просто придется от них отбиться. Проткнуть им глаза своими крыльями или что-то в этом духе. Много чего. Он мог бы подождать, если бы был слегка заинтересован. Если бы он был совсем не заинтересован, он бы даже об этом сейчас не задумывался. Но как уж есть, Чонгук пиздец как заинтересован, больше, чем слова, монолог или песня могут описать, и если он прямо сейчас не озвучит это вслух, он уверен, что не сможет вспомнить свою строчку на премьерном показе. И — в этом-то все и дело — все за ним наблюдают, абсолютно все, и его это больше не волнует. Его снова ничего не волнует. Он Чонгук, и он драматичный, и у него опасная склонность начинать петь ни с того ни с сего, и он готов пересечь расстояние между лигами, Чон Хосоку прямо в мужественные, мужественные— — Чонгук, какого хера ты делаешь— — Чон Чонгук, — он фактически останавливается в прыжке после этого, потому что это голос Джэхёна. Он не звучит раздраженным, усталым или смирившимся, он звучит почти что… удивленным? Чонгук поворачивается, чтобы посмотреть на него, и у него на лице улыбка. — Твой костюм стоит больше, чем твоя жизнь. Вернись с ним в целости и сохранности, или я тебя убью. — Есть, сэр! И он скорее всего и правда стоит больше, чем его жизнь, но совершенно нихера не помогает в ноябрьский холод. Шелковые брюки, шелковая туника, ебучие крылья — он уже отморозил задницу, но пробежка в этих нелепо-вычурных Вансах слегка его разогрела. К слову, если бы в нем осталась капелька самосознания, явный стыд от бега через весь кампус в полном боевом комплекте феи, скорее всего, достаточно бы его согрел. Но у Чонгука нет на это времени. Его крылья не могут по-настоящему летать, поэтому приходится бежать, даже если его колени умирают. Поэтому он бежит. Он бежит, пока каждый проходящий мимо пялится на него, несколько человек даже успевают достать телефоны, а другие говорят друзьям повернуться. Чонгуку наплевать, даже если его бубенчики звенят со всех сторон. Чонгуку нужно найти кафе на другом конце кампуса, где Хосок наверняка сидит с кружкой слишком горького чая и книгой о бруталистской архитектуре, и Чонгук никогда не знает, чего от него ожидать, потому что они не общались столько, сколько ему бы хотелось. Хосок наверняка сидит с горьким чаем в руках, шарф обернут вокруг шеи, и его уши выглядывают из-под шапки, волосы наполовину уложены, наполовину опущены, наполовину вообще везде разбросаны. От его дыхания потеет стекло напротив. Сидит себе, весь зацикленный на Чонгуке, как идиот. И тогда Чонгук замечает знакомое лицо, несущее магический предмет. Он заставляет себя притормозить немного и останавливается напротив очень удивленного Джексона Вана, который просто занимался своими делами с перевешенным через плечо скейтбордом ровно за две секунды до того, как фея приземлилась на его спокойное пятничное утро. — Привет? — говорит Джексон. — Ты из гринписа или что? У меня нет ниче— — Мне нужен твой скейтборд, — прерывает Чонгук. — Пожалуйста. Обещаю, что принесу его назад. Я здесь живу. Я с театралами. Джексон издает звук а и моментально понимает, о чем речь, и Чонгук впервые в своей жизни рад, что их коллективная репутация идет впереди них самих. — Конечно, чувак. А вообще, ты случайно не тот больной вампир с прошлого раза? Эм, Чонгук? Хосоков—эм. — Это я, — говорит Чонгук, уже ставя скейтборд на землю и занимая отправную позицию. — Я хосоков эм. Поеду быстренько поменяю это. Он замечает периферийным зрением, что Джексон машет ему, но он уже отъезжает, набирая скорость быстрее, чем ожидал, и на секунду задумывается, происходит ли это из-за его крыльев. Это была бы самая наименее странная часть всей ситуации, учитывая все остальное, поэтому он много об этом не думает, вместо этого концентрируясь на энергии в своих ногах. Хосок выходит из кафе ровно в тот момент, как Чонгук подъезжает, дуя на свои руки и трясясь от холода, дыхание на его лице холодное. Потом он поднимает голову, смотрит прямо на Чонгука и полностью застывает. Едва успевая затормозить скейтборд — слава, блять, богу, вчера не шел дождь — Чонгук выпрямляется, поправляет цветочную корону на голове, которая уже спадает ему на брови. — Чонгук? — голос Хосока звучит… грубо. Немного низко, так, как будто его чай был слишком горьким. — Что… — Я не хочу для тебя петь, — выплевывает Чонгук. — Я просто— имею в виду, я хочу. Я правда хочу. Я хорошо пою, честно. Я просто— я подумал, что если это все, чего ты ждешь, чтобы потом меня кинуть? До того, как дать мне реальный шанс? Типа— что, если я просто разрядка смехом или что-то в этом роде? Нет, не разрядка смехом, просто— потому что ты сказал, что Тэхен тебя как будто под автобус бросил— — Нахуй Тэхена, — говорит Хосок, и его глаза тут же расширяются. — Окей, я не имел в виду— ты меня понял. Нет. Чонгук, что за херня. Стой, ты замерз? Тебе наверняка холодно. Давай— — Нет, — Чонгук делает глубокий вдох. — Хосок. Я откладывал твою песню, потому что не хочу, чтобы это заканчивалось. Я правда не хочу, чтобы это заканчивалось. Я хочу— я хочу, чтобы это было началом. Я хочу, — давай же, Чонгук. — Я очень хочу быть твоим— Хосок смотрит на него всего секунду, затем начинает разматывать свой шарф. Подходит ближе и аккуратно оборачивает его вокруг Чонгука, следя за тем, чтобы он не зацепился за его костюм. Он теплый и пахнет шоколадом, совсем немного, и Чонгук может просто начать плакать, если Хосок ничего не скажет. — Чонгук, — говорит он, словно по команде, и его голос пропитан такой нежностью даже просто произнося его имя, что все сегодняшнее утро становится немного теплее. — Я почти что уверен, что на данный момент мне нужно, чтобы ты спел, чтобы скрепить сделку. Сделку о том, что я, вроде как, очень хочу быть твоим парнем. — Да, — отвечает Чонгук. — Парнем. Это слово я и пытался сказать. — Я понял, — он улыбается, так широко, с ямочками и блестящими глазами, и его краш только что признался ему в чувствах, но у Чонгука до сих пор такой огромный краш на него. Он никогда не устанет это говорить. Он никогда не устанет от этого, и он надеется, что это пузырящееся чувство навсегда останется с ним. Но сейчас ему нужно преодолеть это, чтобы сделать свой шаг, поэтому он делает вдох, закрывает глаза и следом медленно их открывает. — Я очень хочу тебя поцеловать, — честно говорит он, — но у меня на лице два килограмма косметики сейчас. Хосок прижимает руки к своему лицу, выдыхает смешок прямо в них. — Все в порядке, — говорит он, и он почему-то звучит слегка обиженно. — Мы можем поцеловаться позже. Просто— дай мне завести тебя внутрь, пока я вызываю такси к главному корпусу. Джэхён наверняка с ума сходит. Но Чонгук все еще как будто застыл на месте, потому что он сейчас осознал две вещи — во-первых, у одной из его туфель отваливается подошва и Джэхён скорее всего устроит ему самосуд, и во-вторых, у них с Хосоком заняло тридцать секунд, чтобы начать встречаться и стать парнями. Если только ему в буквальном смысле не придется петь, чтобы скрепить сделку. Ему нужно петь прямо сейчас? Боже, на него разве недостаточно пялятся все в кампусе? Хотя, он споет, если придется. Он сделает что угодно для Хосока. Он— — Чонгук, — на этот раз голос более уверенный, и когда он смотрит наверх, Хосок внезапно оказывается на два шага ближе. Кончик его носа красный, а глаза блестящие. — Поцелуй? И, да, поцелуй. Но у Чонгука на лице и правда слишком много макияжа, и он не стесняется, просто он правда очень не хочет спокойно сидеть, пока его ему заново накладывают, потому что он более чем уверен, что у него теперь целый день будет кружиться голова. Он не сможет сидеть спокойно. Его краш стал его парнем. Поэтому он решает извлечь максимум из представшей ситуации и изящно наклоняется вперед — нельзя ничего запутать или испортить — и прижимает губы к щеке Хосока в самом легком поцелуе, который только может оставить. Он все еще оставляет легкий розовый след на его уже-розовой коже, но Чонгук доволен. Как и Хосок, если судить по тому, как он замолкает на секунду, прежде чем снова собраться. — Так, — говорит он. — Заходи. Давай. На этот раз ты точно умрешь от гриппа.***
ты не клоун, ты весь ци… (3)
я [12:09]
► 00:12
чимин [12:09] оХ ЕСУС ХРАОВВДВОА Х ГОХО ДМФГ ГСПД тэхен [12:09] я знал. я проснулся сегодня и у меня дергался правый глаз. я знал.я [12:10]
► 02:54 ► 02:47 ► 03:39
тэхен [12:25] В ПЕРВЫЙ ЖЕ ДЕНЬ????? ГРЯЗНО о боже какая у него квартира у него чистая ванная ты в курсе это решающий фактор чимин [12:26] о боже надеюсь намджун напишет про вас песню не могу поверить что тебе досталось все святая троица? горячий качок хансоль? вторая база на первый день ЛЮБЯЩИХ ОТНОШЕНИЙ как же ты меня бесишья [12:30]
ребят я такой счастливый.
***
Он блистает. Ну, настолько, насколько он может блистать со своими четырьмя репликами. Это больше похоже на то, что они блистают все вместе. Юта не проебывается нигде — он никогда не косячит во время выступления — и они выглядят настолько потрясающе, что Чонгук постоянно отвлекается на визуальную часть постановки. Он тоже не проебывается, и когда все заканчивается и они выходят для общего поклона, все громко аплодируют. В зале в основном студенты и половина из них второкурсники, но места все равно забиты, и он чувствует себя тепло и завершенно. Тэхен притворяется, что плачет, но Чонгук знает, что он снял все, и Чимин здесь на свидании с «горячим качком Хансолем», поэтому он скорее всего не обращал внимание ни на что. Он также знает, что Хоён достанет свой полароид при лучшем освещении. Но как только он переодевается в свою одежду, теплый свитер под объемной курткой, и одинокие лепестки все еще в его волосах, и когда он выходит из заднего входа, Хосок — первый человек, которого он видит. Он радостно сияет, волосы растрепались из-за снега, и он сгребает Чонгука в объятия, как только замечает его. — Это было так классно, — говорит он, холодные губы касаются виска Чонгука и заставляют его дрожать. — О боже, ты был таким милым на сцене. Мое сердце не выдержит. Так всегда будет, когда ты будешь на сцене? Я не могу смотреть твои постановки. Я умру. (Хосок с опущенной челкой — болтун, и он милуется намного больше, чем должен любой человек.) — Мое присутствие оказывает такое влияние на людей, все верно, — величественно заявляет Чонгук. — Я понимаю, если ты не можешь устоять от моего сияния. В таком случае, я начну встречаться с Сокмином или с каким-нибудь более достойным смертным. (Гоблин Чонгук остается гоблином.) Дорога домой долгая. Все хотят встретиться и выпить, но Чонгуку однозначно нужен горячий душ, прежде чем он снова сможет функционировать, и, в любом случае, сейчас все еще не так поздно. Его тело вроде как болит, но он не хочет вызывать такси, потому что тогда он не сможет держать Хосока за руку, а это уже серьезное дело. — Джексон организовывает что-то в канун Нового года, — говорит Хосок. — Маскарад или что-то такое. Я подумал, что тебе такое понравится. Чонгук сразу оживляется. — О боже, конечно. Густой золотой хайлайтер, золотой лак для ногтей, и ты мог бы надеть что-нибудь очень красное, и я думал о том костюме Призрака, который ты надевал, и я думаю, что ты будешь выглядеть куда горячее просто в белой рубашке, что думаешь? Плюс так мы могли бы— — Чонгук. Поцелуй? Поцелуй. Они прямо возле входа в здание и могли бы продолжить все свои нежности наверху, где тепло, но Чонгук все равно оборачивает руки вокруг шеи Хосока, прижимаясь к нему и хихикая, когда их носы сталкиваются. Хосок отодвигается и расцеловывает его щеки, а потом корчит лицо от того, что съел оставшиеся блестки на лице Чонгука, и Чонгук смеется. — Еще кое-что, — говорит он, когда Чонгук все еще вроде как приходит в себя. — Намджун и Юнги правда хотят, чтобы ты спел в их песне. Ничего вычурного. Лоу-фай трек. И это не я, честно. Сокджинни показал им один из твоих мюзиклов. Чонгук смотрит на него и моргает. — Типа. Спеть в оригинальном треке? Хосок поднимает брови, затем ухмыляется. — Обещаю, что не буду слушать, если ты не захочешь. Я знаю, что мне нельзя. — Ох, я думаю, мы уже давно это прошли. — Думаешь, прошли? — его брови поднимаются еще выше. — Какие-нибудь доказательства, Чонгук-ши? И, ну, Чонгук и правда задолжал ему песню. Поэтому он фыркает и закатывает глаза, но потом прочищает горло. Он открывает рот и начинает петь.